Ах, Ольга, как долог субботний вечер, финал конъюнктива! Как медленно ползёт он к полуночи, как корчится в нём частица "бы"! Она предчувствует агонию, она огрызается — и гадит, гадит как может. "Ты хромаешь, джедай, — шепчет она, — тебе бы лежать, ты наказан, джедай, тебе бы хлюпать в подушку, ты так устал, джедай, отложил бы ты эту ночь!.."
"Убирайся!" — говорит частице "бы" ноябрь. "Убирайтесь!" — велит он усталости и боли. Ноябрь зажигает фонарик луны, он ведёт джедая к гимназийской ограде, где навстречу прыгает с парапета искус — прыгает прямо в руки, без корсета, без вороха юбок, бесценный ребёнок, барышня, девочка, звезда моя…
— Полить цветы, — говорит Андрей, прижимая к себе звезду. — Цветы просили полить, вот у меня ключи, зайдём на минутку?
"До утра, потому что я боюсь потерять тебя", — думает он. "Я должен сделать тебя своей", — думает он, и ему становится стыдно: как ни крути, а расчёта здесь больше, чем желания. Желание маячит на втором плане — неотступное, неотложное, безмерное, но он может с ним справиться. Он справлялся с ним до сих пор, он справился бы с ним и дальше, но он вынужден торопиться. "Прости меня, девочка, ты ещё очень маленькая, но я боюсь опоздать, прости…"
И ключи уходят, наконец-то уходят из его глаз, нахально раскидываются на ладони, ключи блестят в свете луны — два от квартиры, один от почтового ящика. Барышня трогает пальцем прицепленный к кольцу медный пистолетик и уточняет:
— Там никто не живёт?
— Нет, никто, — отвечает Андрей.
— Чертовски удачно! — восклицает барышня. — Холодно гулять!
Это ложь — прозрачная, виновная в умысле, шитая белыми нитками ложь: на улице тепло, потому что ноябрь, инквизитор ноябрь, нежен к влюблённым.
— Хочу чего-нибудь выпить, — говорит барышня.
— А там есть, — отвечает мальчик.
— Хочу шампанского! — говорит барышня.
— Найдём, — отвечает мужчина.
"Там постелены свежие простыни, — молчит он. — Там богемское стекло бокалов, и сыр на тонком фарфоре, и шоколад. Там ждёт нас долгая ночь. Ты станешь там моей, и — wind of change дунет нам в лица…"
"Да, — кивает ноябрь, — да, в свете безумной, безумной луны!" И когда в тёмной прихожей хлопает дверь, ноябрь, ненавистник догматов, прячет грамматику в карман.
В квартире с шампанским и свежими простынями нет времени.
Цветов, которые нужно полить, там нет тоже.
2
Что же до луны, то луна наличествует: донельзя зелёная и наверняка вполне безумная. Вписанная гадким соблазнителем в сценарий вместе с сыром и богемским стеклом, она висит у самых окон, предвкушая волшебную ночь.
Но и луна не видит отирающегося у порога квартиры незваного гостя.
Порождение тьмы не войдёт в квартиру, не будучи приглашённым трижды, — но к гостю это не относится никоим образом. Квартира, зачарованная, защищённая, и впрямь смахивает на норку — но гостю глубоко наплевать и на это.
Гость не торопится сам.
"Не в службу, а в дружбу", — шепчет он, трогая дверь лапкой, и лапка проваливается внутрь, не сминая шерсти. "Не в службу, а в дружбу…" — бормочет он, прикидывая траекторию прыжка. "Мелкие ещё — единорогов гонять", — утешается он, неохотно меняя личину. "Не в службу, а в дружбу, в дружбу!" — повторяет он, пружиня новый, роскошнее прежнего, хвост.
Прыжок его невидим, другое дело — последствия. Гость возникает из ничего аккурат на сервированном столике и с неимоверным шумом. Звенят вилки с ножами, подскакивают, роняя еду, тарелки, а один из бокалов валится на пол и бьётся вдребезги. Суетливо выбираясь из блюдца с сыром и таща за собой прилипшие к толстому задку ломтики, гость мысленно проклинает зооморфные обличья — все, вместе взятые.
— Белка, — говорит девочка, привычно выпутываясь из спасательных объятий рыцаря и телохранителя. — Да пусти, это просто белка… В форточку, наверное, запрыгнула.
Чёрная белка. Очень пушистая. Невзирая на колебания и проклятия, белка вышла очаровашкой. Она блестит бусинками глаз, трясёт задом, пытаясь избавиться от сыра, и ни в коем случае не выглядит опасной. Смешной — пожалуй, но не настолько, чтобы ржать в голос, сползая по стеночке на пол! Впрочем, у мальчишки переходный возраст и несомненные проблемы с нервами — а стало быть, смех его обид не стоит. К делу, господа гимназисты! К делу!
— Простите, пожалуйста! — говорит гость (белка, чёрная белка). — Я вам тут разбил что-то!
— Ах, какие мелочи! — говорит девочка. Прекрасно воспитанная умница с безупречными манерами.
— Да чувствуй себя как дома, мохнатый! — стонет мальчишка. Хренов рыцарь, козявка беспардонная.
Роскошный хвост вычерчивает в воздухе сложный знак, знак вспыхивает красным и медленно тухнет, а осколки взлетают на стол, оборачиваясь по дороге целым бокалом. Красиво, но зрители, к сожалению, не впечатляются. Не тот контингент. Ну и ладно.
— Мне так неудобно! — восклицает белка. — Тут у вас защитное поле стоит, я, понимаете, зацепился! — лжёт он, отдирая от шерсти последний кусочек сыра. — Вы не могли бы перестать смеяться, господин Андрей?
— А ты уверен, что ты не белая лошадь?
— Какая, к белкам, лошадь?! — одёргивает поганца девочка. — Ой! Извините! Это у меня дурная привычка!
Вот вам и все манеры.
— Господин Андрей, надо думать, имеет в виду белую горячку, — с явною обидой говорит белка. — Истинно гимназийское чувство юмора!
— Уж юмор!.. Уж белки говорящие мерещатся!..
— Говорящие — ладно… — замечает девочка. — А вот тебя-то она откуда знает?
— Это очень просто! — с готовностью объясняет белка. Раскрывайте ротики, милые детки, и ловите каждое слово. — Я к вам по рекомендации Алексея Гаранина! — сообщает он и в мёртвой тишине, ошарашенный отсутствием ожидаемых восторгов, добавляет: — Меня к вам…
Но мир уже рухнул.
Маленький и уютный мир кроличьей норки покрылся льдом и обваливается большими кусками, а меч в прихожей вздрагивает, готовый прыгнуть хозяину в руки. Но хозяин прыгает сам, да так быстро, что никакая магия за ним не успевает.
— Спокойно! — верещит схваченный белка, молотя по воздуху лапками. — Спа-акойно!.. Я свой!..
— Отпусти! — кричит девочка, и мальчишка разжимает пальцы.
— Ну вы даёте, господин Андрей! — укоряет белка, кое-как отдышавшись. В маленьком тельце бешено колотятся несчётные молоточки: отвратительное ощущение! — А если б я в натуральном облике явился, за меч бы схватились?
— А какой у вас натуральный? — немедленно спрашивает девочка. — Что, такой ужасный? Можно посмотреть?
— Человеческий у меня облик! Но я как-то теперь…
— Человеческий годится, — говорит мальчишка. — В "Гринписе" не числимся, а про гуманизм понятие имеем. Так что давай — воплощайся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
