Направленный на меня взгляд приобретает оттенок осуждения.
— Кайя, очевидно, у вас очень высокий болевой порог, но нельзя так относиться к своему здоровью.
Чего нельзя, так это быть такой нудной.
— У меня правда ничего не болело, — настаиваю.
Ребра уж точно. А то, что порез на ступне стал нарывать, так я почувствовала, конечно, и залила антисептиком из каютной аптечки. Если бы я посещала врачей после каждой травмы, то поселилась бы в каком-нибудь госпитале на всю жизнь.
— Верю, — серьезно кивает Лариса и снова отворачивается, листает данные. — Рекомендую вам прием витаминов и постельный режим в ближайшие несколько дней.
Мама дорогая, я сейчас взвою. Постельный режим я могу соблюдать только в хорошей компании под одним одеялом. В противном случае я вздернусь, как только высплюсь.
— Постараюсь, — обещаю и, естественно, вру. Она мне не нянька и не шеф, чтобы я слушала ее рекомендации. И повязку сдеру с груди, как только отсюда выберусь — мне тесно и давит.
Лариса прищуривается, снова повернувшись ко мне, и, кажется, читает мои мысли. Черт.
— Что-то же вызвало обморок, — продолжает, и ее прищур становится лукавым, а взгляд светло-голубых глаз — пронизывающим.
— Переутомление, — отвечаю с милейшей улыбкой, глаза не отвожу.
Так я и призналась, ага.
Борьба взглядов продолжается еще несколько секунд, после чего Лариса встряхивает волосами и встает.
— Что ж, рекомендую вам отдохнуть. Если хотите, можете остаться здесь на ночь.
— Хочу! — С энтузиазмом вскидываю голову.
Марла храпит так, что, если меня выдворят отсюда, в любом случае придется искать альтернативное место для ночевки.
— Хорошо, — доброжелательно кивает Лариса.
И в этот момент включаются громкоговорители:
«Внимание экипажа! Вход в «окно» через десять… девять…»
Теперь понятно, почему Джек так спешно ушел — автопилот не способен преодолеть гиперпространственное «окно». Ладно, прощаю его за то, что бросил меня на растерзание этой женщине, страждущей вылечить все живое.
Кручу головой по сторонам, но никаких ремней не нахожу.
Сама Лариса преспокойно убирает со стола оборудование, которое понадобилось ей при моем осмотре.
— Хм-м, — привлекаю к себе ее внимание. Оборачивается. — А пристегиваться не нужно?
Улыбается; качает головой.
— Нет необходимости. Это же Клирк, а в кресле пилота… хм… Джек. Нас даже не тряхнет. Оповещение — не более чем формальность.
«А в кресле пилота Джек», — мысленно передразниваю. Понятно, что Джек, я узнала по голосу.
— Он настолько хорош в этом?
Да, я обещала, что не буду расспрашивать о нем за его спиной. Но в этом невинном вопросе не вижу ничего криминального. Даже взбунтовавшаяся после визита на Альберу совесть покладисто помалкивает.
— Джек — отличный пилот, — в голосе Ларисы отчетливо слышится гордость, как если бы она говорила о своем младшем брате. Может, они все тут родственники? — Если бы он согласился остаться у нас на постоянной основе, Дилан был бы счастлив.
— И Тим, — подсказываю, вспомнив радость главного пилота «Старой ласточки», когда ему разрешили выпить и расслабиться этим вечером.
— И Тим, — соглашается Лариса.
По корпусу корабля волной пробегает дрожь и… ничего. Все снова спокойно и тихо.
«Переход завершен, — сообщает из динамика голос Джека. — Курс на Гиамму».
Интерком щелкает и замолкает.
— Я же говорила, — улыбается мне капитанша.
Серьезно, она такая доброжелательная, что мне не по себе.
Молчу. Сижу, вытянув ноги, и, уперев пятку в простыню, болтаю ступней из стороны в сторону, следя за ней взглядом. Интервью мне эта женщина все равно не даст, болтать с ней по душам мне не хочется, а расспрашивать о Джеке нельзя. Так о чем нам с ней разговаривать?
— Спокойной ночи, — поворачивается она ко мне, закончив с уборкой. — Свет на голосовом управлении. Дверь только, пожалуйста, не запирайте изнутри — вдруг кому-то понадобится помощь ночью.
Киваю, что поняла.
На самом деле, еще даже полуночи нет, а прошлой ночью я великолепно выспалась, поэтому сна ни в одном глазу. А вот побыть одной мне не помешает, это да.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Спокойной ночи, — отвечаю эхом, провожая взглядом спину в белом халате.
— Знаете, Кайя… — Лариса вдруг останавливается на пороге. — Трудные времена бывают у каждого. Иногда незазорно попросить помощи.
Приподнимаю брови, не забыв улыбнуться.
— Вы о чем? — Невинно взмахиваю ресницами.
— О том, что, если вам понадобится с кем-то поговорить, я рядом.
После чего выходит, притворив за собой, но не плотно закрыв дверь.
Фыркаю. Рядом она.
С некоторых пор быть рядом со мной небезопасно, так что пошла ты.
* * *
Он приходит часа через два.
Голоса и шаги в коридоре давно стихли, по корабельному времени наступила ночь, но мне не спится. Не стала даже гасить свет — оставила приглушенным и теперь валяюсь на койке, время от времени меняя положение: то забрасываю руки за голову, то закидываю ногу на ногу и поочередно болтаю ими в воздухе, то укладываюсь на бок.
— Тук-тук. Не спишь? — негромко доносится из коридора — Лариса же просила не запираться, и дверь по-прежнему приоткрыта примерно на толщину моего мизинца.
Подтягиваюсь в положение «сидя», подставив под спину подушку, и натягиваю на ноги одеяло.
— Нет, заходи!
Войдя, Джек оставляет дверь по-прежнему приоткрытой, а сам приваливается плечом к стене неподалеку; складывает руки на груди.
— Теперь ты в состоянии рассказать, кого якобы убила и как это относится к нашему делу?
И я едва не рычу: вот же невыносимый тип. Я уже который час пытаюсь не накручивать себя снова и думать о пони и розовых слониках, а он с размаха возвращает меня в реальность.
Красноречиво морщусь.
— Мог бы хотя бы из вежливости спросить, как я себя чувствую.
Джек тоже гримасничает.
— Как ты себя чувствуешь? — произносит таким елейным тоном, что мне хочется вмазать ему по физиономии подушкой. Но она такая удобная, что мне банально жалко с ней расставаться.
Скалюсь.
— Хорошо, спасибо, что спросил.
Сталкиваемся взглядами, Джек усмехается и качает головой каким-то своим мыслям, потом отрывается от стены и подходит к моей койке. С живым интересом слежу за его перемещением.
— Подвинься, — командует.
На мгновение лишившись дара речи от такой наглости, действительно отодвигаюсь, а он садится напротив моих коленей, будто это не койка в медблоке, где, между прочим, лежит замотанный в бинты пациент, а общий диван в гостиной.
— Рассказывай давай. — Повернувшись ко мне вполоборота, опирается на простыню ладонью.
Невольно задерживаю взгляд на его руке: на нем футболка, открывающая великолепный вид на жилистые предплечья. С такими руками ему бы в рекламу маек — опускаю взгляд ниже — или дорогих часов. Рубашек и запонок тоже можно. Это вообще законно, что у человека, далекого от киноиндустрии и рекламного бизнеса, даже запястья — верх сексуальности? Джек, мне кажется, я тебя ненавижу.
— А ты сам почему не спишь?
Силой воли заставляю себя посмотреть ему в лицо. Кстати, пластыри с него уже исчезли, как и следы побоев. И это тоже чертовски злит, потому что теперь ему можно в кадр не только благодаря спортивному телу. Что ж ты со мной делаешь, скотина такая?
Джек же или не видит моего плотоядного взгляда, который в этот момент не пытаюсь даже скрывать, или попросту игнорирует; пожимает плечами.
— Тут неприятный участок: много встречных судов и космического мусора, на одном автопилоте далеко не уедешь. Так что я дежурю до утра.
Какой ответственный, смотрите-ка на него.
Чем немедленно и пытаюсь поддеть:
— А если этот мусор прилетит в нас прямо сейчас?
Джек закатывает глаза.
— Если прямо сейчас, и если автоматическое защитное поле не отреагирует, и если…
Прыскаю.
— Если бы бабушка была дедушкой, — подсказываю весело.
