могла это исправить, – сказала наконец Либби. – Хоть что-то ведь я должна для тебя сделать.
– Что исправить? Мою жизнь? Смерть? Мило с твоей стороны. – Поразительно, с годами Белен не растеряла мелочности и язвительности. Она как будто и сама о том же подумала и гортанно рассмеялась. – Прости, Либби. Я состарилась, но ума не нажила.
– Ты не состарилась. Просто… – Либби пожала плечами. – Стала старше.
– Да, и пора было бы отпустить прошлые обиды. Но знаешь что? Мне и так неплохо, – сказала Белен. – Они меня греют. С ними не скучно.
Все же, наверное, Белен не хотела видеть Либби, и та, заявившись к ней в палату, в очередной раз повела себя эгоистично. Но что поделаешь? Хотя… Либби встала, собираясь уйти.
– Ты пришла за освобождением? – мягким голосом спросила Белен. – За прощением?
Справедливости ради стоило сказать, что Белен никогда не была по-настоящему подлой, по крайней мере, перед ней можно было быть собой.
– Если бы ты нашла в себе силы даровать его мне, я была бы признательна, – ответила Либби, и обе скривились, подавив смех. – А так нет, – вздохнула она, – думаю, просто хотелось тебя проведать. Напоследок.
– Ах да, – сказала Белен. – Люблю завершенные дела.
Либби не поняла, слышит ли в ее голосе горечь, хоть какую, даже самую примитивную. Иначе она просто не понимала, что еще говорит в Белен: какая-то личная вражда, обида на Либби, или то был сарказм, разочарование тем, что еще оставалось от жизни.
– Ты уверена, что у меня не получится…
– Буду считать, что это виток гилгула[31]. – Белен пожала плечами.
– Гилгула? – Либби нахмурилась.
– Это из эзотерики, нечто вроде реинкарнации. Душе дается три шанса на то, чтобы исправиться. – Белен помолчала. – Хочется верить, что это был мой первый заход.
Либби рассмеялась, чувствуя беспомощность. С Белен всегда было легко смеяться, и сейчас на ее губах растянулась улыбка, неизбывная насмешка над самой собой.
– Белен, ты же католичка.
– И что? Ты кинула меня и взорвала бомбу. Ты знала, что нынче детишки называют это крайней формой игнора? Так что ахала бы тетя, на себя глядя.
– Там дядя.
– Я знаю, что говорю. Короче, смысл вот в чем: у меня еще два шанса на исправление, поэтому я не сильно злюсь. То есть, – задумчиво поправилась Белен, – не очень сильно.
Либби снова опустилась в кресло. Беседа выдалась не такой уж и… напряженной. И как всегда, с Белен было заметно лучше, чем без нее. Правда, сейчас, когда назад путей не осталось, когда ничего уже исправить Либби не могла, этот вывод казался непрактичным.
– Говоришь реалистично, – заметила Либби. – Даже здраво.
– Мм, да, ты меня знаешь, – согласилась Белен. – Самореалистично до неприличия.
– А как бы ты все улучшила? – не сдержалась и спросила Либби. – Как бы ты использовала второй шанс души на то, чтобы исправиться?
– Выбрала бы я тебя снова, будь у меня шанс переиграть? – без обиняков уточнила Белен.
– Типа того. Да, думаю, так. – Отрицать смысла не было. Нарциссичные поиски искупления – не самое страшное, чему предавалась Либби.
– Хотела бы я заставить себя держаться от тебя подальше, но я же знаю свои анархичные наклонности, знаю, что не стала бы себя слушать. – Долгое время Белен смотрела на Либби молча. – А что до остального… я бы все равно пыталась сделать мир лучше. И, – добавила она, – некоторые военные преступления из тех, что мне приписывают, оказались очень даже эффективны. А потому сожалеть не сильно тороплюсь. Это, как ты, наверное, догадываешься, вгоняет моего общественного защитника в отчаяние. Для такого дерьма всех антидепрессантов в мире не хватит.
– Значит… ты ничего не стала бы менять? – подвела итог Либби.
– Существенно – нет, думаю, не стала бы. Только, наверное… – она коротко взмахнула рукой, – наслаждалась бы этим больше.
– Военными преступлениями? – иронично спросила Либби.
– И сексом. – Белен умиротворенно улыбнулась.
– Точно.
В дверь постучали, и Либби обернулась.
– Время принимать лекарства, доктор Аранья. – Медсестра настороженно взглянула на Либби, затем на Белен. – Мне зайти попозже, минут через пять?
– Да, будьте любезны.
Медсестра кивнула и вышла, а Либби посмотрела на Белен.
– Доктор Аранья?
– Да. Я, в отличие от тебя, настоящий профессор и не даю местному персоналу об этом забыть. Видишь ли, я тоже умею быть врединой. – Белен улыбнулась теплее. – Короче, если все еще ждешь прощения, то у тебя осталось пять минут. Не пропадать же им.
– Верно. Ну что ж. – Либби подцепила кутикулу ногтем. – Могу продолжить за тебя карьеру военного преступника, если хочешь. Твое дело, наследие.
– Я была бы благодарна, – сказала Белен, оценив шутку.
Либби улыбнулась и продолжила:
– А если серьезно, если ты хочешь, чтобы я тебя вылечила или чтобы вернулась и…
– Нет. – Белен покачала головой. – Просто… сделай ради меня кого-нибудь безумно счастливым, и будем считать, что мы квиты. Доставь от моего имени первый оргазм какой-нибудь молоденькой лесби. – Она помолчала. – Это, кстати, тост. Типа как «Салют».
– Поняла. – Либби не сдержала смеха. – Щедро с твоей стороны.
– Не особенно, – возразила Белен. – Я же тебя охуенно ненавижу, просто стараюсь быть утонченной.
Это да.
– Само собой. – Либби встала. – Ну что ж, это не искупление.
– И еще три минуты в запасе, – ответила Белен, подняв воображаемый бокал шампанского.
Либби не ожидала, что в этот раз прощаться будет больнее. А еще она поняла: технически, того, за чем пришла, она не получила, хотя обрела много кое-чего другого.
– Белен, я…
– Ты все еще молода, – перебила Белен. – У тебя впереди годы и годы, испытаешь еще много боли и сожалений. Зачем же получать все травмы сразу в первой четверти жизни?
– Я же… – начала было Либби, но осеклась, потому что все еще не могла подобрать нужных слов и сказать то, что хотела. – Я причинила боль одному человеку, – призналась она. – И теперь…
Она остановилась.
– Ты про того смазливого британчика? – спросила Белен, и Либби подавила болезненный приступ смеха.
– Нет. Он как бы сам меня бросил. И, насколько я знаю, у него все хорошо. – Она коротко и судорожно вздохнула. – Речь о… другом человеке. Он был, возможно, моей второй половинкой. Если такое бывает.
– А ты могла это предотвратить? – спросила Белен. – Не делать ему больно?
Либби не ответила. Зато в голове она продолжала разговор, долго и подробно рассказывая, как все было, распиная себя на кресте невысказанных предположений: «Я могла бы остаться и прожить жизнь с тобой» или «Я могла бы убить себя ради него, и он жил бы дальше с кем-нибудь».
«Что тебе помешало?» – спросила в ее воображении Белен.
«Я хотела знать, каково это – победить, – ответила ей
