Баарс. Но вы же говорите мне «майор»!
Рафаэль. Так вы и есть майор. Не думайте, что мы не заметили. (Победоносно размахивает скафандром.) Может быть, в подвалах этого дома идут секретные испытания, и поэтому вы поселились в таком убогом жилище?
Баарс (с готовностью кивает). Вы угадали. Но больше ни слова! Вы тоже пилот?
Рафаэль. Нет, я поэт. Просто поэт.
Баарс. Стефан, подойди сюда. Перед тобой поэт. Посмотри на него внимательно. Ты хочешь вот так же идти по жизни?
Стефан. Да, очень хочу. О нем даже написано в энциклопедии.
Баарс. Любезный мой поэт, я делаю для моего сына все, что в моих силах. Я к тому же его духовный отец, ментор, как говорили в наше время, но латынь сегодня не в моде. Я научил парня танцевать и играть в бильярд, я брал его с собой в космос, и мы путешествовали во времени, мы бродили в полях по росе в четыре утра, я оттачивал его интеллект и развивал инстинкты, короче, я способствовал его становлению как поэта. Но смелости, упорства, таланта и моей помощи недостаточно, чтобы поэт нашел себя в этом мире. Человеку нужен каркас, и его может построить только такой специалист, как вы. Короче, по случаю дня моего рождения я призываю Ассоциацию примирения с конголезцами обойтись своими средствами и годик подождать своего чека. А вам я предлагаю двенадцать тысяч франков в месяц. Вы будете учить Стефана поэтике. Мы вместе сделаем из этого скромного служащего настоящего сына богов.
Госпожа Тристан (в восторге). О, Стефан!
Рафаэль. Не знаю, хватит ли у меня на это времени.
Баарс. Хорошо, двадцать тысяч!
Мол. Царствие небесное!
Рафаэль. Сейчас трудные времена.
Баарс. Двадцать две тысячи — это мое последнее слово.
Госпожа Тристан. О, Стефан, я так счастлива!
Баарс. Как вас зовут?
Рафаэль. Рафаэль.
Баарс. Дорогой Рафаэль, я чую в вас гения, а если я что-то чую, то так оно и есть. Не раздумывайте. Договорились? Двадцать две тысячи, а для налоговой инспекции декларируем десять.
Рафаэль. Мне кажется, он стоит того, чтобы я с ним занимался.
Баарс. Браво!
Госпожа Тристан. О!
Баарс. Отлично, первый урок!
Рафаэль. Что вы сказали?
Баарс. Что вы сейчас должны начинать свой первый урок. Я так хочу. В день моего рождения. Я хочу сравнить вашу методику со своей.
Рафаэль. Это невозможно, господин Баарс. Вы ведь знаете, как это непросто, нужно настроиться, погрузиться в атмосферу.
Баарс. Разумеется. Я потерял голову. Простите меня, старика, который испытал в жизни все, кроме лирики и смерти. Но эта последняя не заставит долго себя ждать. Совсем скоро медленная Лета поглотит меня, я чувствую, Харон[200] уже ждет, дети мои. Но будем веселиться до самого конца. Ха, ха, ха.
Все смеются вместе с ним, Мол — громче всех. Потом все снова становятся серьезными.
Госпожа Тристан. Наш дом совершенно преобразился, не правда ли, господин Баарс? Молодость и свежий ветер ворвались сюда.
Баарс обнимает Джекки за талию.
Джекки. Если господин майор, он же владелец ночного клуба, он же скупщик меди и цинка, не обидится, я бы предпочла, чтобы он убрал свои грязные лапы. (Направляется в спальню.)
Баарс. Несчастная девушка.
Мол. Ах, эти бабы, господин ван Дирендонк!
Стефан. Мне кажется, что в ее положении вполне оправдан бунт против человека, который воспользовался ее доверчивостью!
Баарс. Кто мог это сделать? Если бы я это узнал, я б его убил!
Стефан. Я знаю, что говорю.
Баарс. Не хочешь ли ты сказать, Стефан, что я и эта девушка… что я, твой отец…
Госпожа Тристан. Ну, мне пора заняться индейкой. (Рафаэлю.) У нее на голове будет митра, потому что господин Баарс учился на священника, а в клюве — купюра в тысячу франков — знак того, что господин Баарс финансист.
Баарс. Господа, наша беседа меня не только чрезвычайно взволновала, но и утомила. (Госпоже Тристан.) Покажите-ка мне вашу индейку!
Оба уходят.
Рафаэль. Этот человек вызывает уважение. Ну что, Стефан, завтра первый урок. Начнем с самого начала. С того, что произошло еще до твоего рождения с твоими родителями в момент зачатия. Какие факторы могли оказать влияние на тебя в утробе? Полагаю, что ты появился на свет в срок?
Стефан. Кажется, да.
Рафаэль. Дальше, как ты появился на свет, где, каким образом и зачем.
Стефан. Это затруднительно сказать. Тебе не кажется… что момент моего зачатия…
Рафаэль. Наши помыслы чисты, но мы должны подходить к делу научно.
Стефан. Тогда нужно исследовать и мою бабушку. Я очень любил ее, когда был маленький.
Рафаэль. Это бывает.
Стефан. Моя бабушка часто рассказывала мне о своих родителях. Или так далеко не надо?
Рафаэль. Там будет видно.
Стефан. Дело в том, что моя бабушка в детстве была очень несчастна. Она чувствовала себя никому не нужной. Однажды она сидела на кухне и плакала, но никто не обращал на нее внимания. «Все обращаются со мной как с собакой, — сказала она и залезла под стол. — Я собака, — сказала она, — бросьте мне кость».
Рафаэль. Любопытно.
Мол. Ах, бедняжка!
Стефан. Все происходящее со мной так странно и так прекрасно! Рафаэль, Мол, вы здесь, в моей комнате, я так… я просто не могу выразить. Я уже думал, мне всю жизнь придется прозябать тут с господином Баарсом и госпожой Тристан. И вот вы здесь, разговариваете со мной… Я должен вам что-то рассказать. Только никому ни слова, никому! Поклянитесь!
Рафаэль. Слово поэта!
Мол поднимает два пальца, как бойскаут во время клятвы.
Стефан. Вы, наверно, знаете, что господин Баарс усыновил меня. А теперь госпожа Тристан хочет, чтобы я отправил его на тот свет. Разве не ужасно?
Рафаэль. Это нормально, приятель. Эдип[201] поступил так же.
М о л. И Дирк ван дер Зендт. Тот разрубил своего папашу на куски и четыре дня выносил их из дома, завернув в газету.
Стефан. Я не способен на такое.
Рафаэль. А что тебе мешает, приятель?
Мол. Как она предлагает это устроить? Подожди, я сам угадаю. Он входит, а с потолка падает молоток? Нет? Или она предлагает связать его и положить на рельсы перед скорым поездом? Нет? Или он высунется из окна — и привет? Тоже нет?
Стефан. Она собирается сделать это сама.
Мол. Тогда никаких проблем!
Стефан. Одна кофейная ложечка с порошком.
Мол. Это подло.
Рафаэль. Я бы такого не допустил.
Стефан. Правда? Я так и думал.
Рафаэль. Особенно сейчас, когда он доказал, что по-настоящему заботится о тебе и готов за пару монет дать тебе достойное представление о поэтике.
Мол. Уж эти мне бабы! Вечно портят все хорошее, что есть в мужиках, точно говорю! Вот я, Стефан, только соберусь исправиться, стать человеком, как сразу же появляется какая-нибудь баба и все портит, клянусь тебе.
Рафаэль (подумав). С другой стороны… ты ведь его сын?
Стефан. Да.
Рафаэль. И все оформлено по закону? Единственный сын?
Стефан. Да.
Рафаэль. И у тебя есть документ?
Стефан. Он хранится в банке, я его там видел.
Рафаэль. В каком банке?
Стефан. В Кредитном, где господин Баарс почетный президент.
Мол. Толстый Макс говорил, что у него денег куры не клюют.
Рафаэль. Гм. Пойми, приятель, если ты все время будешь зависеть от господина Баарса, то есть от своего отца, это пагубно скажется на твоем поэтическом развитии. Вчера, когда я вошел сюда, я сразу заметил в тебе… (подходит к Стефану, пристально смотрит ему в глаза) какую-то безотрадность, робость, безучастность, уныние и страх. Это плохие качества, с ними надо бороться, дорогой мой. Вероятно, госпожа Тристан не так уж ошибается, как кажется на первый взгляд. Что говорил Ницше[202]?
Стефан. Много всякого.
Рафаэль. Буквально следующее: «Убей своего отца». Конечно, кому-то это может показаться жестоким, но разве природа, которую мы в своих стихах провозглашаем священной, с ее вулканами, эпидемиями и наводнениями, не так же жестока или даже не более жестока? А ученые разве не создают бомбы для блага человечества и мира во всем мире, в чем сотни тысяч людей скоро смогут убедиться? Поэт, Стефан, способен на всё. Убей своего отца.
Стефан. Не могу.
М о л. А если вдруг все сорвется, то виновата будет эта баба, госпожа Тристан, а ты вроде и знать не знал. Твое дело сторона, так и скажешь.
Рафаэль. Доказательством бескорыстия моего совета служит то, что я без колебаний обрекаю на смерть человека, который обещал платить мне за уроки двадцать две тысячи франков в месяц. А кто знает, сколько месяцев эти уроки могут продолжаться!
Стефан. Все равно я не хочу.
Рафаэль. Поэт…
Стефан. Значит, я не поэт.
Рафаэль. Этого я и боялся.
