Торин, сразу заметил, что в гридницу вошла старуха, прищурив глаза, смотрел он на приближающуюся к нему ссохшуюся фигуру. Князь не мог вспомнить, где он видел её раньше, ибо память редкого мужчины хранит воспоминание о той, кто его нянчил, да что там князь Торин с трудом воскрешал в своей памяти черты лица той, кто даровал ему жизнь.
— Приветствую тебя, конунг Торин, — начала дрожащим голосом Инхульд, поклонившись своему правителю.
«Конунг» — это слово пробудило в его душе непрошенную грусть. Ведь Торин так хотел, так чаял быть конунгом, правителем на своей, норманнской земле, а он … носит титул «князь» в чужой далекой стороне. И тут внезапно князь понял, кто стоит перед ним, только тот, кто прибыл из Норэйг, мог его назвать конунгом, выходит, это нянька Горлунг. И нехорошее предчувствие закралось в княжескую душу.
— Приветствую тебя, — рявкнул Торин.
— О, великий конунг, разреши мне молвить слово, — взмолилась Инхульд, сжавшись от его грозного ответа.
— Молви, — также резко бросил князь.
— Светлая княжна Горлунг желает тебе, конунг, здравия долгие лета. Прослышав про знатную охоту, что собираешь ты, конунг, она шлет тебе дар свой.
И Инхульд протянула князю Торину кинжал отменного качества, который был настолько хорош, что князь невольно залюбовался им. Торин взял его, рукоять кинжала ловко легла в его большую сильную ладонь, словно он был сделан на заказ по обмерам его руки искусным мастером.
— Светлая княжна Горлунг просила передать, что на рукояти кинжала начертана ею руна, помогающая при охоте. Руна эта начертана княжной столь искусно, что не всякому глазу она будет видна, — торопливо заговорила Инхульд, — также княжна молвила, что с таким кинжалом ни один зверь от тебя не уйдет, на скольких ногах он бы не был.
— Передай Горлунг мою благодарность, — сказал приятно удивленный князь, он восхищенно глядел на традиционные норманнские узоры, украшающие рукоять кинжала.
— Конунг Торин, светлая княжна Горлунг испрашивает твоего позволения прийти к тебе после охоты, и узнать из твоих уст, помог ли тебе сей кинжал, — произнесла самые страшные слова нянька, те слова, ради которых и была она послана госпожой своей.
Князь Торин разгоряченный брагой, которую отменно варила одна из рабынь, был, после полученного дара, в благостном настроении. Кинжал радовал его глаз и сердце, норманнские узоры на рукояти воскрешали в памяти далекие года, прошедшие в набегах, и, на диво самому себе, Торин на просьбу, высказанную нянькой своей дочери, ответил согласием. Хотя после очень жалел об этом.
Низко поклонившись, вышла Инхульд из гридницы, сама не веря тому, что осталась жива.
ГЛАВА 6
И настал тот великий и ожидаемый всеми день — прибыли в Торинград князь Фарлаф и княжичи Карн и Рулаф, в сопровождении многочисленной дружины.
Княжна Прекраса металась по своим покоям, словно зверек, пойманный в силки, расставленные опытным охотником. Как тяжело далось ей это ожидание, ибо терпение не было одним из достоинств княжны. Сколько раз она представляла встречу с княжичем Карном! Всякий раз живое воображение княжны рисовало ей эту встречу по-разному, неизменным оставалось только одно — Карн будет очарован ею с первого взгляда.
Но больше всего тревожило Прекрасу только одно: а что если княжич Карн не пригож собой? Если он некрасив? Как быть тогда, как жить с немилым сердцу супругом?
Накануне вечером князь Торин велел готовиться к завтрашнему пиру, который будет после приезда князей и княжичей. И как не просила Прекраса отца посмотреть на приезд жениха, князь ответил отказом, да, еще и бросил обидные слова:
— Прекраса, ты ведешь себя, словно девка теремная, безродная, я выбрал тебе жениха, значит, он достоин этого, я не могу ошибиться. На пиру ты будешь представлена князю Фарлафу и его сыновьям, а пока не до тебя и твоих глупых речей. Выдумала, встречать! Вот станешь женой и выбегай навстречу, а пока сиди в светлице своей и жди, как и положено, девице. А то смотри у меня, дочь, я и передумать могу, запрещу тебе на пиру показываться и увидишь жениха впервые лишь на брачном пире!
Прекраса обиженно поджала губы, но спорить с отцом не стала, лишь тяжело и громко вздохнула, да ушла к себе в покой. Так лишилась княжна надежды узреть своего суженого пораньше, разрешить терзания душевные. Но верную подруженьку Агафьюшку, ведь не запретил князь послать, поглядеть на княжича.
И вот теперь княжна Прекраса не находила себе места, нервно мерила она светлицу маленькими торопливыми шагами, а Агафья всё не шла и не шла. Видимо, не хорош княжич собой, раз так долго нет её, не хочет верная подружка расстраивать свою госпожу.
Наконец-то отворилась дверь в светлицу княжны и вбежала запыхавшаяся Агафья, видимо, торопилась она к госпоже своей, бежала, и от этого выступили крохотные капельки пота на молочно-белом гладком челе прислужницы, несколько медно-рыжих прядей выбились из держащей их повязки, да и коса растрепалась.
— Ну, что же ты, Агафьюшка, так долго, я уж, заждалась тебя, — капризно протянула княжна.
— Так княгиня Марфа работы много поручила, пока управилась, вот и сразу к тебе, княжна, побежала, даже передохнуть не успела, — дрогнувшим голосом, надув губы, молвила Агафья.
— Ну, Агафьюшка, ну, милая, прости, не со зла я ведь. Не томи душеньку мою, скажи, видела его? Каков он собой? Вняла ли Лада [53] моим молитвам? — прошептала Прекраса.
— Ох, княжна, видела и его, и братца его младшего, — нарочито медленно проговорила подружка.
— Ну, и каков он? — нетерпеливо спросила княжна.
— Уж, не знаю, кто из них двоих княжич Карн, но оба брата хороши собой, пригожи.
— Пригожи? — переспросила Прекраса.
— Да, пригожи, хоть и не так, как наш Яромир, но всё равно приятной наружности, — заверила её Агафья.
— Не так как Яромир? — разочарованно протянула княжна.
Яромир — мечта всех девок теремных, дочерей и жен простого люда Торинграда, был проклятием их отцов, братьев и мужей. Новый дружинник князя Торина настолько был хорош собой, что невольно смотрели ему в след шустрые девичьи глаза. А он, в свою очередь, зная, что одним только взглядом своих светлых янтарных глаз покоряет девичьи сердца, был донельзя самовлюбленным молодцем. Казалось, что всё в нем прекрасно и даже шрам, пересекающий левую щеку от виска до уголка пухлых, четко очерченных губ, его только красит. Кроме всего прочего, Яромир был счастливым обладателем легкого влюбчивого нрава, во всех женщинах он видел красавиц, каждой торинградской девице было счастьем пройти мимо него, ибо он не упускал случая и прижимал их к сильной груди, целовал устами медовыми. За что и прозвали его Любостаем [54] местным, но, произнося это скорее ругательное прозвище, всё женское население Торинграда счастливо вздыхало. Да и сама княжна Прекраса смотрела издали на красавца Яромира и томно вздыхала, в тайне надеясь, что и её суженый будет также хорош собой.
