Эденберг, стоя на пороге лавки, раскурил сигару.
-Какой славный мальчик, - подумал ювелир, - не каждый о матери так заботится. Молодец.
Он разломил свежую булочку, и бросил крошки отчаянно, по-весеннему щебечущим воробьям.
-Папа! - Тед всплеснул руками и радостно засмеялся, следя за деревянной тележкой, что отец
катал по ковру.
-Ты же мой хороший, - ласково сказал Тедди, целуя каштановые волосы сына. «Я не смогу без
мальчика, - горько подумал он. «Никогда не смогу. Слава Богу, что Мораг теперь надолго
успокоилась».
Он вспомнил ее восхищенный голос:
-Тедди! Милый мой, спасибо тебе, спасибо…». Девушка полюбовалась ожерельем. Покраснев, она
опустила глаза: «Ты будешь меня ругать, я знаю…, Я не в долг его купила, за наличный расчет, он
недорогой. Я откладывала деньги…».
-Что купила? - поинтересовался Тедди: «Если я ей увеличу содержание, она будет занята
поездками по лавкам, начнет новые платья шить…»
Мораг, потупившись, показала ему топазовый браслет. Тедди заставил себя улыбнуться:
-Конечно, я тебя не буду ругать. Давай я буду давать тебе на булавки больше. Скажем, двести
долларов. Скоро лето, тебе нужны новые платья…
Мораг, обнимая его, шептала: «Я люблю тебя, я так тебя люблю». Тедди, закрыв глаза, представляя
себе бронзовую, высокую грудь, распущенные по плечам, черные волосы, вздохнул: «Я виноват,
конечно. Нельзя мне от нее уходить, кто же о ней тогда позаботится?»
Мораг стонала, - низко, протяжно, огоньки свечей колебались, она лепетала что-то горячее,
нежное, и Тедди подумал:
-Мальчик еще маленький, как он без матери? Да все понятно - я Мораг никогда не брошу. Если
чего-нибудь не случится, - он одернул себя: «Прекрати, даже думать о таком нельзя».
Жена, тяжело дыша, положила ему голову на плечо. Тедди напомнил себе:
-Надо быть осторожным. Хочется еще детей, но нет, нет, - он покосился на ее белую щеку, - тогда
будет еще сложнее. И с Мартой тоже, - Тедди заставил себя поцеловать жену.
-Уда? - недоуменно спросил его сын, глядя на тележку, что укатилась под кушетку.
-Надо достать, - весело отозвался Тедди, но мальчик быстро пополз по ковру. «Сам! - гордо
отозвался ребенок. «Сам!»
-Ты у меня молодец! - дверь открылась. Тедди покраснел: «Тетя Эстер…»
Запахло лавандой, и она ласково сказала: «Меир тоже всегда с мальчиками играл. Мораг говорит,
что чай готов. Я вас забрать пришла».
Тед выполз из-под кушетки, держа в руках тележку. Эстер спокойно добавила: «Иди, Тедди, руки
помой. Я малыша принесу».
-Спасибо, тетя Эстер, - Тедди внезапно увидел что-то холодное, острое в темных глазах женщины:
«Нет, почудилось».
Дверь за ним закрылась. Эстер нежно попросила: «Дай ее сюда, маленький».
-Это мое, - помотал Тед каштановой головой, сжимая пухлый кулачок.
Эстер разогнула его пальчики и забрала золотую, с агатом запонку.
-Мое, - грустно повторил Тед. Женщина улыбнулась: «Я тебе лодочку подарю, милый мой. Хочешь
лодочку?»
-Да! - мальчик захлопал в ладоши. Эстер спрятала запонку в бархатный мешочек, что висел у нее
на запястье: «В гостинице выброшу. Надо Мораг и Тедди в Вашингтон пригласить осенью, пусть
погостят у нас».
Чай был накрыт в малой столовой, пахло цветами, ветер с моря раздувал легкие портьеры.
-Вот и мы! - весело сказала Эстер, держа мальчика за руку.
Тедди посадил его к себе на колени. Мораг, откинувшись в кресле, сверкая топазовым браслетом
на руке, улыбнулась: «Тетя Эстер, давайте я за вами поухаживаю. Кузен Натан говорит, у вас в
гостинице хороший чай».
-У тебя лучше, - женщина отпила из фарфоровой чашки: «Очень, очень, красивое ожерелье.
Браслет прекрасно к нему подходит».
Мораг положила маленькую, белую руку на топазы:
-Тедди надо будет в конце лета уехать в Нью-Йорк, по делам. Мы с маленьким совсем одни
останемся. Вот если только…- она не закончила. Муж добродушно заметил: «Кузен Натан будет в
Бостоне, он тебя развлечет, дорогая».
Натан покраснел, любуясь ее стройной шеей, и кивнул: «Непременно, Тедди».
-Вот и хорошо, - заключила Эстер. Женщина погладила пальцы Мораг:
-Вы же семья, дорогая. Следующим летом мы на озера собираемся, и Натана возьмем. Приезжай
с маленьким, мы можем в Буффало встретиться. Ребенку в деревне хорошо, - она потрепала
кудрявые волосы Теда и тот рассмеялся.
-Прекрасно, - Тедди закурил сигару. «Отправлю ее на озера, а мы с Мартой поедем в Париж.
Господи, спасибо тебе».
Он выдохнул ароматный дым: «Так и сделаем, тетя Эстер».
Интерлюдия
Лагерь Дюбуа, река Миссисипи, весна 1804
Русоволосый, синеглазый мальчик, в холщовой рубашке, сидел в гамаке. Антония, поцеловала
его: «Пора спать, милый».
-Хочу на лошади, - упрямо отозвался брат. Антония пощекотала мальчика: «Завтра, ты сегодня и
так весь день в седле провел».
Дэвид потянулся. Свернувшись в клубочек, ребенок сонно проговорил: «Тони, а почему здесь нет
крокодилов?»
-Это север, - Антония расплела свои белокурые косы и взяла костяной гребень. «Им здесь холодно,
Дэвид. Они в Луизиане живут, во Флориде...»
-Луизиана теперь наша, - мальчик глубоко зевнул, - папа ее купил...
-Не папа, а правительство Соединенных Штатов, - усмехнулась Антония, расчесывая волосы.
Дэвид уже спал, укрывшись тканым, индейским одеялом. Антония взяла свечу и посмотрела на
карту, что висела на деревянной стене барака.
-Почти сто тысяч квадратных миль, - она зажмурила глаза. «Вся территория на запад от реки
Миссури, и до гор. Там, в горах, и не был никто. Только сейчас экспедиция отправляется. Дядя
Хаим тоже уходит, он говорил - на два года. Мамочка, конечно, хотела с ними поехать, но ей газету
бросать нельзя».
Антония заплела косы и присев к грубо сколоченному столу, открыла свой дневник. Она быстро
посчитала: «Получается, акр наших новых земель стоит меньше трех центов. Папа молодец, -
девочка покусала перо и вспомнила веселый голос отца: «Счастливого Рождества, милые мои!»
Посреди большой, жарко натопленной гостиной стояла вкусно пахнущая лесом, украшенная
гирляндами елка, под ней лежали какие-то заманчивые свертки. Антония, держа за руку брата,
вдруг, грустно спросила: «Папа, а почему ты с мамой не живешь?»
Отец только развел руками: «Милая моя, я заместитель госсекретаря, мне надо быть в
Вашингтоне, а у мамы газета, она тут печатается. Но я ведь приезжаю...»
-А почему ты не из Нью-Йорка в Париж отплываешь, а из Бостона? - все не отставала Антония. Она
увидела, как похолодели сине-зеленые глаза отца. «Так удобней, - коротко ответил Дэниел, и
девочка подумала: «Это из-за Ната».
Она давно знала, что у них есть брат. Мать как-то раз, спокойно, сказала: «Тетя Салли очень любит
твоего папу, милая, и родила ему ребенка. Как я - родила тебя и Дэвида».
Мать была в мужском костюме. Антония, полюбовавшись ее стройными, длинными ногами,
отлично скроенным сюртуком, тугим узлом рыжих волос на белой шее, повертела в руках перо -
мать проверяла ее сочинение: «А ты все еще любишь папу?».
-Люблю, - темные глаза матери отчего-то усмехнулись, - но по-другому.
-А мистера Гамильтона? - Тони поболтала ногой и взглянула на мать.
-Тоже по-другому, - Констанца затянулась тонкой сигаркой и отдала дочери тетрадку: «Ошибок нет,
с грамматикой все в порядке. Но тебе, конечно, больше нравится решать задачи, да?»
Антония кивнула. Она любила цифры - с ними все было просто и понятно. Еще она любила
смотреть на звезды - отец купил ей небольшой телескоп и чертить карты. Она вспомнила себя,
семилетнюю, стоявшую в пахнущем гарью каменном здании на окраине Питтсбурга и тихий голос
матери: «Это доменная печь, милая. Здесь куется мощь Америки».
-Поберегись! - раздался голос рабочего, заслонка поднялась. Антония ахнула - раскаленный,
мощный поток освещал все вокруг. Мать сказала: «Вот она, наша сталь, Тони». Констанца натянула
грубую рукавицу. Наклонившись, взяв ковш, женщина зачерпнула из потока.
Антония открыла рот - сталь грела даже на расстоянии, переливалась золотом. Девочка вспомнила
воздушный шар, что повис над зеленой равниной, искры полуденного солнца в рыжих волосах
матери, и ее веселую улыбку.
-Я тебя люблю, мамочка, - сказала она. Темные глаза матери отчего-то заблестели. Констанца,
поцеловав белокурый затылок, вздохнула: «Я тебя тоже, милая»
Антония оправила свою замшевую, с бахромой, расшитую бисером, индейскую юбку. Сунув ноги в
мокасины, девочка вышла в звездную, теплую ночь.
Сакагавея сидела на пороге барака, дымя короткой трубкой. «Ей всего шестнадцать, - вспомнила
Антония, - а она в экспедицию идет. И не боится. Хотя она индианка, конечно».
