Димка возвращался в палатку. Его душили слезы и злость. Что-то оборвалось в нем, сломалась вера в то, что все будет хорошо. Он долго ворочался на скрипучей кровати, все никак не мог успокоиться и задремал только под утро.
Димка понимал, что все это ему так просто с рук не сойдет. Боб и его друзья никогда не сдадут своих позиций ни околоскладской жизни, сытой и безбоевой, ни «дедовских» привилегий, которые старались сами же насаждать. И такое происшествие – «годок» избил «деда» – просто не могли оставить без внимания. Димка никому не рассказывал о случившемся, но за него постарался Мамлеев. Так что все уже знали, что именно Димка расквасил морду Бобу. По полку ходили слухи, что Боб и его друзья – гомики, якобы кто-то из молодых насильно побывал у них «в гостях» и был изнасилован. В знак благодарности за услуги его пристраивали на тыловую работу при содействии прапорщика Веревкина.
Димка тоже это знал. Были у него два хороших товарища: Серега Пухин и Денис Ковров. Они предлагали ему свою помощь, но Димка не захотел, отказался.
Через неделю рота ушла в горы. Десять дней бродили по «зеленкам» и кишлакам. Были стычки с духами, но не серьезные, издалека. В последний день поиска наткнулись на большую банду-караван. Бились часа три в теснине узеньких кишлачных улочек. Погиб Сережка Пухин. Пуля всхлипнула в его горле и обдала кровью Димкины руки. Упал Серега, Денис подскочил к нему, а Димка, поняв безнадежность, ринулся вперед, за прапорщиком Беловым. Бежали рядом. Широко раскинулась цепь роты, охватившаяся весь кишлак. Плечо в плечо бежали вслед за бандой, уходящей в «зеленку», прапорщик и солдат. Вдруг Димка увидел, как из-за покореженного дувала высунулся ствол винтовки и направил свой злой зрачок в грудь Белова, а тот, часто и громко дышал, целился на бегу в духа, мчавшегося по дувалам и поливавшего преследователей из своего автомата. Димка кошкой кинулся на грудь прапорщика и сбил его с ног, когда хлопнул одинокий винтовочный выстрел. Пуля угодила Димке в предплечье левой руки. Белов мгновенно среагировал, швырнул за дувал гранату – и оттуда уже больше никто не стрелял.
В этот же вечер рота вернулась в полк. В госпиталь Димка не пошел. В лазарете ему промыли сквозную рану, сделали уколы. Димка отлеживался в палатке между перевязками утром и вечером. К нему каждый день заходил прапорщик Белов, приносил шоколад, виноград, дыни, угощал сигаретами. Сегодня, перед уходом в очередной рейд, Белов сказал, что на Димку отправили наградной лист за спасение жизни командира.
Рота ушла. Димка и еще несколько легко раненных солдат слонялись по плавящемуся от жары городку, не зная, чем себя занять. До одури играли в нарды, спали в липком поту, писали письма. Несколько раз в палатку заходил Мамлеев, но с ним никто не разговаривал, и он, ничуть не обижаясь, уходил к офицерскому модулю, где охранял вещи офицеров, за что те щедро делились с ним своим пайком.
После обеда Димка бродил между палаток, сочинял ответ на последнее Лидкино письмо. Рука чуть ныла, заживляюще подергивало рану. Мимо Димки проскочил Мамлеев с цинком автоматных патронов. Димка пошел за ним и увидел, как татарчонок шмыгнул в каптерку Боба и так же быстро выскочил оттуда. Димка заинтересованно подошел поближе. Около домика стоял привязанный уздечкой к распахнутой двери ослик местного дуканщика, а из домика слышался голос Боба:
– Старик, сто тысяч афошек и до свидания.
– Бали, бали, да-да, шурави, семисят тыщач, бали, бали, – отвечал голос торговца.
– Бача, имей совесть. Смотри, совсем новый. Еще семьсот патронов дам.
– Бали, бали, шурави, семисят...
– Вот, мать твою, давай сто, еще ящик тушенки даю.
– Восимисят, шурави, восимисят, – гнул свое голос дуканщика.
Димка не мог понять и поверить догадке, чем торгует Боб. Но щелканье автоматного затвора развеяло сомнения.
– Ладно, дед, бери за восемьдесят.
Димку обдало холодом. Ведь этот ствол завтра, если уже не сегодня вечером, будет стрелять в наших ребят!
Димка шагнул ко входу. Дуканщик отсчитывал деньги из большой пачки, обстоятельно поплевывая на пальцы, выбирал бумажки постарее и складывал их в кучку на кровати Боба, бормоча вполголоса:
– Як сад пенджо, ду сат пенджо...
Боб внимательно следил за стариком, кривя губы, когда тот подкладывал в денежную горку совсем уж засаленную бумажку. Между дуканщиком и Бобом стоял сорокабаночный ящик тушенки, а на нем лежал новенький АК. Димка рассвирепел:
– Ах вы, суки! – и, обращаясь к одному Бобу, завизжал, – Чучело, педик вонючий, крыса складская!
Боб от испуга обмяк. Старик исчез, словно растаял. Лишь дальнее постукивание ослиных копыт свидетельствовало о том, что дуканщик здесь был. Димка замолчал, тяжело переводя дыхание. Боб сполз с койки на колени, лихорадочно зашарил под кроватью одной рукой и вытащил из-под нее вещмешок, вытряхивая из него пачки афганей и чеков. Дрожащим голосом он умолял Димку:
– Димок, ну что ты, я же шутя с ним. Делать-то все равно нечего. Если бы он согласился, я б его особистам сдал.
Губы Боба тряслись. Их сводила судорога страха. Ослабевшие руки подталкивали к Димке деньги:
– Ты возьми, Димок, возьми, купишь на дембель что-нибудь родителям в подарок или девушке своей. Ты уж прости, что так с фоткой получилось. Прости.
Димка качнулся вперед. Боб обрадованно подбрасывал еще и еще денег:
– Бери, бери, я тебе через месяцок еще подкину. Димка вышел из кунга. Его трясло от отвращения. Он пошел к колодцу, вытянул ведро воды и, неловко действуя одной рукой, окатил голову ледяным освежающим потоком. Потом Димка вернулся в свою палатку и мгновенно уснул.
Снилось ему, что он в горах на точке. Зима. Страшный холод. Димка прижимается к камням, но от них нет тепла. Димка проснулся. Его морозило: поднялась температура. Уже вечерело. Покрасневшее солнце заглядывало через полог палатки. Вставать было лень. Димка сдернул с ближних кроватей одеяла, укутался в них и задремал. Разбудили его осторожно-настойчивые толчки в ногу. Димка открыл воспаленные глаза и разглядел стоящего перед ним Мамлеева.
– Димка, тебя дембеля зовут.
Димка опять закрыл глаза. Но Мамлеев зашептал громче:
– Ты не бойся, Димка, они мириться зовут.
Димка с трудом сел на постели. Лихорадило. В палатке все спали. Мамлеев уже исчез. Димка пошел к Бобу.
В домике было застолье. На ящиках из-под гранат стояли бутылки с водкой, итальянские мясные консервы с острой томатной подливкой, жареный картофель в огромной сковороде, лук, помидоры, виноград, чеснок, сало. Вокруг ящиков сидели все полковые дембеля – жители складов. Боб, улыбаясь, пригласил Димку сесть, приложив при этом палец к губам. Киргиз Жалымов перебирал струны гитары, затем ударил по ним всей пятерней и запел хриплым голосом:
Когда, забыв присягу, повернулиВ бою два автоматчика назад,Догнали их две маленькие пули —Всегда стрелял без промаха комбат.Упали парни, ткнувшись в землю грудью,А он, шатаясь, побежал вперед.За этих двух комбата кто осудит?Никто его не вправе осуждать!А вечером в землянке полкового штаба,Бумагу молча взяв у старшины,Писал комбат двум русским верным бабам,Что смертью храбрых пали их сыны.И сотни раз письмо читает людямВ глухой деревне плачущая мать.За этих двух комбата кто осудит?Никто его не вправе осуждать.
Димка сидел на ящике, с трудом воспринимая слова песни, температура поднималась все выше и выше. Кто-то протянул ему кружку с водкой, но Димка оттолкнул ее от себя. Боб заговорил:
– Ну, что, Дима, будем квиты?! Я тебя прощу, а ты – промолчишь. Ага?!
Боб совершенно изменился. От дневного испуганного Боба уже ничего не осталось. Теперь это был самоуверенный, наглый в своей безнаказанности хам. Боб был очень похож на надутого павиана, которого Димка видел в Сухумском заповеднике. Павиан сидел на камнях и онанировал, глядя на проходящих женщин. Вспомнив это, Димка расхохотался:
– Боб, обезьяна ты хренова. Ублюдок.
Все вскочили на ноги. Димка медленно поднялся и, повернувшись спиной к компании, пошел к дверному проему, в котором мелькнуло бледное раскосое лицо Мамлеева. Димка почувствовал, как кто-то схватил его сзади за больное плечо. Мгновенно сработала натренированная годами подпольных тренировок реакция. Удар ногой назад вызвал крик нападавшего. Димка уже стоял лицом к этим мерзким рожам, наступавшим на него, пытавшимся взять его в кольцо.
– Эх, если бы не рука, – горько подумал Димка и кинулся на врагов. Он сбил одного хлестким ударом тыльной стороны кулака, прямым ударом ноги в пах завалил другого. Оставались Журымов и Боб. Журымов держал в руке нож, а Боб сорвал с крючка автомат.
