– Похоже, он очень щедрый человек.
– И это не принесло ему никакой пользы.
Разумеется, в каком-то смысле Каладин был столь же плох. Став рабом, он поначалу был готов почти на все ради шанса свободно передвигаться. Периметр лагеря охранялся, но, раз уж ему удалось протащить шишкотравник мимо дозорных, он мог бы придумать способ, позволяющий выбраться наружу.
С сапфировой маркой он обладал нужными для этого средствами. Да, у него на лбу рабское клеймо, но несколько быстрых, хоть и болезненных взмахов ножа превратят его в «боевой шрам». Он мог говорить и сражаться как солдат, так что ему бы поверили. Его бы приняли за дезертира, но такое можно пережить.
Таков был план, который он вынашивал на протяжении нескольких месяцев рабства, однако благоприятной возможности все не подворачивалось. Требовались деньги, чтобы достаточно далеко уехать от тех мест, где известны его приметы. Деньги, чтобы снять комнату в каком-нибудь убогом квартале, где никто не задает вопросов, и там отсидеться, пока не заживет рана, нанесенная собственными руками.
Но всегда находился кто-то, кому нужна была помощь. Он оставался, пытался освободить всех, кого только мог. Каждый раз терпел неудачу. И теперь собирался все повторить.
– Каладин? – спросила Сил над его плечом. – Ты такой серьезный. О чем думаешь?
– О том, стоит ли мне сбежать. Удрать из этого проклятого бурей лагеря и отыскать для себя новую жизнь.
Сил помолчала.
– Здесь тяжело, – сказала она наконец. – Не знаю, сможет ли кто-нибудь тебя винить.
«Камень сможет, – подумал бывший солдат. – И Тефт». Они вместе выжимали сок шишкотравника. Мостовики не знали, сколько он стоит, и думали, это лишь для исцеления раненых. Если он сбежит, это будет предательством по отношению к ним.
«Уходи отсюда, дурень, – подумал Каладин, обращаясь к самому себе. – Ты этих мостовиков не спасешь. В точности как не спас Тьена. Тебе надо бежать».
– А что потом? – прошептал он.
Сил повернулась к нему:
– Что?
Что хорошего в побеге? Будет всю жизнь работать за мизерную плату в самых убогих кварталах какого-нибудь захудалого городишки? Нет.
Он не может их бросить, как никогда не мог бросить тех, кто, как ему казалось, в нем нуждался. Он должен был их защищать. Обязан.
Ради Тьена. И ради того, чтобы не сойти с ума.
– Ущельное дежурство, – сказал Газ и сплюнул. Слюна была черной из-за того, что он жевал листья яммы.
– Что?
Вернувшись после продажи шишкотравника, Каладин обнаружил, что Газ поменял рабочее расписание Четвертого моста. Мостовое дежурство им не грозило – они участвовали в вылазке на плато накануне. Взамен их собирались отправить в кузни Садеаса, чтобы помогать таскать болванки и прочие принадлежности.
Казалось, это тяжелая работа, но на самом деле она была одной из самых легких, какие только доставались мостовикам. Кузнецы считали, что лишние рабочие руки им не требуются. Или, может быть, просто не хотели, чтобы неуклюжие мостовики путались под ногами. Во время дежурства в кузнях работали обычно всего несколько часов от смены, а потом просто отдыхали.
Газ стоял перед Каладином на залитой солнцем площадке.
– Видишь ли, – сказал мостовой сержант, – на днях ты заставил меня кое о чем задуматься. Всем плевать, если Четвертому мосту назначить несправедливое расписание. Они ненавидят ущельное дежурство. Я решил, что тебе все равно.
– Сколько тебе заплатили? – прошипел Каладин, шагнув вперед.
– Иди в бурю. – Газ опять сплюнул. – Вас все презирают. Твоему расчету пойдет на пользу, если все увидят, как вы расплачиваетесь за то, что сделали.
– Выжили?
Газ пожал плечами:
– Все знают, что ты нарушил правила, когда приволок тех людей обратно. Если все начнут делать то же самое, казармы заполнятся умирающими еще до того, как закончится подветренная сторона месяца!
– Газ, они люди. Если мы не «заполняем казармы» ранеными, то лишь потому, что бросаем их умирать.
– Здесь они все равно умрут.
– Это мы еще посмотрим.
Сержант смотрел на него, прищурив единственный глаз. Он, похоже, подозревал, что Каладин как-то обхитрил его, напросившись на дежурство по сбору камней. Чуть раньше Газ, несомненно, побывал у ущелья, пытаясь, по всей видимости, вычислить, что именно Каладин и два его товарища там делали.
«Преисподняя», – подумал парень. Он-то решил, что достаточно запугал Газа, чтобы тот не высовывался.
– Мы пойдем! – рявкнул Каладин, поворачиваясь. – Но я не возьму на себя вину. Мои люди узнают, что это твоих рук дело.
– Отлично! – крикнул Газ ему вслед. Потом прибавил тихонько: – Может, мне повезет и ущельный демон сожрет всю вашу шайку.
Ущельное дежурство. Большинство мостовиков охотнее променяли бы его на целый день таскания камней.
Каладин, к спине которого был привязан незажженный факел, пропитанный маслом, спускался по ненадежной веревочной лестнице. Ущелье здесь было неглубоким, всего футов пятьдесят, но этого хватило, чтобы он попал в другой мир. Мир, куда естественный свет проникал лишь через разлом высоко в небе. Мир, который оставался сырым даже в самые жаркие дни; влажный ландшафт из мхов, грибов и выносливых растений, которым хватало и тусклого света.
У дна ущелья делались шире – вероятно, из-за Великих бурь. Из-за них по расщелинам неслись мощные потоки воды; оказаться в ущелье во время урагана означало верную смерть. Дно было гладким, покрытым затвердевшим кремовым осадком, хотя тут и там вид нелись неровности, повторявшие очертания размытого каменного основания. Кое-где расстояние от дна до края плато наверху всего около сорока футов. В большинстве случаев, однако, оно составляло почти сто футов или больше.
Каладин спрыгнул с лестницы, пролетел несколько футов и с плеском приземлился в лужу дождевой воды. Зажег факел и высоко поднял его, окидывая взглядом темный и туманный разлом. Стены с обеих сторон были скользкими от темно-зеленого мха, и со скальных выступов где-то в вышине спускались тонкие лозы, названия которых он не знал. На дне и в трещинах на камне попадались кусочки костей, дерева и обрывки ткани.
Кто-то с плеском приземлился рядом с ним. Тефт выругался, оглядывая промокшие сандалии и штанины, и выбрался из большой лужи.
– Забери буря этого кремлеца Газа, – пробормотал пожилой мостовик. – Посылает нас сюда вне очереди. Я бы за это оставил его без бобов.
– Уверен, он очень бояться тебя, – сказал Камень, слезая с лестницы на сухое место. – Он в лагере сейчас плакать от страха.
– Иди в бурю, – огрызнулся Тефт, стряхивая воду с левой ноги.
Вдвоем они несли незажженные факелы. Каладин зажег свой при помощи огнива, но другие не стали этого делать. Факелов должно хватить на все время дежурства.
