довольно.
– Похоже, у меня сложилась определенная репутация.
– Достойная восхищения, господин. А кое-кто из парней откровенно вам завидует.
– Мы поедем рядом, Ренарр, и если появится твой возлюбленный, я сам с ним поговорю, чтобы его успокоить. В конце концов, мы ведь не совершили ничего непристойного.
– Вы были крайне любезны со мной, господин.
– И впредь тебе не стоит опасаться иного. В доказательство того я настаиваю, чтобы ты звала меня Оссерк. Я сын своего отца, и нам обоим свойственна скромность, несмотря на то что наша семья обладает определенными привилегиями – что, похоже, редкость среди знати. С другой стороны, мы не высокородные, а солдаты. И не более того.
Девушка промолчала, но ее молчание порадовало Оссерка, поскольку стало ясно, что она внимательно слушает каждое его слово.
– Я скажу твоему милому, что он должен гордиться тем, что добился твоей любви, Ренарр. Ведает Бездна, я чересчур своенравен, и будущее мое слишком неопределенно, к тому же я, увы, не волен выбрать себе нареченную по сердцу. Когда мне придет время вступить в брак, придется руководствоваться в первую очередь политическими соображениями. Ну а дальше судьба моя предрешена: заложники, назначения, служба в пограничных гарнизонах и тому подобное. Я вижу свое будущее исключительно как служение королевству и, признаться, уже смирился с этим. Вот так-то, милая.
Посмотрев на Ренарр, он увидел, что та пристально его изучает, но девушка тут же отвела взгляд.
– Господин, в селении есть и такие – в основном ворчливые старухи, – кто не одобряет ваши еженощные визиты к… в смысле, в таверны.
– В самом деле?
– Но по вашим словам я поняла, что вам приходится искать развлечений где удастся, а потому впредь я буду вас защищать от подобных обвинений. Вас ждет жизнь, полная жертв, господин.
– Значит, я снова заслужил твое прощение? – рассмеялся Оссерк.
– Простите мне мою дерзость, господин. Селение похоже на дерево, где полно одновременно щебечущих на разные лады птиц. Чего только у нас не болтают.
– Не сомневаюсь.
Они подъехали к склону последнего холма. Справа, шагах в сорока от дороги, в конце проторенного тракта стоял заброшенный еще много поколений назад старый каменный дом с давно провалившейся крышей. Оссерк придержал коня, взглянул на подъем дороги и сказал:
– Возможно, ты и не поверишь, но я высоко ценю твое великодушие, Ренарр. У меня такое чувство, что это последние деньки моей свободы, а учитывая известие, которое я везу, все выглядит еще более мрачно, чем когда-либо. Но должен признаться, – он искоса взглянул на нее, – что я тоскую о нежности и ласке, которых не купишь за деньги.
Встретившись с ним взглядом, девушка направила лошадь на тракт, и глаза ее загадочным образом затуманились.
– Думаю, ваш отец и весь мир могут немного подождать, господин?
Оссерк лишь кивнул в ответ, боясь заговорить.
Ему вспомнились наставления Хунна Раала.
«Если хочешь, чтобы женщина отдалась тебе добровольно, Оссерк, обязательно дай понять, что это ты оказываешь ей честь, а не она тебе. Будь нежен, когда ласкаешь ее, а потом ни перед кем не хвались своими победами. Есть много разновидностей любви. Некоторые скоротечны, подобно быстро увядающему цветку, другие же длятся намного дольше. Цени каждую из них, ибо дары этого мира слишком редки. Ты слушаешь меня, парень?»
«Да, Хунн Раал. Мне всегда интересно то, что ты говоришь… пока ты не становишься слишком пьян, чтобы вообще имело смысл тебя слушать».
«Но, мальчик мой, я никогда настолько не напиваюсь».
На полпути к заброшенному дому Оссерк увидел, как девушка выронила из руки отполированный камешек и тот исчез в пожелтевшей траве.
Они спутали лошадям ноги, оставив позади дома, где их не было видно с дороги, и Оссерк, взяв Ренарр за руку, повел ее в зияющий дверной проем. Пол, густо поросший травой, бугрился от деревянных остатков прогнившей крыши. Быстро расчистив место, он постелил свой плащ.
Девушка смотрела, как Оссерк снимает доспехи и откладывает в сторону пояс с мечом. Он не стыдился своего тела, поскольку был строен и мускулист, как подобает бойцу. Стащив пропотевшую полотняную рубаху, юноша увидел, что Ренарр уже выскользнула из платья. Белья на ней не было, и он понял, что девушка купалась в ручье, вероятно, после ночи любви со своим милым и, возможно, еще ощущала неуклюжие грубые прикосновения его рук, его отчаянные поцелуи.
Оссерку хотелось прогнать прочь эти воспоминания, заставить образ возлюбленного юнца размыться перед ее глазами, вызвать у нее тоску по ласкам более опытного мужчины – ибо в том, что касалось искусства любви, шлюхи сполна обучили его всему необходимому.
Ренарр нельзя было назвать худой, но она носила свой вес как нечто естественное, не обремененная ни беззаботной жизнью, ни тяжестью прожитых лет. Глядя на округлые формы девушки, он представил ее в будущем, с раздутым от беременности животом, но столь же красивую, как и сейчас.
Привлекая к себе Ренарр, Оссерк подумал: интересно, использует ли она зелья, которые применяли продажные женщины, чтобы в них не укоренилось мужское семя? Насколько он знал, отпрысков у него пока еще не было, хотя некоторые шлюхи уходили и больше не возвращались, из чего можно было сделать вывод, что упомянутые средства не всегда оказывались достаточно надежными. Мысль эта не внушала ему отвращения, хотя отец вряд ли бы обрадовался подобному известию. В любом случае Урусандер знал о похождениях сына в тавернах: Хунн Раал наверняка докладывал обо всем повелителю, причем не исключено, что и с подробностями.
Сперва Ренарр вела себя робко, пока его ласки (впрочем, довольно умеренные: как бы Оссерку ни хотелось швырнуть девушку на плащ и наброситься на нее, словно дикому кабану на самку, однако он сумел сдержаться) не пробудили в ней желание.
«Мучить женщину в постели – настоящее искусство, Оссерк. Ты должен дразнить ее… подобно накатывающим на берег волнам озера, каждая из которых добирается все дальше, но тут же ускользает прочь. Ты сулишь ей наводнение, понимаешь? Сулишь, но не даешь до тех пор, пока она сама не начнет умолять тебя утопить ее – и ты осознаешь это по объятиям любовницы, по тому, как вцепляются в тебя ее руки, по ее судорожному дыханию. И лишь тогда ты ею овладеваешь».
Когда он наконец скользнул в нее, Ренарр вскрикнула.
Оссерк почувствовал, как внутри у нее что-то словно бы дрогнуло, и удивился необычному ощущению, но только когда они наконец закончили и он, откатившись в сторону, увидел кровь, ему все стало ясно. Ренарр ничего не знала о зельях и не подпускала к себе
