иной раз с секулярными мелодиями из итальянских опер и с ритмами военных маршей. Самоучка, он ухитрялся писать временами и канон, и фугу, и постиг чутьем ряд других композиторских премудростей, особенно в области гармонических модуляций. Нет сомнений, что получи «Нисси», как его прозывали, музыкальное образование, из него вышел бы недюжинный композитор и дирижер.
Канторы второй половины 19-го столетия уже владели лучшей композиторской техникой и были музыкально более образованы, чем их предшественники. Ниссан Блюменталь, вдохновенный певец, кантор одесской «Бродской» синагоги (основанной выходцами из галицийского пограничного города Броды) был даже знаком с музыкой Баха, Генделя, Мендельсона, у которых он нередко «заимствовал» отрывки музыкальных тем, приспособив их к тексту какого-нибудь псалма или другой молитвы. Вольф Шестопал (родился в 1832-м году в Херсоне), чьи произведения много пелись по синагогам в России, приспособил под текст псалма 115 часть арии Виолетты из «Травиаты» Верди.
Следует принять во внимание, что все прославленные канторы были глубоко религиозными людьми. Им и в голову не приходило пойти на концерт или в оперу. Это был чуждый, враждебный им мир. Канторы, пришедшие старшим на смену, — Миньковский, Штейнберг, Новаковский, Герович, Дунаевский, Альман, Маргановский (известный под именем Зейдел Ровнер), уже отваживались и на концерт пойти, и даже послушать оперу, но обычно сидели на галерке с покрытой ермолкой головой.
Каким же образом в произведениях Иерухома Гакотона, Ниссана Бэльдзэра или Бэцалеля Шаца и др. оказывались фразы, выхваченные у Доницетти, Беллини или Россини? Клавираусцугов они читать не умели, на рояле не играли, многие из них слабо владели нотной грамотой. Фразы из итальянских опер доходили к этим благочестивым и богомольным канторам прежде всего через военные оркестры, которые летом, в табельные и другие торжественные дни часто играли на площадях или в городских парках и садах в местечках «черты». Возглавляемые нередко военными капельмейстерами-евреями, из которых многие, как Чернецкий, Гордон, Чернявский, братья Роговые, получили широкую известность, оркестры эти любили исполнять попурри из популярных опер. Этими попурри, нередко коряво состряпанными, питались еврейские хазаны и канторы-композиторы. Немудрено, что воспринятые ими оперные мотивы проникали — часто бессознательно — в их собственные литургические песнопения.
Летом канторы обычно ездили на курорты — в Мариенбад, Карлсбад, Францисбад, бывшие излюбленным местом летнего отдыха у галицийских, польских и украинских хасидских «цадиков» из Гуры Кальварии, Садагоры, Черткова, Гусятина, Ротмистровки, Златополя и др. По вечерам на этих курортах обычно под открытым небом, или на эстраде в крытом павильоне, оркестр исполнял увертюры из опер и оперетт, марши и попурри из «Цампы», «Любовного Напитка», «Лючии» и др. Всем, находившимся в свите «цадика» из Черткова, и даже самому набожному из набожных хазанов не возбранялось отдыхать на скамье в курортных парках и внимать звукам курортного оркестра. И вот подслушанные хазаном на курорте те или иные музыкальные фразы, гармонические ходы или ритмические фигуры выплывали через некоторое время — и подчас в явно «объевреенном» виде — в синагогальном исполнении «Мин Гамецар» или «Мо ошив». В молитве «Ато ниглейсо» из «Мусафа» в Рош-Гашана одного из упомянутых канторов-корифеев, первые строфы звучали под Вагнера, и затем непосредственно переходили на вальсовый ритм в три четверти. «Ато ниглейсо баанан кводеха»! (Ты открылся нам в дыму твоего величия!) из литургии на Рош-Гашана, в ритме легкомысленного вальса, — далеко не единственный стилистический курьез в литургической литературе той эпохи.
Замечу попутно, что даже в Нью-Йорке, в великолепном «Тэмпл Имэнюэл» на 5-м авеню, я лично на предвечерней пятничной молитве слышал «Коль Славен» Бортнянского, которого только недавно устранили из субботнего богослужения...
Давид Новаковский, дирижер и композитор из упомянутой «Бродской» синагоги в Одессе, был образованным музыкантом, владевшим мастерством полифонии и знавшим европейскую классическую музыку. Его произведения внешне очень эффектны и рассчитаны скорее на богослужения-концерты, нежели на обычную службу. Элиэзер Герович (1844—1913) из Ростова, у которого учился композитор М. Ф. Гнесин, прошел курс композиции и пения в петербургской консерватории. Его литургические произведения представляют собой почти идеальный образец синагогальной музыки, построенной на напевах древности и облаченной в музыкальную форму современности, как и произведения Б. Л. Розовского, отца композитора и музыколога С. Б. Розовского. Розовский-отец обладал прекрасным тенором и был для своего времени культурным музыкантом. В хоре Розовского в Риге пели Герман Ядловкер и Иосиф Шварц, впоследствии прославившиеся оперные певцы берлинской и нью-йоркской опер. Пинхас Миньковский, состоявший после Н. Блюменталя около 30 лет кантором Бродской синагоги в Одессе, получил музыкальное образование в Вене. По пению он был учеником известного Ракитанского. Миньковский был культурным, очень музыкальным певцом, обладателем лирического тенора приятного тембра. Сообща с Новаковским, одним из самых значительных литургических композиторов в русском еврействе и для своего времени превосходным хормейстером, Миньковский ввел ряд умеренных реформ в богослужении, поставил орган, единственный на все синагоги России. Оба они исполняли лучшие произведения из еврейской литургической музыки и часто устраивали в будние дни синагогальные концерты в 1920-м году, когда в Одессе уже царил большевистский режим. От всех ужасов евреи Одессы в те дни находили утешение под сводами «Бродской» и других синагог, слушая пение Миньковского, Моше Штейнберга, Давида Ройтмана, Шульмана с их хорами. Миньковский оставил Россию в 1923-м году, добрался через Берлин до Америки и умер в 1924-м году в Филадельфии.
Центрами синагогального пения во второй половине 19-го столетия были Одесса, Бердичев, Вильно, отчасти Варшава. Еще в первую четверть 20-го столетия канторское искусство в России и в странах Восточной Европы продолжало оставаться золотым веком, закат которого пришелся на наши дни. Тогда выдвинулся сонм канторов-виртуозов: Соломон Разумный (умер в 1904-м году), Пици Абрас (1820—1883), Яков Бахман (1840—1903), — обладатель голоса широчайшего диапазона и большого дара импровизации. Когда Мусоргский, незадолго до смерти, побывал в Одессе, он слышал на богослужении одного из них, Абраса или Бахмана, а, может быть, и обоих, и пришел в совершенный восторг. Гершон Сирота из большой виленской, а потом варшавской синагоги, был певцом ранга Мадзини. Мордехай Гершман, Занвиль Квартин, Давид Ройтман, Мошэ Штейнберг, Иосэлэ Розенблат эмигрировали после первой мировой войны в Америку и впоследствии тут скончались. Из канторов этого ранга в живых сейчас только П. Пинчик-Сегал, исключительно талантливый певец и музыкант, да Л. Гланц, проживающий ныне в Израиле, где пользуется большим успехом.
Созданная хазанами и канторами литургическая литература количественно огромна. Не все в ней, конечно, равноценно. Но есть в ней жемчужины, представляющие собой образцы яркой, оригинальной еврейской музыкальной речи.
Подобно тому, как в синагогальную музыку в России прошлого века просочились оперные мелодии, в музыку еврейских театров
