В тот момент, когда скальд перешел к рассказу о самой захватывающей битве, отворилась дверь в гридницу и вошла молодая женщина. Мало кто обратил на неё внимание: князь Фарлаф переговаривался с сыновьями, Марфа и Прекраса сидели молча, не отрывая взор от блюд, боясь не угодить Торину, дружинники слушали скальда. И лишь князь Торин неотрывно следил за приближающейся к нему худенькой фигуркой.
Князь отмечал, что старшая его дочь по-своему красива, нет, её нельзя сравнить с Прекрасой, но ничего отталкивающего, неприятного взору в ней нет. Больно худа она, нет в её фигуре манящих округлостей, но зато держится гордо, будто хозяйка она здесь всем и всему.
Горлунг постаралась на славу и выглядела миловидной и даже хорошенькой: черные волнистые волосы длиной до пояса, удерживались серебряным обручем, тем самым, что когда-то подарила ей Суль. Бордово-красное платье, расшитое черными нитками, плотно облегало худощавую фигуру, подчеркивая тонкую талию, в вороте виднелась тонкая белоснежная сорочка, выгодно контрастирующая с кровавым цветом платья и смоляным волосом княжны. Черные брови казались мазками сажи на бледном лице, они плавно изгибались над черными глазами, беспокойными, жестокими, смелыми, зовущими…глазами его любимой Суль.
Сколько лет прошло, а этих глаз Торин не забыл и не забудет никогда, и вот такие же глаза у его дочери, удивительно. Князю всегда казалось, что Прекраса чем-то похожа на жену конунга Ульва, золотыми волосами, белой кожей, хотя он всегда осознавал, что у Суль локоны немного темнее, а кожа такого редкого оттенка, словно светлый мед. Но теперь Торин осознал, что самой привлекательной чертой в Суль были её глаза, страстные, беспокойные, злые. И как не смешно это не было, но все его златокудрые наложницы, рабыни, также мало напоминали Суль, как Марфа или Виллему. По-настоящему похожа на Суль была лишь Горлунг, и дело не во внешнем сходстве, нет, главное, что их роднило — это темная душа и жесткий взгляд черных зовущих глаз.
А Горлунг смело смотрела на князя Торина, но душу её сковал страх липкий, противный, всеобъемлющий, она ожидала, что Торин выгонит её из гридницы, изгонит с позором, не даст даже слова молвить, и тогда ей придется искать еще какой-нибудь повод, чтобы её увидел княжич Карн. Глядя на князя, Горлунг замечала, что он постарел с тех пор, когда она видела его в последний раз, это не могло не вызвать ликования в её душе, а еще больше радости вызывало в ней то, что недолго осталось ему жить здесь, в подлунном мире. Она это знала, также четко, как то, что завтра будет новый день.
Заметив, что князь нахмурился, Горлунг собралась, словно кошка перед прыжком, и, поравнявшись с его креслом, громко молвила по — норманнски:
— Приветствую тебя, конунг Торин.
Князья, услышав родную речь, встрепенулись, переглянулись, заметив это, княжна добавила:
— Приветствую тебя, конунг Фарлаф.
Фарлаф довольно кивнул, Торин последовал его примеру, оба они с интересом смотрели на Горлунг, не выказывая ни малейшего недовольства. От этого княжне показалось, что кровь побежала по её жилам быстрее, и оледеневшие от страха пальцы, стали согреваться.
Марфа испугалась, что появление старшей дочери может вызвать недовольство супруга, она сжалась в комочек, и только заметив интерес, с которым Торин взирал на дочь, расслабилась и тоже посмотрела на Горлунг. То, что она увидела, успокоила княгиню, старшая дочь не могла сравниться с её любимой Прекрасой. По-своему она привлекательна, но больно черны волосы, брови и глаза, чтобы быть красивой, да худа, словно не кормят её совсем, то ли дело статная округлая фигура её Прекрасы. Но одно лишь преимущество было у Горлунг перед Прекрасой — осанка княжеская, гордый поворот головы, прямая спина.
Прекраса, лишь мельком взглянув на сестру, нашла её некрасивой, бледная кожа, без намека на румянец, не то, что у неё, Прекрасы, черные волосы, словно у рабыни хазарской, злые глаза. Не соперница она ей. Кто позарится на такую только? Видно век ей придется куковать в покоях своих, лечить болячки девок теремных, да воинов. Не то, что ей, Прекрасе, жить мужем любимой.
Княжичи посмотрели на Горлунг без интереса, ибо все мысли их уже были заняты девицами местными.
И лишь князь Фарлаф понимал, о чем думает его друг, глядя на дочь свою старшую, кого он вспоминает. Вот значит она какая, внучка жены Ульва Смелого, но нет в ней ничего от сияющей красоты бабки, миловидности матери, в ней много от отца: тонкий нос с хищно вырезанными ноздрями, прямой жестокий взгляд. Только глаза, кого-то они напоминают, но кого? Фарлаф не помнил, память его не хранила воспоминаний о прекрасных глазах Суль. И всё же, решил про себя Фарлаф, нельзя от Горлунг глаз оторвать, что-то заставляет смотреть на неё.
А Горлунг, посчитав, что поприветствовала всех, кто заслуживает этого, продолжила:
— ОТЕЦ, — четко и громко сказала она, — я пришла узнать, помог ли тебе дар мой в охоте прошедшей? Али подвел тебя кинжал мой?
— Нет, не подвел, — медленно сказал Торин, — благодарю тебя, Горлунг за него, уважила ты меня.
— Вот и славно, — довольно сказала княжна, — ну, позволь, конунг, откланяться.
— Ступай — милостиво молвил князь.
И только после этого взгляд княжны упал на княжичей, в отличие от остальных, она сразу поняла, кто из них княжич Карн. Княжич, с которым могущественные норны связали её судьбу. Посмотрев в упор на Карна, Горлунг отвела равнодушный взгляд от своего будущего супруга, и пошла к выходу из гридницы. Дружинники, увлекшись рассказами Бьорна Путешественника, даже не заметили её визита в общую залу.
ГЛАВА 8
Пир окончился довольно поздно, гостьи засиделись допоздна, однако, князь Торин остался доволен тем, как прошла трапеза. Князья и княжичи разошлись по одринам, дружины были размещены в дружинной избе, тем же, кому места в избе не хватило, расположили прямо в гриднице.
Хмельные дружинники спорили и переругивались, голос Яромира было слышно даже во дворе. Дозорные несли службы на забороле, им тоже сегодня в честь праздника были поданы блюда с княжеского стола. Всё было покойно во дворе Торинграда, но в душах его обитателей бушевали грозы.
* * *
Князь Торин, находясь в хмельном подпитии, решил удостоить свою жену ночным визитом. И войдя, с кубком полным браги, в её одрину, окинув взором спящую Марфу, присел на край её ложа.
Волосы Марфы некогда густые и красивые, поседели и поредели, кожа на шее обвисла, она и раньше, по мнению Торина, не блистала особой красотой, но теперь он находил её просто отвратительной. Князя терзали мысли о том, что Суль, несмотря на свой возраст, сохранила красоту, и спустя десять солнцеворотов выглядела все также прелестно, как и в первую их встречу. А ведь на момент его свадебного пира с Вилемму, ей было лет примерно столько же, сколько и Марфе сейчас, но разве можно их сравнить? Нет, и еще раз нет. Ибо Суль исключительная женщина, почти богиня, а его жена просто баба.
