Наконец, Лёня опустил рамку и остановился.
– Жрать хочу, – устало сказал он.
Гробокопатели собрались вместе и осмотрели обследованный участок.
– Чёрт знает что, получается! – сказал тот, что в майке.
– Да, – ответил Лёня, – в линию метки не идут. Но, посмотрите, вся эта куча, как бы сходится углом.
– Точно, точно!
– Это, видать, и есть угол этой халабуды, только она у них, похоже, завалилась внутрь.
– Ха, да! Молодец, Лёнька. Так, говоришь, ты могилы нашёл…
– Жрать идём! – опять повторил Лёня.
– Идём.
И все четверо направились к нашей воронке. И весьма быстро.
– Оп! Лерыч, они идут сюда! Нам надо дёргать обратно, в каменоломни!
– Куда!? Меня уже колбасит от каменоломен!
– Я знаю. Но, Лерыч, ещё немного: раз, два, три… и они нас… увидят!
– О-о! – простонал он, – лезем…
– Бери факел, Лерыч.
И мы быстро, как могли, но, стараясь не шуметь, полезли обратно. С содроганием мы вернулись в мир темноты и холода, крыс и призраков. Мы присели под стеной туннеля, и стали слушать.
– Мужики! – донеслось сверху; и мы с Лерычем вжались в шершавую каменную стену: было полное впечатление, что зовут нас.
– Мужики, ну чёрт бы вас побрал! – жратву тут храните под камнями, и тут же гадите…
Это, кажется, Лёня ругается.
– Да ла-адно… Она вся в банках закрытая, – ответил кто-то.
– Как свиньи!..
Раздался стеклянный и металлический звон. Потом голоса чуть удалились, но мы поняли, что они расположились неподалёку от лаза.
– Вот так вот, Лерыч, – и я положил свою руку ему на плечо, – нам здесь выхода нет. Мы здесь можем ждать до вечера, пока они спать не лягут.
– А потом мы вылезем ночью, и найдём своих по свету костра! – жарко зашептал Лерыч. Он уже понял, к чему я клоню, и приготовился яростно возражать.
– Лерыч, ты хочешь явиться к папе ночью, когда все будут искать нас в степи с фонарями, и поднимут на ноги всю базу отдыха?
Лерыч подавлено сник.
– Вот что, Лерыч, ты всё понял: нам надо быстро возвращаться по главному туннелю. В нём мы легко найдём нашу штольню. Факела ещё не выгорели. Если их не хватит, сожжём мои кроссовки, у них подошва тоже резиновая.
Лерыч молча замотал головой, потом, подумав, закивал:
– Да, да, придётся. Но это так страшно…
– Лерыч, назовём всё, как есть. Как что называется, так и назовём. Мёртвые… они не ходят, Лерыч, не видят, и не слышат. Они никуда не сдвинутся со своего места.
Лерыч кивнул. Я продолжал:
– Призраки… Их не бывает, это выдумки. Крысы – они боятся огня и летящих камней. В наших руках важные сведения. Хорошо, что «чёрные» нас не увидели. Они не знают о том, что мы всё знаем. Мы должны передать информацию Садикову, и тогда экспедиция, может быть, тако-ое найдёт!
Я уже доставал спички, и начинал поджигать остатки резины на факелах. Прожженная и сухая, она быстро вспыхнула. Факел мы зажгли один, для экономии, и быстро пошли по главному туннелю, никуда не сворачивая. Лерыч держал наготове рогатку, и, кажется, старательно внушал себе, что это оружие сродни гранатомёту.
Мы проходили перекрёсток за перекрёстком. Мне пришлось поджечь уже второй факел. Я сложил их оба вместе, чтобы лучше выгорала резина. Лерыч взял факела, а я снял с себя кроссовки, чтобы можно было зажечь их в любой момент. Идти стало трудно – ноги кололи мелкие камни, но я героически это терпел, надеясь, что скоро будет выход. Но нашей штольни, которую можно узнать по подъёму вверх, всё не было. Только дремучая тьма одноглазо зыркала на нас из боковых туннелей. Я смотрел в каждый из них, и не мог не представить себе ходы, идущие дальше, в конце которых – мёртвые… Страшное подземелье не кончалось, низкий потолок, словно бросался на нас из темноты, когда очередной его кусок выхватывал свет факела. Мы, невольно, пригибались.
– Димыч, факел догорает!
– Вижу, Лерыч.
Мы остановились; я достал нож, и сильным ударом пробил подошву одного кроссовка. Его я надел на первый факел, который уже догорел, воткнув палку в пробитую дыру. Мы быстро подожгли его, и замечательные кроссовки (пока только левый), купленные на это лето за 600 рублей, ярко и дымно запылали. Стало значительно светлей, и мы пошли дальше. Лерыч даже как-то повеселел.
– Если твои догорят, будем жечь мои, – бодро сказал он.
– А что ты папе скажешь? – возразил я на его широкий жест.
– Папе? Гм… То же, что и ты, – просто ответил Лерыч.
– Гм… – ответил я.
Мы шли. Тьма убегала от нас впереди и наступала на пятки сзади. Мои ноги основательно замёрзли – камень был очень холодный. Страх перед подземельем несколько притупился: он стал, хотя и неприятным, но привычным чувством. Не скрою: случись сейчас что-нибудь неожиданное, и я бы совершенно растерялся.
– Вот она! – вдруг воскликнул Лерыч.
Я тоже увидел боковой ход слева, пол которого заметно поднимался вверх. Я осветил потолок возле него. Неужели это моя метка? Среди старой копоти она была более жирной. Это, действительно, искомая штольня! Немедленно мы направились в неё. Лерыч рвался бежать вперёд, но я этого сделать не мог – босиком было больно ступать по битым камням.
Наконец, впереди ярко засветилась горизонтальная щель выхода. Мы чуть не закричали «ура!». Свет стал ярче, и, вот, совсем победил пламя горящего кроссовка. Я откинул догорающий факел. Мы вышли наружу, и степная жара обняла нас, замёрзших. Яркий свет, на время, слегка придавил глаза.
– Прорвались, Лерыч! – сказал я.
– Вот так разведка! – сказал он, – расскажи кому…
– И не вздумай! Мы были на море! Что и как рассказать, сейчас обсудим. Где наши велосипеды?
Они оказались на месте. Бродячие привидения их не украли. Я посмотрел на часы – в подземелье мы пробыли 5 часов.
– Так много? – удивился Лерыч, – Я думал, всего-то… не знаю, сколько.
– В таких местах время течёт по-другому, – серьёзно ответил я, – Аномалия. Пустоты в недрах – это всегда аномалия. Ты знаешь, почему лозоискатели могут находить пустоту под землёй? Они чувствуют аномалию. Чувствует: время как-то не так пошло – и рамка у него в руках завертелась, или прутик согнулся – это реакция противодействия изменениям. Физику учил? – всякое действие вызывает противодействие, вот. А сколько же здесь времени прошло на самом деле?
– Вернёмся в лагерь, узнаем.
Но мы не поехали сразу в лагерь, а отправились на море, как и обещали всем – надо постараться быть честными, пусть даже об этом никто инее узнает. Мы искупались, но валяться на солнышке нам было некогда. Садикову надо непременно скорее доложить то, что мы узнали. Но как мы это узнали, лучше бы скрыть.
Вернулись в лагерь ещё по жаре – было около четырёх часов. Дяди Валика в лагере не было, он тоже уехал на море на «Ниве», в какое-то другое место.
Садиков был в лагере и пил холодный компот. Мы сразу подошли к нему, и сообщили, что у нас есть важный разговор. Мы рассказали, что, дорогою на море, отклонились от маршрута (истинная правда, кстати), чтобы посмотреть на курган, (тут уже, каюсь, врём) который Садиков мечтает раскопать, и нарвались на чёрных археологов. Дальше рассказали всё, как было. И заключили тем, что, поехали дальше, на море купаться, и, вот, только сейчас вернулись. Тут я с опаской подумал: а не обратит ли он внимание на наши ободранные ноги? Куда делись мои кроссовки, я уже придумал, но есть ещё колени, побитые, когда мы снова спускались в лаз. Но Садиков ничего не заметил. Он нахмурился и спросил:
Конец ознакомительного фрагмента.
