А на следующий день дядя Валик сел на велосипед и укатил купаться на море, ибо он приехал сюда прежде всего для этого. В лагере было два велосипеда, они принадлежали двоим крымским археологам из Симферополя, которые сопровождали питерцев. Один – это молодой водитель «Волыни». А другой, постарше – научный сотрудник, солидный мужчина – Сергей Дудко. Свои велосипеды они давали всем, кому надо – ведь не гонять же по мелочам автомобили.
Уехал, а у нас вдруг такой триумф! Копаем мы с Лерычем вдвое медленнее без дяди Валика, я рою впереди, а он – за мной. И вдруг я натыкаюсь на камни. Копаем глубже, и обнаруживаем полуразвалившуюся стенную кладку. Садиков жмёт нам руки, и, со словами: «Я так и рассчитывал, что здесь есть!», делает пометку на своём плане. Мало того, копая вдоль этой стены, мы наткнулись на какую-то пустоту в земле. Мы быстро, но аккуратно, разгребли эту полость, и – о, радость! – нашли в ней звенья ржавой цепи. Всю цепь мы откапывали осторожно, кисточкой, дрожа от понимания того, что она была сделана людьми, жившими до рождества Христова. Вся цепь оказалась длинною сантиметров 70. Мы так надеялись, что она будет к чему-то привязана, но это оказалась просто цепь сама по себе. Садиков внимательно всё осмотрел, и сказал, что та пустота, с которой началась цепь, видимо, раньше, была занята каким-то деревянным предметом, к которому была привязана цепь. Дерево истлело, оставив полость, а цепь осталась.
– Вообще, обнаруженные полости правильнее заливать гипсом, а потом откапывать. Тогда можно узнать форму истлевшего предмета, – сказал Садиков, – Но у нас это, как-то, не предусмотрено.
Но мы с Лерычем, что и говорить, были очень довольны. Цепь, конечно, не золотая, но её, тем не менее, аккуратно сложили в отдельную коробку.
Когда дядя Валик вернулся, Лерыч, наигранно оттирая пот со лба, встретил его словами:
– Ну что, папа, нагулялся? Молодец! А мы тут поработали немножко…
Дядя Валик подмигнул мне, и сделал вид, что Лерыча не расслышал, и только ответил рассеяно-устало:
– Здравствуй, здравствуй…
Как Лерыч ни старался, невозмутимо, как бы невзначай, доложить о нашей находке, дядя Валик старательно изображал рассеянную невнимательность расслабленного человека, пропуская мимо ушей все его намёки. Наконец, Лерыч не выдержал, и его прорвало:
– Папа! Я древность откопал!
(Интересно, а я?)
– Как!? – взорвался восторгом дядя Валик, – говоришь, Димыч древность откопал!?
Лерыч сразу запнулся и поправился:
– Ну, да, мы с Димычем… Цепь отрыли!
Мечта попасть в каменоломни нас не оставляла. Даже не смотря на страшные предупреждения, Лерыч был готов пройти по таинственным подземным выработкам. Карту Хаджи-Бурунского участка мы уже несколько раз рассматривали на столе у Садикова. Он из неё секрета не делал, и она у него лежала в общей стопке технических документов. Как уже говорилось, поход в каменоломни для него был только идеей, и её реализацию в этой экспедиции он серьёзно не рассматривал.
Схема выглядела вот как. Разработчики строительного камня вели выработки прямыми параллельными туннелями, пересекая их друг с другом поперёк. План ходов получался в виде аккуратных клеточек. Но, в зависимости от расположения каменной породы, стройный план каменоломен часто поворачивал в сторону под каким-либо углом. В таких местах клетчатая схема выработок нарушалась, создавая многоходовые перекрёстки и неожиданные тупики в самой гуще ходов. А дальше снова шла клеточная сетка плана. Получалось несколько чётких, клеточных, групп туннелей, состыкованных между собой, как попало. На краях схемы почти все ходы были недорисованы, и имели просто обрыв на рисунке. Значит, там были не тупики, а продолжения подземелий, неизвестной протяжённости и плана. Всю схему запомнить невозможно, но мы изучили, почти наизусть, самую главную её часть – расположение нескольких ходов, ведущих, по идее, под скифский курган. Когда, через четыре дня работы, мы взяли велосипеды и поехали на море, то на пляжном песке смогли, по памяти, восстановить рисунок этого участка. Мы друг друга взаимно проверили: Лерыч царапал схему сам, и я тоже сам, отдельно; потом мы сверили наши рисунки, и убедились, что они одинаковы. Это значит, что мы всё верно запомнили. И теперь мы уже не понимали, как можно туда не пойти? Схема Садикова стала для нас, как карта острова Сокровищ. Её наличие волновало нас. Нам казалось, что только мы обладаем этим сверхсекретным знанием, и только у нас есть шанс этим воспользоваться. Все признаки Великого Шанса были на лицо: ограниченное время доступности (мы здесь не надолго, и экспедиция тут не навсегда), малый круг посвящённых лиц, и большое количество всяких причин не делать этого.
Обсыхая на пляже после купания, мы с Лерычем решили: завтра, обязательно сходим в каменоломни. Где вход – уже известно. Схему знаем. Завтра опять отпросимся на море, возьмём велосипеды, и сиганём, в объезд, к этому входу. Далеко ходить не будем, главное – увидеть, в каком состоянии туннели. Из чего сделать факел, я уже придумал. Неподалёку от пляжа, у мусорных контейнеров, я видел драную автомобильную камеру – порезать её на несколько частей, и намотать на палки – вот и будут факелы. Резина долго горит.
Мы выкупались ещё раз, и поехали обратно. Подобрали на мусорке камеру, и разрезали её на четыре рукава, которые будет удобно надевать на палки.
Следующим днём было воскресенье. Археологи отдыхали. Это означало, что в раскопе с самого утра работали только некоторые из них, кто хотел докопать какие-то детали, незаконченные вчера до темноты. С наступлением жары и они убрались из раскопа.
У нас никаких дел не было и мы отпросились на море. В этом нам, конечно, не отказали, и предложили поехать вместе с молодёжью на «Ниве», через час. Но у нас, как известно, были другие планы, и мы, изобразив лёгкое нетерпение, взяли оба велосипеда. Четыре подходящих ветки, из дровяных запасов, мы приготовили ещё с вечера и припрятали недалеко от лагеря. Едва отъехав в сторону моря, мы их подобрали. Проехав ещё немного по автомобильной тропе, и убедившись, что нас не видно, свернули в степь. Велосипеды сразу потеряли скорость и проходимость. Степь оказалась не так ровна, как казалось глазу со стороны. Колёса постоянно находили мелкие кочки, камни и какие-то корни. В конце концов, мы слезли с сёдел, и пошли пешком, ведя велосипеды руками; только иногда мы могли проехать на колёсах несколько десятков метров.
Спотыкаясь по неровной земле, я думал: не слишком ли мы безответственно себя ведём, в особенности я. Лерыч, в общем и целом, ведётся за мной, как за старшим и авторитетным человеком. И то, что он попадёт в каменоломни, это будет моя, или заслуга, или… вина. Это зависит от того, чем всё это закончится. На данный момент мы, пока, только лишь, всех обманули. Это, конечно, безответственно и нехорошо, но… какое бы такое «но» найти? Думаю, если бы среди людей не водилось такое безответственное поведение, то человечество, и по сей день, ютилось бы в пещерах. Зачастую, в истории, не бывало иной возможности достичь какого-либо прогресса, без всеобщего осуждения. Да и вообще, я полагаю, любые действия безответственны и предосудительны, если они заранее не обдуманы. Но мы то с Лерычем всё тщательно обдумали! И, только после этого, я повёл его в каменоломни – разве можно теперь назвать моё поведение неразумным? Нельзя. Но именно так оно и будет названо и осуждено, если всё откроется. Вот с такими нервными мыслями я и приближался к цели, ведя за собой Лерыча, и осознавая, насколько я теперь отвечаю за него.
Где находится вход в подземелье, мы уже, предварительно, сориентировались, но сразу отыскать его не смогли. Мы держали в поле зрения скифский курган и обходили его стороной, зная, что где-то здесь должно быть нагромождение известковых глыб, среди которых есть вход в штольню, ведущую вниз. Мы шли по сухой степной траве, тревожа в ней тучи мошек и кузнечиков; наши ноги были в паутине, которой было много между стебельками трав. Наконец, мы добрались до небольшого холма, почти плоского бугра, из которого, кое-где торчали ноздреватые бока ракушечника. Обойдя бугор вокруг, мы увидели и вход. Он чернел перед нами, бесформенный, обросший какими-то колючими кустами; это было как бы щелеобразное расслоение двух пластов каменной породы: одна огромная каменная плита оказывалась под ногами, а другая висела над головой. Используя это естественное внедрение в глубину, здесь когда-то и начали пробивать штольню.
– А она не захлопнется? – с опаской спросил Лерыч.
– Не захлопнется, – ответил я, – Сто лет простояла, и не захлопнулась. Идём, не бойся. Сейчас зажжём факела.
Велосипеды мы положили рядом, в кустах. Ни с какой стороны их не было видно
