Ну да — трахнуть и запереть!
Злой я, судари мои. Лютый и озабоченный — влюблённый. (Ну, тоже ничего себе пассаж…)
Я, собственно, решился — то есть, насчёт невинности. Да и звезда моя, сколько вижу, не против. Темперамент у барышни — тот ещё! Ходим друг подле друга, как парочка мартовских котов, — при ноябре-то на дворе…
Но черноморский климат — что вы хотите! Мечта! Впрочем, не уверен, что правильно помню детали черноморского климата.
Кстати сказать, ноябрь на погоду всегда был месяц капризный и странный — а уж здесь и вовсе с цепи сорвался! Но я его люблю. Всегда любил.
В детстве я думал, что в ноябре заперт снег — где-то вот в небе, между средой и субботой, но где-то там…"
1
Ноябрь, последыш осени, странный месяц…
Дрожащий листвой под вечер, ты скован инеем в сумерках утра. Ты вешаешь серые гардины на день и срываешь их ночью. Твоё прошлое — град, бьющий по лету, твоё будущее — оттепель, которая топит зиму. Твоя грамматика безумна и вывернута — продолженное вчера, уходящее завтра… Тебе ненавистна частица "бы", ты лишён конъюнктива[31] — но не терпишь констант и догматов. Зачатый ведьмами за час до Хэллоуина, рождённый всеми святыми, ты не любим никем, кроме инквизиторов и лингвистов. Тайный советник тьмы, тайный тюремщик снега, ты равнодушен к мёрзнущим и неподвижным. Но те, кто подобен тебе… Задумавшие убийство проклятой частицы… О, как же ты нежен с ними, месяц ноябрь!
Ты добр к мужчине, которому тридцать пять лет, ты опекаешь мальчика, которому нет и шестнадцати. Ты помог им заблудиться в прошлом и в будущем, ты переплёл их сумасшедшей грамматикой — мужчину и мальчика, в одном теле, в одной голове, в одной душе. Измученной душе, уж это точно! Счастливой душе — точно и это! Душе, в дверь которой стучит копытом делирий[32] белой горячки. Или уже достучался, кто знает!..
Андрей Карцев не знает.
Андрей Карцев, бывший журналист и будущий маг, смирился с ноябрьской грамматикой. Андрей Карцев, пират с лёгкой руки лучшего друга и личный рыцарь маленькой ведьмы, не чувствует времени. Андрей Карцев, наследник джедаев, учит уроки. Он учит завтрашнюю математику — вчера. Он учит вчерашнюю физику — завтра. В сумерках утра он учит историю Римской империи, давно погибшей, живее всех живых. В задержавшейся полуночи он засыпает, но когорты легионеров шагают по его подушке и по упавшему на пол учебнику, они говорят на латыни — в продолженном вчера и в уходящем завтра. О ноябрь, безумный лингвист!..
Но и сам ноябрь отшатнётся, заглянув в глаза своему протеже. Чего только нет в этих тёмных испанских глазищах, исчерченных прожилками недосыпа! В них толпятся графики, формулы и морфемы (о магия, наука тебе имя?!). В них завис, обвивая рукоять меча, зелёный бантик (паззл, сложившийся паззл). В них тревожно вертится маленькая ведьма ("назло, всем назло!"). В них скачет белая лошадь ("делириум тременс, кобылка моя!"). В них качается маятником связка ключей (два от квартиры, один от почтового ящика).
Ключи достают особенно.
Ключи мешают каяться и клясться, когда Андрея вызывают на ковёр к директору гимназии. Ключи мешают сосредоточиться на параграфе, и Никита Делик читает параграф вслух — безрезультатно! Даже во время уроков ключи звенят в голове, даже мадам Окстри теряет терпение: "Вернитесь к нам, сударь!"
На свиданиях с барышней ключи орут в голос. "Придурок, — орут они, — почему в субботу?! Сегодня! Сейчас!" И Андрей, всё решивший, всё рассчитавший, не может, уже не может держать себя в руках, а барышне словно того и нужно. Барышня льнёт к его напряжённому телу и позволяет немыслимые вольности. Барышня нарушает установленные ей же временные ограничения.
— Ещё пять минут, — шепчет она, — пять минут не монетка!
"Не монетка, звезда моя, а тысяча монет! — думает Андрей. — Тысяча лишних мук и выматывающих снов — вот что такое твои пять минут, бесценный ты мой ребёнок, невинный ты мой искус!.."
— Вы себе яму роете, Андрей, — предупреждает директор.
— Ты будешь меня слушать или нет? — в отчаянии спрашивает Никита.
— Возможно ли, друг мой, чтобы вы не читали "Фаталиста"?! — изумляется словесник.
— Я, сударь, пожалуй, начну по утрам с розгами к вам ходить, — обещает Демуров. — Для лучшей усвояемости знаний во время классов.
— Ещё пять минут, — шепчет барышня, и тонкие пальцы бродят под его взмокшей рубашкой. — Андрюшка, я совершенно не могу от тебя оторваться!
А до субботы — вечность, которая наступит через миг. А он так и не придумал предлога для визита в тридцать четвёртый. "Скажу, что цветы просили полить", — решает он, сидя под холодным душем. О ноябрь, инквизитор ноябрь!..
В субботу (тринадцатого, но нам ли, магам, быть суеверными!) он начинает считать часы: завтрак, география, лингвистика… "Буду спать до вечера!" — думает он, падая после обеда на свою тахту.
— Wind of change, — распевает в наушниках Клаус Майне, — wind of change!
Андрей прибавляет громкость: wind of change, ветер перемен… "Всё переменится, — думает он, — я утеряю частицу "бы", я лишусь конъюнктива, о грамматика ноября!.."
— Подымайтесь, сударь! — говорит Демуров, сдёргивая с него наушники.
— Уже вечер?
— Третий час пополудни! — говорит Демуров и велит ему переодеться. В коттедже преподавателей, в квартире на втором этаже, Демуров запирает дверь, сдвигает мебель в гостиной и просит наследника джедаев активировать меч. Джедай подчиняется и смотрит на учителя, который стоит перед ним без нагрудника и кольчуги — в обычной футболке.
— А если я вас задену?
— Попытайтесь. Буду рад.
Джедай пытается. В шестом часу вечера у джедая отваливаются руки и ноги, джедай еле дышит, но учитель хвалит его:
— Вы отлично чувствуете партнёра, — говорит он. — Полагаю, дело пойдёт.
"Дело пошло", — думает джедай, возвращаясь домой. "Уже вечер!" — ликует он, надевая фрак: последний урок недели — хореография. Любимый урок: ведь джедай отлично чувствует партнёра, и он прекрасно танцует. В бальном зале, во фраке — вот она, настоящая сказка, что-то из Гофмана или Шарля Перро, не потерять бы хрустальную туфельку (ботинок, господа, хрустальный ботинок!)…
Но безжалостная тренировка сказывается быстро: джедай спотыкается, путает фигуры, он наступает на ногу белокурой очаровашке-второкурснице, и Демуров, распоряжающийся нынче балом, отправляет его вон из танцкласса, из бального зала, из сказки — "Ах, Ольга, я не станцевал для тебя менуэт!.."
Ах, Ольга, как долог субботний вечер, финал конъюнктива! Как медленно ползёт он к полуночи, как корчится в нём частица "бы"! Она предчувствует агонию, она огрызается — и гадит, гадит как может. "Ты хромаешь, джедай, — шепчет она, — тебе бы лежать, ты наказан, джедай, тебе бы хлюпать в подушку, ты так устал, джедай, отложил бы ты эту ночь!.."
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
