Рафаэль. Я пошел спать.
Стефан. Знаешь, я три недели сочиняю стихотворение. Первая строчка уже есть. (Джекки.) Закрой глаза. (Она закрывает глаза, и он читает ей прямо в лицо.) Мама, я еду без рук!
Рафаэль. Неплохо. Немного загадочно. А дальше?
Стефан. Все.
Рафаэль. Ах, так?
Джекки. Мне очень нравится.
Стефан. За душу берет, правда? Эта строка пришла из далекого прошлого, когда я был совсем маленьким мальчиком.
Рафаэль. Я так и думал.
Стефан. Я ехал на новом велосипеде. Мама была еще жива, она стояла в саду у нашего дома, ярко светило солнце, и она задумчиво смотрела перед собой. Рядом с садом проходило шоссе, по которому я ехал и все пытался отпустить руль, и тут она посмотрела на меня, и я вдруг поехал без рук!
Вдалеке слышится детский голос: «Мама, посмотри, я еду без рук!»
Я крикнул ей: «Мама, посмотри, я еду без рук!» И тут руль повернулся, и я упал на обочину, на гравий. (Слезы катятся у него по лицу.)
Джекки. На гравий.
Стефан. До сих пор заметно. Посмотри. (Показывает на бугорки на своей щеке.)
Джекки. Ой! (Гладит его по щеке.)
Рафаэль. Ничего не скажешь, волнующая история. Но чтобы об этом стих…
Джекки. Помолчи! Какой ты бессердечный! Он ведь упал! (Стефану.) Надо было следить за рулем!
Стефан. Знаю.
Рафаэль. Стефан, не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством, я уже говорил, что привык всю жизнь спать на камнях, но все-таки позволь мне на четверть часика залезть в твою постель. Я больше не могу. (Берет из пакетов еду, пару бутылок.) Но прежде чем пойти спать, я должен тебе кое-что сказать. Не надо вспоминать детство, не попадайся в эту соблазнительную ловушку. Вслушивайся, настрой ухо на все, что происходит вокруг, и, когда дух, оплодотворенный внешним миром, соберется снести яйцо, забудь про детство и детские забавы, ляг в кровать, как женщина, у которой начались схватки. Просто и естественно. Будь проще, Стефан. (С бутылками и провизией в руках идет к двери в спальню.) Будь проще. Пока. (Уходит.)
Стефан. Никто меня не понимает.
Джекки. А почему тебя должны понимать?
Стефан. Действительно, почему?
Джекки. Спроси у кого-нибудь другого.
Стефан. Мы все умрем, и очень скоро.
Джекки. Я вижу, ты опять начинаешь канючить. Это не для меня. У меня есть мой проигрыватель, мои летние платья, моя прическа и мой ребенок; не смей опять разглагольствовать о жизни и смерти и спрашивать «почему?», а то я тоже начну, потому что ты мне нравишься, и не успеешь оглянуться, как у меня опять сдадут нервы.
Стефан (оглядывается по сторонам). Мы одни.
Джекки. Ну и что?
Стефан. Можно я тебя поцелую?
Джекки. Если хочешь. (Они целуются, Джекки вырывается и хватает свои вещи.)
Стефан. Ты куда?
Джекки. На кухню, спать на раскладушке.
Стефан (загораживает дверь в кухню). Кто отец?
Джекки. Чей отец?
Стефан. Твоего ребенка.
Джекки. Не твое дело.
Стефан. Мое. Теперь мое.
Джекки. Почему это?
Стефан. Потому что я тебя поцеловал.
Джекки. Ты слишком часто ходишь в кино.
Стефан. Что мы теперь будем делать?
Джекки. С чем?
Стефан. С Рафаэлем и Молом. Мы им скажем? Кому из них я должен сказать? Я имею в виду, чья ты девушка, Рафаэля или Мола?
Джекки. Что ты должен сказать?
Стефан. Что я влюбился.
Джекки. Ты? В кого?
Стефан. В тебя.
Джекки. Ты живешь в прошлом веке.
Стефан. Можно… можно я укушу тебя в руку?
Джекки. Можно. (Он тихонько кусает ее руку у локтя, она отталкивает его, улыбается и идет в кухню.)
Стефан (когда дверь закрывается, смотрится в зеркало, целует зеркало, принимает романтический вид, кривляется, декламирует). Ты мне, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее?
Действие второе
Когда поднимается занавес, звонит телефон. На диване под пледом лежит Мол. Невдалеке на полу на подушках спит Стефан. Наконец он поднимается и, бурча что-то, идет к телефону.
Стефан. Да, тетушка. Конечно, нет, тетушка. Я отпросился из-за дня рождения господина Баарса. Да. Угу. Угу. Но ведь у меня гости. Спят на полу. На подушках. Все трое. Нет, не вместе. Один в кухне. Нет, конечно, не на моей кровати, как вы могли подумать. Это поэт. О нем написано в энциклопедии.
Из кухни выходит заспанная Джекки, на ней только трусики и лифчик. Она проходит мимо Стефана и ставит пластинку. Звучит громкая музыка. Джекки идет обратно в кухню.
Стефан (вынужден кричать). Это соседи шумят. Да, ссорятся. Э-э, оркестр. Они репетируют. Постучать в стенку? (Стучит по полу, Мол поворачивается на другой бок, но не просыпается.) Вы слышите, как я стучу? Да. (Добирается до проигрывателя и уменьшает звук.) Точно. Значит, вы придете на праздник.
Джекки возвращается, бросает на Стефана сердитый взгляд и снова усиливает звук.
Стефан (кричит). Они опять начали, тетушка! (Пластинка останавливается, а Стефан все еще кричит.) Я скажу им. Полицию вызову.
Джекки берет у него трубку и кладет на рычаг.
Джекки. Никогда, слышишь, никогда не трогай мой проигрыватель.
Стефан кивает.
Джекки. Это единственное, что у меня есть.
Стефан ехидно улыбается.
Джекки. Я больше не люблю тебя. Ты какой-то чокнутый.
Стефан. Это всегда по утрам.
Джекки (закуривает, качает головой). Ты чокнутый, Стефан. Я таких еще не встречала: пока темно, ты трудишься, как пчелка, а когда наступает день, превращаешься в робкого юнца.
Звонит телефон. Джекки снимает трубку.
Кого? Какого Стефана? Да здравствует Сталин! (Кладет трубку.)
Стефан. Это моя тетушка. Она воспитывала меня с тринадцати лет.
Джекки. Не надо винить ее за это. Кто-то же должен был этим заниматься. Ведь воспитание иногда приносит пользу. Взять хотя бы меня. Почему я ничего не добилась в жизни, почему я не в Голливуде? Потому что меня никто не воспитывал. Недавно я сидела с одним хорошим знакомым в ресторане, он хотел взять меня с собой на Карибское море и оплатить все расходы. Так вот, обедали мы, и я совершенно спокойно, не придавая этому никакого значения, высморкалась в скатерть. Ты не поверишь, он от злости налился кровью, даже не мог больше есть! Швырнул салфетку на пол и ушел! С тех пор о нем ни слуху ни духу. А он даже соглашался взять с собой Рафаэля, если я поклянусь на Библии, что не сплю с ним.
Стефан. А разве нет?
Джекки. Было, конечно. Я жила у него в доме, и иначе было невозможно. Но с тех пор прошло уже не меньше четырех недель, все в прошлом. Тот, с Карибского моря, был хозяин ночного клуба. Он собирался вывести меня на сцену. Честное слово. Номер должен был называться «Рок-н-ролл в пустыне». Зеленая шаль, две розочки вот тут. Да, один разок высморкалась — и тю-тю. Не понимаю я этих мужиков. Хотя тот, из ночного клуба, все делал основательно. Сначала, говорил, пробный танец, вроде испытания, чтобы не купить кота в мешке. Нельзя ведь, ни разу не выходя к рампе, вдруг изобразить и чувственность, и страсть, и рок-н-ролл в пустыне. Вообразить, как он говорил. (Кричит.) Увижу ли я тебя когда-нибудь, Карибское море? (Тише.) Увидит ли мой ребенок Карибское море? Нет, бедняжка вырастет под дождем и в тумане, как и его мама. Ты не хочешь есть?
Стефан. По утрам никогда не хочу есть.
Джекки (качает головой). Ты и правда чокнутый. Но я питаю к таким слабость. (Пристально смотрит на него.) Знаешь, если бы я себя не сдерживала, я б в тебя влюбилась. По-настоящему. Чтобы сердце горело и трепетало, чтобы плакать и жить одной любовью. Тебе пришлось бы привыкнуть!
Стефан. Что может быть прекраснее!
Джекки. Но я решила выкинуть всех мужчин из своей жизни.
Стефан. Почему?
Джекки. Ради ребенка. Мы вместе пойдем с ним по жизни, вдвоем — против всех вас.
Стефан. Понимаю.
Джекки. Ты серьезно? Или просто мне поддакиваешь? Ты какой-то тихоня. Я тебе не верю. Ты правда такой робкий или притворяешься, чтобы соблазнять девушек? Распускаешь нюни, что упал с велосипеда, про маму и всё такое.
Стефан (с усмешкой). Может быть.
Джекки. Я-па те-пе бя-па лю-пу блю-пу.
Стефан. Что?
Мол храпит.
Джекки (кричит). Мол! Мол! Он везучий, но и он скоро нарвется.
Стефан. Он вор.
Джекки. Да, но глупый вор. И никогда не поумнеет. Это у него от отца, тот тоже был не больно сообразительный.
Стефан. Он что, тоже был вор?
Джекки. Да. У нас был один отец. Мол — мой братишка. Позавчера нас выставили из дома Рафаэля за то, что Мол открутил все дверные задвижки и продал. Он когда-то слышал, что во время войны медь и цинк ценятся не меньше золота. И вот позавчера по радио передали, что американцы высадились в Антверпене, а русские уже в Германии. Потом оказалось, что это радиоспектакль, но мы узнали об этом уже после того, как все задвижки были проданы.
