Сомов начал строить на доске диаграмму.
– Мы имеем несколько ключевых точек полученных экспериментально и видим, что на графике все они укладываются в идеальную прямую. Если через эти точки мы продолжим линию в область низких давлений до предела, то увидим, как она пересекает ось нулевого давления.
Сомов провел длинную линию по диагонали вниз и в месте пересечения сильно ударил мелком, безжалостно кроша его и отмечая жирную точку.
– В итоге мы получаем некую гипотетическую температуру, при которой давление равно нулю и соответственно предельную температуру, ниже которой она просто не может быть.
Виктор торжествующе посмотрел на слушателей, неизвестно чего ожидая, возможно даже оваций, но в аудитории стояла гробовая тишина. Тогда он повернулся к доске и, скрипя мелом, написал три цифры.
– Числовое выражение данной константы составляет примерно минус двести семьдесят три градуса, – пояснил он и, видя, что зал по‑прежнему никак не реагирует, раздраженно добавил: – и пятнадцать сотых.
– Чушь, – заявил профессор химии, – Ну‑ка, поднимите руки те, кто чувствовал волны холода этой зимой.
Несколько послушных студентов подняли руки, а местами прыснули короткими смешками, но все сразу же затихли, как только из‑за стола грузно поднялся профессор физики. Он подошел к доске и некоторое время жевал губами разглядывая график Сомова.
– Действительно любопытно, – пробормотал он, – Однако, эти числа вызывают у меня некоторые сомнение. Откуда вы их взяли?
– Из вашей работы по газодинамике, господин профессор.
– М‑да? – преподаватель смущенно крякнул, – Все равно их нужно еще проверить. И потом, как существование предельной нижней температуры…
– Абсолютного нуля, – вставил Сомов.
– Простите, что?
– Этот предел называется «Абсолютный нуль».
– Ну, если такая константа существует, пусть так, – согласился профессор, – и каким же образом… э‑э‑э… абсолютный нуль опровергает лучи холода?
Сомов так надеялся, что его предыдущего ответа будет достаточно для сдачи экзамена, но нет, его заставляли говорить дальше. Ох, как не хотелось этого делать.
– Абсолютный нуль означает абсолютное состояние покоя тех микрочастиц из которых состоит материя. Выведение из состояния покоя и ускорение движения этих частиц означает увеличение тепла. Вот в принципе и все. Понятие холода здесь излишнее. Холод – это всего лишь отсутствие тепла.
– Спорная теория Триссана о мире, состоящем из мельчащих частиц. Вопрос в билете был не о ней, – отозвался другой физик и снисходительно улыбнулся, – Может вы и ее возьметесь доказать?
– Да запросто! – разошелся Виктор, – Тепло это и есть движение микрочастиц. Движение, которое очень легко перевести в тепловую энергию. Потрите быстро ладони друг о друга, заставьте ускориться эти частицы, и вы почувствуете, как ваши руки нагреваются.
– Истинно «научный» подход, – язвительно вставил химик и хохотнул, – Потрите руки, господа! Долго еще мы будем слушать эту чушь? По‑моему, все ясно. Студент попросту не готов.
– Ну что же вы, господин Сангин, так убедительно начали, и так невразумительно заканчиваете…
– А я уже было хотел ему зачет поставить.
– Действительно, это как‑то несерьезно.
Аудитория вслед за преподавателями громко загудела, чуть ли не в голос обсуждая происходящее.
– Ну что же, ладно! – вскипел Виктор, резко развернулся и зашагал к выходу, бросив через спину: – Дайте мне пять минут!
– Конспекты, конспекты надо было писать! – крикнул ему вслед химик, – Обратите внимание, господа, какое неуважительное ко всем нам отношение.
– М‑да, а молодой человек‑то оказывается тот еще наглец.
– Не понимаю, чего вы все на него набросились, – заступился за Сомова математик, – Я конечно не физик, но все что говорил Сангин, мне лично показалось вполне убедительным. Добавлю, что в моей дисциплине он показал блестящие знания.
– А вы знаете, господа, я согласен, – отозвался один из физиков, который разглядывал график начертанный на доске, – Тут и без проверки цифр видно, что линия температуры рано или поздно, но упрется в какой‑то абсолютный ноль. Парень‑то прав.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ну, не знаю, не знаю… Все равно надо все перепроверить. Свойства газа, например, могут быть различными.
– Тишина в аудитории! – сердито застучал молотком по избитой дощечке профессор химии.
Тишина установилась, но ненадолго. Дверь распахнулась и в аудиторию все тем же широким шагом зашел Сомов. Грохнул на стол перед экзаменаторами шесть одинаковых книг, взятых из библиотеки и, как ни в чем не бывало, вернулся к доске.
– Господа, ознакомьтесь с работой биолога Бренауса, страницы с семнадцатой по сорок вторую. Наблюдение цветочной пыльцы под микроскопом.
И, не давая опомниться опешившим от такого напора преподавателям, Сомов начал излагать работу Эйнштейна «О движении взвешенных в покоящейся жидкости частиц, требуемом молекулярно‑кинетической теорией теплоты».
На доске появилась первая формула, за ней вторая, а затем формулы посыпались как из рога изобилия, и все это под аккомпанемент хриплого раздраженного голоса. Сомов писал и говорил без перерыва добрый час, пока наконец не добрался до последней формулы и ошеломительного финала:
– Среднее смещение за одну минуту равно, следовательно, истинная величина мельчайшей частицы из которых состоит весь наш мир составляет примерно шесть микрон.
Он положил огрызок мелка, вытер испачканные пальцы тряпкой, поднял голову и с вызовом спросил:
– Еще вопросы есть?
Первым откликнулся математик, который подошел к Виктору.
– Есть. Разрешите пожать вам руку? Это был лучший экзамен за всю мою практику. И это было лучшее доказательство теории Триссана, что я слышал. Не побоюсь громких слов, но вы совершили настоящий прорыв в изучении мельчайших частиц. Будь вы преподавателем, я бы немедленно ходатайствовал о присвоении вам степени профессора. И для меня, как для ученого, слушать вас было истинное наслаждение.
– Примите и мои поздравления, господин Сангин, – вслед за математиком протянул свою костлявую холодную руку вампир Эвол Рау, – Насколько я понимаю, вы только что явили миру работу огромного научного значения. Власти Альтарии всегда покровительствовали молодым дарованиям, и будут рады принять вас в нашем представительстве. Я лично берусь организовать слушание вашего доклада в альтийском консульстве.
После вампира одновременно заговорили и остальные преподаватели, да так, что Виктор уже не успевал всем отвечать. Экзамен превратился черт знает во что, пока заведующей кафедры не призвал всех к порядку.
– Так я не понял, – немного растерянно закрутил головой Сомов, – Сдал я экзамен или нет?
– Он еще спрашивает, – засмеялся профессор физики, – Идите уже, молодой человек, идите. Вы тут такого наговорили, что нам всем теперь нужно время, чтобы прийти в себя. Позже зайдете в деканат обсудить публикацию вашей работы, ну а заодно и получить выговор за неподобающее поведение. Эй, кто там у доски? Никому к доске не подходить! Нечего вам. На бумаге отвечайте.
Вечером Виктор, слегка утомленный бурными событиями дня, решил спрятаться от всех в обсерватории астронома.
– О, господин Сангин, – встретил его улыбающийся Гал Грат, – В деканате все только о вас и говорят. В прошлом я неплохо разбирался в физике, поэтому специально сходил в аудиторию посмотреть на вашу работу и нашел ее в высшей степени выдающейся и элегантной. Ну кто бы мог подумать, что на основании обычной цветочной пыльцы можно сделать такие далеко идущие выводы. А ведь книга Бренауса пылилась в библиотеке не один десяток лет. И как вы догадались все это сопоставить вместе?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я много думал над этим вопросом, читал научную литературу и ставил мысленные эксперименты, – не скрывая насмешки ответил Сомов.
– Поразительно!
– Да я сам в шоке.
– Все иронизируете? Знаете, барон, иногда я вообще не понимаю, что вы делаете в нашей академии с вашими знаниями и такой головой? Да и не я один. Что вы здесь забыли?
