— Другого выхода у нас нет. Надо соглашаться. — И, как бы успокаивая себя, добавил:
— Нам всем дел хватит.
К солдатам надо пойти, к железнодорожникам, листовки…
Утром Машутка сказала хозяйке, что она очень бы хотела пойти на бал, чтобы проводить дорогих союзников на фронт. Но у нее нет подходящего наряда. Хозяйка с удовольствием одобрила намерение девушки и разрешила ей выбрать из своего гардероба платье.
Машутка пришла в парк вместе с Калиной. Оба они принесли по огромному букету цветов. С такими же букетами была Дина и приехавшие с ней в автомобиле ее «друзья» Тучкин и Харин.
Вечер начался торжественным собранием. На большой деревянной сцене стояли накрытые белыми скатертями и заставленные цветами столы. В глубине сцены висел большой плакат: «Союзники разобьют большевиков около Челябинска. Честь им и слава».
Первые от сцены два ряда скамеек занимали офицеры и их жены. С правой стороны стояла рота французских солдат. Приводить в парк весь батальон начальство не решилось. Все остальные места были заняты устроителями бала. Это были разбогатевшие на спекуляции торговцы и представители местной власти. Публики собралось много.
Машутка вместе с Калиной и еще одним незнакомым ей человеком, задолго до открытия занавеса, пробились с левой стороны к самой сцене и так стояли там, слушая выступающих ораторов.
После приветствий нескольких высокопоставленных военных и гражданских лиц последним выступил командир французского батальона. Энергично жестикулируя, он что-то громко и долго говорил.
Обращаясь к сидящим за столами мужчинам и женщинам и, как видно, стремясь в чем-то их уверить, француз бил себя в грудь кулаком, и то и дело показывал на своих солдат, не обращая внимания на их хмурые, недовольные лица. Выступление француз закончил громким возгласом:
— Ура, руська свобод!
— Урра! — закричал стоящий рядом с Машуткой Калина.
— Ура-а!!! — подхватили десятки голосов. На сцену и под ноги французов полетели букеты цветов. Вслед за Калиной Машутка тоже бросила свой будет на сцену и, чувствуя, как обливается холодным потом, стала продвигаться в сторону выхода.
Сидящий рядом с Диной Тучкин видел, как, поднявшись на ноги, Дина, прежде чем бросить букет на сцену, выдернула какое-то кольцо и, уронив его на пол, отшвырнула ногой в сторону, потом, согнувшись, быстро пошла к выходу и скрылась за пришедшим в движение народом.
Удивленный поведением Дины, Тучкин поднялся на ноги и, не взглянув на растерянного Харина, тоже пошел было к проходу. В это время один за другим раздались четыре взрыва.
Тучкина сбили с ног обезумевшие люди, но кто-то сильный схватил его, помог подняться и вытащил из сумятицы. Он увидел в руках своего спасителя Харина кольцо, выдернутое Диной из букета.
— Ты видел, — шептал трясущийся Харин. — Это она бросила его. Она?
— Она, она! — застонал Тучкин, размазывая на грязном лице текущую из носа кровь.
За воротами сада Дина, стараясь не терять из виду Машутку, побежала в сторону центра города. Рядом с ней бежало много перепуганных людей. Все они стремились как можно скорее и как можно дальше уйти отсюда.
Догнав свернувшую за угол Машутку, Дина взяла ее за руку, и они быстро пошли по деревянному тротуару темной ночной улицы. По другой стороне улицы, немного сзади, двигалась группа мужчин. За ними шел со своим товарищем Калина.
Девушки прошли уже больше квартала, когда вынырнувший из-за угла автомобиль осветил их прожекторами.
Догадавшись, чей это автомобиль, подруги прижались к воротам, надеясь, что сидящие в автомобиле не заметят их и проедут мимо, но машина остановилась как раз против — ворот. Из машины выскочили Харин и Тучкии. Девушки бросились в разные стороны. Почти одновременно раздались два револьверных выстрела. Машутка почувствовала, как прожжужавшая пуля задела рукав ее платья.
Видя, что ей не уйти от бежавшего за ней Харина, она свернула к каким-то идущим — по другой стороне мужчинам, стремясь найти у них защиту. Харин больше не стрелял. Нагнав Машутку, он схватил ее за руку и, матерно ругаясь, потащил к машине.
С другой стороны Тучкин волок к машине раненую Дину.
Около самой машины их нагнал Калина со своим товарищем.
И вот здесь в темной захолустной улице Челябинска снова сошлись пути Калины с предателем Хариным, застрелившим у него на глазах Ашуркина Ивана. Внезапно появившись из темноты, Калина с размаху ударил Харина камнем по руке, которую тот стал было поднимать, чтобы выстрелить в Калину. Нагибаясь за выпавшим из руки Харина наганом, Калина запнулся и тут же почувствовал, как горло сжала рука разъяренного противника. Но на помощь пришла Машутка. Она бросилась на колчаковца и, навалившись, сбила его. Этого было достаточно, чтобы решить исход борьбы. Через миг Калина выстрелил Харину в висок.
В это время товарищ Калины еще продолжал борьбу с Тучкиным.
Подбежавший на выручку Калина ударом нагана опрокинул Тучкина на землю…
Перепуганный шофер не успел сообразить еще, что происходит, как Калина наставил на него дуло нагана. Усадив в машину товарищей, взявших на руки раненую Дину, он приказал шоферу ехать по направлению к поселку Порт-Артур.
Глава сорок шестая
По совету Кузьмы Прохоровича комитет решил отправить Дину на поправку в деревню. Дальнейшее пребывание раненой в Порт-Артуре связывало работу подпольщиков, да и сама, она подвергалась постоянной опасности.
Получив задание перевезти Дину в деревню, Мария Яковлевна наняла на сенном базаре попутную подводу и вместе с Машей на восходе солнца отправилась в путь, рассчитывая в этот же день добраться до Калиновки.
Несмотря на раннее утро, к городу вереницами тянулись подводы, груженные всевозможным домашним скарбом. К ним были привязаны коровы, быки, рядом бежали жеребята. Владельцы подвод, широкобородые, осанистые деревенские воротилы, зорко оглядывая увозимое добро, спешили в Челябинск. Они почему-то были уверены, что белые дальше Челябинска отступать не будут.
Увидев ехавших в сторону фронта женщин, некоторые беженцы, соскакивая с подвод, подбегали к сидящей рядом с возчиком Карповой и кричали:
— Эй, баба! Куда едешь, красные там.
— Да мы вот недалеко, — отвечала улыбающаяся женщина, — красных, говорят, сюда не пустят.
— Кто? Кто сказал, что не пустят? — наперебой спрашивали беженцы.
— В городе все так думают, — отвечала Мария Яковлевна, — говорят, наши опять наступать будут.
— Фу! Вот радость-то какая, — стаскивая картузы, крестились беженцы.
Вглядываясь в лица беженцев, в их одежду, лошадей и упряжь, Машутка убедилась, что бедняков среди бегущих от Советской власти нет. Это действовало на девушку лучше любой агитации. И она радовалась, что не находится больше в среде тех, с кем воюет отец и ее новые друзья.
Хотя Машутка и встречалась с Марьей Яковлевной после городского бала, но ни тогда, ни после этого вечера ей не пришлось поговорить с ней об Алексее. Больше того, Алешина мать до сих пор не знала, что Машутка знает и любит ее сына.
Как любящая мать Мария Яковлевна день и ночь ухаживала за раненой Диной. Машутка не раз в эти дни ловила себя на чувстве ревности. Девушке казалось, что эта простая, седеющая женщина, с лицом, изрезанным преждевременными морщинами, уделяет Дине так много внимания не только потому, что она ранена, но и потому, что та нравится ей больше, чем она, Машутка.
К Машутке Мария Яковлевна относилась несколько сдержаннее, чем к Дине. Если Дину она называла светиком, родной Диночкой и даже дочкой, то ее звала только Машей.
К Калиновке подъехали вечером. Для того, чтобы попасть в поселок, оставалось пересечь болотистую речушку. И лишь с помощью подоспевших мужиков вознице и Марье Яковлевне с ее спутницами удалось выбраться из жижи. Пока мужики перетаскивали телегу, между сидящими на лужайке женщинами как-то сам собой возник задушевный разговор.
Мария Яковлевна обтерла мокрые руки о молодой, мягкий солонец, достала из-за пазухи завернутый в платок кусок хлеба и, разломив его на три части, сказала:
— На-ка, Маша, поешь, проголодалась поди…
Принимая хлеб, Машутка с благодарностью посмотрела на Карпову.
— Доберемся до своих, устроим больную, попросим самовар поставить, — продолжала женщина. — Молока, яиц раздобудем, Диночка тоже, наверное, есть хочет…
Машутка дважды глубоко вздохнула и снова с благодарностью посмотрела на собеседницу.
— Сколько хлопот, сколько забот вам с нами. В ваши годы это ведь нелегко… — сказала Машутка.
— Я привыкла. Всю свою жизнь на ногах, — неторопливо разжевывая хлеб, ответила женщина. — Такая уж у нас семья. И муж покойничек, и свекор тоже… Все беспокойные. Да и как будешь жить спокойно, если неправда кругом… Вот и сын в нас пошел…
