целях», – ответил у нее в голове сноходец.
Прошел еще день или два, и наконец дом сообщил, что внутри гость. Она как раз была в саду, когда поместье облегченно вздохнуло, узнав пришедшего. А, с мимолетным раздражением подумала Париса. Догадка напоминала проснувшийся зуд. Так вот ради чего она задержалась.
Она увидела, как из дома выходит Рэйна, и подумала: так, и что, я правда ждала именно этого исхода?
А в мыслях у нее зажглось самодовольным огоньком сообщение:
«Лучше тебе пока не знать».
Рэйна
Значит, Атлас Блэйкли так и не даст ей смысла, а Нико де Варона – не подарит искупления. Далтон Эллери умер, а с ним – и всякая надежда на спонтанное творение.
Чем дольше говорила Париса, тем меньше возможностей оставалось у Рэйны. Они пропадали одна за другой, словно нити судьбы, срезанные с пальцев: Рэйна смотрела, как они падают, даже не сознавая опасности. Не пытаясь ловить их.
Она не заметила, как Париса замолчала. Голос ее еще не смолк, еще не сменился криком где-то поблизости, а слова уже потеряли значение. Кизил зашелестел, выражая соболезнования, каждый стебелек травы увядал под ногами у Рэйны. Внезапно навалилась усталость, такая сильная, что зазвенело в ушах.
«Есть дар, а есть талант. Как бы вы назвали это?» – спросил у нее в голове Атлас.
«Проклятие». Вроде любви и потери. Жить в принципе значило смотреть, как что-то умирает.
Рэйна поняла, что этот звук в голове, крик – ее собственный. В нем звучали не то гнев, не то боль; не то горе, не то печаль… или все вместе взятое. Ощутив ладонями мягкую землю, она осознала, что стоит на коленях, вливая свою скорбь в сочувствующую влажную землю. Что-то нежно смыкалось на запястьях, выползая из ладоней, точно лоза.
Какой смысл, ради чего сражаться, противясь судьбе? Мир так и будет брать и брать у нее, брать и брать. А то немногое, что он дает-таки ей взамен, в конце концов тоже отнимут. Наверное, смысл был. А может, смысл именно ее жизни значил теперь не больше, чем травинка. Неужели это высокомерие говорило ей, будто бы ее ждала великая судьба, а не тот же неотвратимый конец, что ждал все сущее? Она отдалась предназначению, выплеснув волны энергии, устроив взрыв ее, подчинилась: «Ну так заберите, оно мне не нужно. Я не заслуживаю.
Я не знаю, как все исправить. Просто заберите у меня это все».
Земля задрожала. Солнце исчезло: затемненное, мертвое, оно скрылось. Под коленями затрещали корни, защелкала лоза под ладонями. Распустились бутоны, обнажились шипы. Черная сырая земля разошлась, словно губы в улыбке, словно свежая рана, а Рэйна всю себя отдавала ей, без остатка. Под ногами зажурчал ручеек.
«Вопрос лишь в том, Рэйна, ради чего ты готова утонуть?»
Опустилась вечерняя глухая тьма, и сотворенная Рэйной ночь проглотила полдень. Расселина сочилась водой, та забила ключом, а он стал речушкой. Над головой сомкнулся навес из густых веток, сквозь который не было видно солнца, не было слышно капели дождя. Земля в тени поднявшихся каскадами дубов покрылась мхом, в корнях прятались грибные ямы. По берегам от новой реки взбирались вверх тонкие бледные буки, усыпанные звездочками лишайника. Молодая поросль, эти тихие слезы, расходилась рябящимися волнами колокольчиков, ведьмиными кругами ландышей. Папоротники вились на кончиках, словно манящие пальцы судьбы. Рэйна была привязана к этому. Все они когда-то вернутся в землю. Листья падали, как снежные хлопья, желтые пятнышки, кружащие в воздухе и ложащиеся на землю. Теперь давать стало проще, много проще, и, начав, она уже не могла остановиться. Боль слегка унялась, притупилась.
«Берите все».
Что-то рывком подняло Рэйну за руку, и она поскользнулась, запнувшись об острый камень, о спутанные корни на берегу потока, делившего теперь надвое территорию поместья. Выбираясь из воды, она ушибла подбородок о булыжник – упала на ладони лесу, окружавшему ее, словно клетка, за стенами которой больше ничего не имело значения. Тогда Рэйну снова взяли за руку, потом перехватили за талию – и потянули вверх. Рэйна шатко подалась в сторону, а следом за ней вытянулся молодой росток. Совсем ребенок, дитя.
«Рэйна, – раздался в голове голос Парисы. – Рэйна, прекрати, пока все не отдала».
– Мне оно не нужно. – Рэйна говорила, превозмогая боль в груди; она словно выжимала кровь из прокола на пальце. – Я не хочу этого. Пусть кто-то другой забирает себе. Пусть достается другим, я не могу…
Она осеклась, почувствовав окружающий ее невозможно густой аромат жасмина.
Нет, он не душил ее – обволакивал.
Ее саму бережно обняли.
Правда вылетела из нее вместе с выдохом:
– Я столько времени потратила зря. – Ее голос был тих, как голос глупого инжира в горшке, того, который любил только солнечный свет, сплетни и – непонятно почему – саму Рэйну. – Столько потратила… – Сквозь жжение в груди она чувствовала, как что-то рвется наружу. – Мне надо это отдать, мне надо…
– Сегодня все отдавать необязательно, – низко и ровно прозвучал над ухом голос Парисы. – У тебя есть еще завтра. А это что-то да значит. – Некоторое время Париса не говорила ничего, прижимаясь щекой к Рэйне. Ее тихое прикосновение внушало спокойствие. Пахло жасмином и солью (слезами, наверное). – Это должно что-то значить.
– Ты что, не слышала? За нами все еще гоняются. – Рэйна вспомнила незнакомца на кладбище и выдавила грубый смешок. Подумала: этот убийца не растерял еще понятия чести, но всю жизнь бегать не выйдет. У нее и этого-то момента, считай, не было. – Завтра меня может не стать.
– И ладно, значит, шансы у тебя такие же, как у других, – напомнила Париса, добавив вполголоса: – Вот тебе и богиня, называется.
Рэйна хотела хмыкнуть, но получилось только икнуть.
– И потом, – продолжила Париса, – завтра ты можешь и пережить. Помозолим еще им глаза.
Сперва Рэйна хотела возразить.
Потом она все же спросила:
– Помозолим? Мы?
Париса медленно отстранилась. Рэйна пошатнулась, но все же устояла на ногах без поддержки. В темноте под живым навесом лица Парисы было не разглядеть, но Рэйна знала, как оно прекрасно. Оно всегда было прекрасно, но сегодня – особенно.
– Да, – сказала Париса, – мы.
Она не гладила Рэйну по щеке, а Рэйна не целовала ее. По лесу пронесся легкий ветерок, похожий на долгое и очень мягкое прикосновение пальцев.
– Хорошо, – сказала Рэйна.
«Мамы», – прошептал молодой росток.
Так жизнь отдала хоть что-то взамен.
Шестерка Эзры
Пятый
Джеймс
Действующий генеральный директор корпорации «Уэссекс» наблюдал за происходящим в вестибюле по монитору безопасности, испытывая яркие смешанные чувства. Чего нельзя было сказать о новом вице-президенте
