Только следователи (наряду с дознавателями, прокурорами, нач. следств. отделами) имеет соответствующую специальность, квалификацию и законные полномочия для производства расследования и выполнения внутри него специфических процедур – следственных действий по правилам УПК. Как и судьи: ввиду наличия тех же условий, они вправе осуществлять следственно-судебные действия в ходе разбирательств по делу. Иное – когда к производственным рычагам и педалям допускаются посторонние – влечёт бардельник.
И любые, даже законодательно-вменяемые отступления от таких условий изначально недействительны. Когда Закон устанавливает подобные отступления без оправданий исключительного характера таких мер – это уже сам законодатель окуел. Можно, конечно, допустить, что некоторые опера имеют некоторые знания и способности для правильного проведения и следственных действий. Но и наличие таких качеств не отменяет требования по соответствию должностным и профессиональным полномочиям, требования о разумности подобных отступлений и допущений.
Взгляни-ка, во всех статьях УПК, регламентирующих правила по конкретным следственным действиям, их проводником и исполнителем указан именно «следователь». В них повсюду и о любой затее: следователь то – следователь сё. В таком должностном уложении и запрограммирована изначальная воля законодателя. Разумно, правильно и красиво. А отдельной отступной нормочкой статьи 89 стройный порядок коварно смят. Обычное для российской властеницы явление: бортники соберут бочку мёда, а барыга ложкой дёгтя обогатит медок немного. В отечественном законотворчестве стройные и умные законы умеют и любят поганить, поражают их гнилушками сознательно, под давлением заинтересованных структур (известно каких структур). В нашем случае этот фокус проделан не изменением или отменой норм о только участии следака, а путём оговорки по спец. статье.
Нормативное дозволение на основании поручений привлекать оперов к автономному и активному участию в следственных действиях, направленных на получение доказательств, – торный путь к фактически безответственному беспределу с необратимыми последствиями. Мало того, что этакое соучастие не имеет ограничений ни по перечню, ни по характеру сл. действий, допустим, в данном порядке следак может поручить ментам и проведение экспертизы(!), но сами результаты таких со-действий скатываются в уродливый симбиоз. При внешних наименовании и форме «следственные» данные результаты вмещают и атрибутику Результатов ОРД. Кроме того, через такое нормирование, одному и тому же органу фактически дозволяется осуществлять и следственные и ОР-мероприятия. Что недопустимо. И как тебе такие вариации: обвиняемый сообщает следаку о наличии и нахождении важных доказательств защиты; следак съезжает на обочину – поручает провести проверку и получение тех доказательств операм; опера выезжают на место, кошмарят свидетеля, забираю у него вещдок, никаких протоколов не составляют, а следаку сообщают, мол, никаких полезных сведений для дела не добыто. В итоге и свидетель затыкается, и вещдок пропадает с концами, и концов тех не сыскать, у следака ручки чистые, а защите писю на воротник. Красота!
Всяким отступлениям от «обычного» порядка должны иметься объяснения целей, задач и поводов, требующих подключения к процессу подсобных средств. Мы шиты не лыком, мы суровой жилой строчены, нервом оверлочены, и вот такие-рассякие кубаторим, а не находим оправданий: что же может служить серьёзной помехой следаку самолично свои прямые обязанности исполнить?; какие такие ситуации «исключительного» свойства вынуждают следаков делегировать свои производственные полномочия чёрте-знает-кому? Ну, как-то ещё можно смириться с доследственными ОРМ. Однако Кодекс, мать его, дозволяет следакам и после возбуждения уголовного дела выдавать операм ордера на ОРМ. Причём поручается о проведении таких мероприятий, которые по своему характеру полностью совпадают со следственными действиями. Вот, в ходе расследования возникла острая нужда осуществить контроль и запись телефонных переговоров. Приспичило. Казалось бы, процедура по реализации ясна и легальна, порядок известен и доступен. Следак должен получить судебную санкцию (ст. 165 УПК) и осуществить само следственное действие – то есть проконтролировать и записать переговорки (ст. 186 УПК). Так нет же, псина воротит нос: по сути тот же объём действий взваливает на оперов через поручение о проведении ими ОРМ в порядке статьи 6 Закона об ОРД. А те не визжат, что их работой лишней грузят – всё нормалёк. Аналогичным образом союз мусоров и ментов подменять наблатыкался почти все виды сл. действий, вплоть до проведения экспертных исследований. Сечёшь салочки какие? Нам с детства втирали, что цирк и зоопарк – это разведённые институции, а оказалось есть ещё и шапито, где всё смешалось: кони, ****и… И где без софитов не различишь смены фокусов, живности, клоунов и декора, а, значит и не въедешь в суть процессов. Причинная формула глупых французов – «шерше ля фам», стало быть «ищите бабу»; наши мусора облагородили сей вектор поисковый, перефразировали: «шерше ля всем вам» – то есть «ищи выгоду». Уводя добычу доказательств в русло ОРД, органы расследования преодолевают жёсткие порядок и гарантии участников, сами доказательства получаются в облегчённом режиме, «если что» – крайних не сыскать. А кроме того, те же прослушки давно стали монопольной специализацией оперов, а операторы связи – их подконтрольной вотчиной, куда они и мусоров так запросто не впустят. Через такие «услуги» и следователи имеют более эффективные возможности ментов. Следаку незачем тогда слепо выискивать данные, например, по телефонным переговорам и копить порожний материал, захламлять им дело. А предварительно и негласно прозондировать эти источники он не в состоянии. Зато это могут опера. На закваску через «свои» связи в коммуникационных компаниях менты проведут неофициальную (читай – незаконную) прослушку и контроль. И вот ежели по такой контрольке что всплывёт любопытное, тогда и цинканут следаку: варгань, браток, поручение; тогда менты для собственных «розыскных» нужд получат судебное разрешение, а от телефонистов – распечатки и записи. Никто и никогда не узнает, не вскроет их афёр. Ну а вдруг всё же вскроются махинации, так следак как бы и ни причём.
Но нет места отчаяниям, курсант. Когда мы знаем о незаконных манипуляциях, когда мы можем их предвидеть как непреложность судопроизводственной практики, то можем это обратить в свою пользу, пожинать плоды и от знаний и плодами теми поужинать. Любые изъяны в работе мусоров и ментов – чем не повод для дисквалификации фуфлыжных доказательств обвинения. Есть светлые лики и в беспределе. Те же опера, когда проводят, например сл. действия по поручениям, да и в ходе собственных ОРМ – они косячат на каждом шагу. Косипорят они в силу своей процессуальной глупости, профессиональной недалёкости. Отчего большинство получаемых от такой «помощи» сведения, будучи выставляемы доказательствами, трещат орехами под молотом ревизий допустимости.
Всякий вид доказательств и порядок их получения, прежде чем включиться в легальный перечень средств и методов доказывания, проходит многолетнее испытание. В череде всесторонних проверок должно быть найдено объективное подтверждение надёжности и пригодности нового средства доказывания. Все известные виды доказательств прошли такой опытный путь. Отдельные из них, как, например, результаты следственного эксперимента или экспертные заключения, получили «добро» и закогтились в УПК, другие – такие как результаты пыток или угроз – почему-то отвергнуты. По сей день вяло, но рассматривается вопрос об исключении из практики доказывания результатов провокаций, которые наблюдаются при уже упомянутых «контрольных закупках». В то же время всё ещё на стадии обсуждений и дискуссий проблема применения «детекторов лжи» и психологического портретирования по методу Пола Экмана. Последний (метод) также основан на тестировании в системе «правда – ложь», но без применения аппаратно-программных средств.
Ну, а пока решается судьба публичного внедрения оба указанных метода на практике применяются эпизодически. Повторюсь, результаты процедур психо-проверок на вшивость не являются легальными, так как не допущены законодательно. Однако менты упрямо этими средствами пользуются (всё чаще в негласном порядке убеждения мусоров) и не оставляют попыток внедрить их в официальный процесс доказывания. Посему и таких «доказательств» следовало бы нам с тобой попутно коснуться в этом разделе.
Легенды о практике применения «детекторов лжи» в судопроизводстве первым упоминанием отсылают нас в дремучие времена, когда обезьяны ещё были умнее людей, солнце всходило на западе, а геноцид неондертальцев со стороны кроманьонцев был в апогее. Древнекарельские мусора действовали так: подселяли подозреваемого в берлогу к легавому медведю; узнику сообщалось, что мишка, дескать, смышленый; если подозреваемый лжив по натуре, то, дёрнув зверя за хвост, получит от него словестный вердикт о лживости; а если правдив, – то сколько не дёргай, умный потапыч будет молчать, не проснётся даже, ну, может быть рявкнет на своём пару раз, не более того. Сам подозреваемый «на доверии» и должен был сообщить мусорам о результатах исследований. При этом медведке втихоря намазывали хвост мёдом. Когда подопытный, покинув берлогу, сообщал о том, что на дёрганье хвоста косолапый отозвался молчанием и, значит, подтверждается честность арестанта, то у заявителя проверяли ручки. Отсутствие вкуса сладости на руках, соответственно, указывало, что с хвостом контактов не было, а уже этот факт сам по себе определял лживость подозреваемого.
