Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спешиться! Примкнуть штыки! Вперед!
Адам оставался в седле; он не смел покидать Драгана, которого сотрясала крупная дрожь. Он судорожно натянул поводья, галопом обрушился вниз по склону оврага. Где-то высоко в небе долго полыхала верхушка чернильного дуба. Вернуться в Прерово дезертиром? Никогда, Драган! Дав коню шпоры, он погнал его вправо под прикрытие небольшой горки, как ему показалось. Птицей выскочил из седла, обмотал поводья вокруг деревца, ласкал и целовал морду коня.
— Погибнем мы с тобой сегодня! — произнес громко, скорее с гневом, чем с отчаянием. Никто в эскадроне никогда не слыхал, чтоб он во всеуслышание выражал тоску по родной деревне, как другие солдаты. Он присел перед Драганом, кормил его с ладони, молча заглядывая в глубину крупных крапчатых глаз. И видел себя и Наталию, как они едут верхом под лунным сиянием, по лугам, по полям молодой кукурузы вдоль Моравы, вспоминал, как носился преровскими проулками под окнами Винки, Драгини, Мили… И вдруг тьма во взгляде Драгана. Слышно только его дыхание, теплое, глубокое, оно звучит громче посвиста шрапнели над головой; и в этом дыхании Адам слышит все ожившие звуки Прерова: и кашель деда, и призывы отца, и смех Наталии, и потрескивание веток, когда он пробирался к какой-нибудь присухе, и цыганскую музыку по праздникам, и споры с Алексой Дачичем. Охваченный страхом и тяжкой злобой, еще раз поцеловав коня, он ринулся во тьму леса, вверх по склону, в гущу боя. Догнал кого-то, стоявшего под деревом, тот палил во мрак, откуда навстречу стремительно накатывалась волна пулеметного перестука и разрывов ручных гранат. В кустарнике вспыхивали светляки неприятельских выстрелов.
— Здесь голову не сберечь, — подошел к нему Урош Бабович. — Давай в укрытие, Адам.
— Ну и пусть. Не хочу коню ноги ломать по этим кротовинам.
— Ведь даже похоронить нас не сумеют, дурень.
— Подумаешь!
— Гранаты к бою! И без моей команды ни с места! — кричал эскадронный.
Адам приготовил гранату, думая о том, как будет трудно разыскать Драгана во тьме. И дрожал возле дерева, не желая ложиться на мокрый снег. Внезапно противник прекратил огонь. Смолкли и свои. Лес заполнили стоны раненых и призывы санитаров. Сверху, с неприятельской стороны, находили тяжкие клубы тумана, насыщенные вонью пороха и взрывчатки.
— Без команды не стрелять!
От дерева к дереву шел грозный шепот.
Адам повернул голову, поглядел на верхушки деревьев, надеясь по ним запомнить и узнать тот ствол, к которому привязал Драгана. Швырнет гранату и побежит к коню. Лес гудел. Ветер и неприятель теснили. Опасность обрела голос ветра, всех ветров, которые он слыхал в жизни, всех ночей и мрака, которые пережил. Где-то внизу раздался тоненький, словно бабий, плач. И его как подкосил этот отчаянный стон, рыдание незнакомого солдатика. Захотелось узнать, кто рядом из ребят их взвода.
— Я — Катич. А ты кто? Чего молчишь? — прошептал он, никто ему не ответил.
Завывания леденящего ветра и шум веток взмывали к невидимым звездам. Уйдет Драган, испугавшись этого жуткого воя и мягкой поступи подкрадывающихся сквозь снег и кустарник швабов.
Залп, прогремевший сбоку и снизу от Драгана, перекрыл тьму и завывания ветра. Рядом с Адамом застонал солдат:
— Катич, в ногу мне угодило! Не бросай меня, как брата прошу!
Пули свистели, рвались гранаты, а он и не думал об укрытии; может, броситься вперед, в огненное кольцо, к Драгану?
— Оттягивайся! Влево! За мной!
Адам не мог сдвинуться с места — Драган оставался справа внизу. Адам стоял, прижавшись к дереву, дрожал всем телом и сжимал в руках гранату и винтовку, не умея сообразить, куда кинуться.
— Катич, спаси меня! Не бросай!
Он узнал голос капрала Якова, но не находил в себе сил отозваться; спасая его, он бросит Драгана. Вспышки винтовочных выстрелов все плотнее окружали их, надвигаясь снизу, от Драгана. Он кинулся вниз, взрыв швырнул его на землю; он не помнил, как долго лежал, выплевывая снег, листья, вонь взрывчатого вещества. И пополз обратно, на стоны капрала. Ощупью нашел его, склонился над ним.
— Лезь на спину! Как же мне теперь без Драгана? — из глубины души вырвался крик.
Не переставая стонать, Яков обнял его за шею, повис всем телом, обхватив здоровой ногой; Адам подцепил раненую его ногу и медленно пошел влево догонять взвод.
— Как же мне теперь без Драгана? — бормотал он словно в забытьи, волоча сквозь кустарник раненого капрала; он не спешил; не хотелось уходить далеко от Драгана. Перестанут стрелять, он вернется. Так они спустились в овраг, склон укрыл их от ливня пуль. Адам вслушивался в звуки боя — стрельба удалялась, ветер завывал сильнее.
— Слушай, Яков, здесь мне придется тебя положить. Не лайся. Нужно. Я иду за Драганом.
— Неужели из-за лошади бросишь товарища?
— Ты знаешь, я не предатель, в господа бога твоего. Но Драгана оставить не могу. Ползи по оврагу, тут можно. Я тебя догоню.
— Разрывной мне бедро разнесло. Мое дело табак. Еще чуть отнеси. Все-таки дороже лошади я стою, мать твою! Ух, парень!
— Не лайся, я тебя не брошу. Вернусь с Драганом.
И он кинулся обратно, туда, где реже звучали выстрелы, отодвигавшиеся к оврагам. Бежал, задыхаясь, скользя, падая. И смотрел вверх, на кроны и верхушки деревьев, не понимал, где он. Дальше нельзя. В свое время Драган прибегал из лугов на его свист; вложив пальцы в рот, свистнул. В той стороне, куда ушел его эскадрон, слышались стоны и крики раненых. Ветер громче завывал в оголенных ветвях. Всю силу вложил он в свой свист, и тот, казалось, вырвался из самого горла. Несколько раз пронзительно, долго свистел Адам. И всякий раз ждал: если Драган услышал, сейчас отзовется. Но из оврага доносились только голоса швабов и звуки их сигнальной трубы. Они собирались, значит, бой окончен. Убили или захватили Драгана? Слезы обожгли глаза. Он метался по лесу, вперед-назад, вправо-влево, и свистел изо всех сил. Вяза, у которого он оставил коня, как не бывало. Свистел. Ветер отвечал завыванием в ветках дубов.
…Отец будил его, стоя с фонарем у изголовья, будил, улыбался:
— Вставай, сынок, Лиса ожеребилась. Жеребчика принесла. Поднимайся поглядеть. На лбу звездочка, цветок, как у матери. И ноги длинные, и шея тоже. Скакун будет.
На чистой соломе в яслях, не открывая глаз, лежал мокрый, необсохший жеребенок; мать лизала его, обмывала, от головы к ногам. Батраки пили на радостях; отец повыше поднимал фонарь, чтоб светлее было, и смотрел на своего сына, на него, Адама, который в безмолвном восторге склонился над новорожденным.
— Давай назовем его Драганом, — прошептал он, касаясь влажного цветка-звездочки между еще не открывшимися глазами жеребенка.
— Дай бог на счастье, — ответил Джордже, а кобыла мордой ткнулась ему в руку, защищая свое дитя от чужого прикосновения.
До самого рассвета он не мог оторваться от жеребенка; страдал оттого, что тот никак не поднимался на слабые ножки, чтобы подобраться к молоку матери; вглядывался в его мутные глаза и смеялся, уверенный, что после матери, кобылы Лисы, он, Адам, первый человек, увидевший жеребенка…
И с тех пор конюшня стала для него любимым местом пребывания, а Драган — милым и близким другом, источником самой большой радости. По два раза на день он менял ему подстилку, поил молоком, кормил клевером и сахаром, чистил, расчесывал гриву, примечая, как тот растет, и вместе с ним подрастал сам. А когда Драган вырос настолько, что на него можно было садиться, и Адам уже мог ездить верхом. Тогда-то и началась между ними борьба, которая длилась все лето, с того момента, как зацвели сливы, и до сбора винограда, и о которой толковало все Прерово: Драган не позволял сесть на себя. Он кусался, бил задними ногами, сбрасывая на землю — все больше на плетни, а однажды на забор, где Адам сильно ободрал бок. Но Адам ни разу не ответил ему ударом, даже не выругался, он, который за малейшую обиду и просто так, из ухарства, лез в драку с любым, пусть и сильнее себя. А перед юным своим лошаденком он плакал, ласкал его, обхаживал, пытаясь утвердиться у него на спине. Все село развлекалось, прикидывая под вечер, сколько раз за день он слетал на землю или сколько ударов копытами получил этот «Джорджев бедолага», сверстники ликовали, радуясь его неудачам, девушки сочувственно улыбались, опытные лошадники с важностью наставляли его, в глубине души не желая ему удачи; и только кое-кто из молоденьких вдовушек рьяно и сердечно его ободрял. Джордже был в отчаянии; он не знал, что ему делать, как разлучить сына с норовистым жеребцом, собирался даже всыпать яду в кормушку Драгана. И только дед Ачим подбадривал внука, побуждая стоять на своем: «Я желаю видеть, как ты будешь перелетать на нем через все изгороди Прерова».
А произошло это на берегу Моравы, совсем неожиданно, когда садилось солнце и когда он дал себе клятву, что если до ближайшего воскресенья не сумеет покорить Драгана, то уложит его из ружья. «В самую звездочку-цветок пулю всажу» Драган заржал, подпрыгнул на месте, взбрыкнул сперва передними, потом задними ногами и замер, дрожа всем телом, охваченный непонятным страхом Обеими руками вцепившись в гриву, Адам осторожно забрался ему на спину, сидел неподвижно. И сразу, опасаясь какой-нибудь подлой уловки животного, соскочил на землю. Драган только посмотрел на него и остался стоять на месте. Еще раз, последний, пригрозив, что прикончит его и труп бросит в Мораву, Адам вскочил коню на спину. Драган по-прежнему оставался недвижим, лишь непонятная дрожь сотрясала его тело. Адам шлепнул его ладонью по шее, легонько, нежно, чуть прикоснулся. И Драган с места взял рысью, затем перешел на галоп, полетел вдоль Моравы, по высохшим лугам и опустевшим кукурузным полям; он словно гнался вдогонку за солнцем, которое огромным перезрелым плодом скатывалось за горы. Распластавшись на его могучей спине, вцепившись в гриву, Адам плакал от счастья. Впервые в жизни он так плакал, ведь он думал, что Драган скинет его в Мораву или в какой-нибудь заброшенный колодец. Конь остановился сам, весь в поту и пене. Село осталось далеко позади; солнца уже не было на небе. И эта скачка так ошеломила Адама, что он даже подумал, будто солнце скрылось навеки и больше никогда не взойдет. Ночь выползала из тополей, спускалась со старых ив и тянулась к Прерову. Он соскочил с коня и сел перед ним на сухую траву, не сводя с него глаз, изумленный, словно во сне. Осенний вечер нес аромат скошенных трав. И первые звездочки отражались на потном крупе Драгана.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Роль моей семьи в мировой революции - Бора Чосич - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Степная книга - Олег Павлов - Современная проза
- Дом на равнине - Эдгар Доктороу - Современная проза
- Оула - Николай Гарин - Современная проза
- Враги народа: от чиновников до олигархов - Дмитрий Соколов-Митрич - Современная проза
- Австрийские интерьеры - Вольфганг Фишер - Современная проза
- Среднерусские истории - Алексей Андреев - Современная проза
- Прекрасное разнообразие - Доминик Смит - Современная проза