обращалась к своим книгам в поисках какого-нибудь способа предотвратить или отсрочить их.
— Может быть, цветущий ночью черносок, — сказала она. — Жуй цветы: они
притупляют чувствительность разума к заклинаниям. Стоит попробовать, в любом
случае.
Днем он задремал, а когда снова проснулся, то почувствовал себя совершенно
здоровым. Он оделся и сошел на берег по небольшому трапу, соединявшему ее
плавучий дом с берегом. Несмотря на ее возражения, он взял топор, расколол
несколько дюжин поленьев на куски для ее дровяной печи и отнес их внутрь. Тогда
Глиндрик сказал ему, что через три или четыре дня мимо пройдет охотник на
лосей, «честный простак», который отвезет его обратно в Утурфе́ по суше.
— Как я могу отблагодарить тебя? — спросил ее Пазел.
Глиндрик улыбнулась:
— Что ты хочешь делать со своей жизнью, Пазел Паткендл?
Пазел удивленно посмотрел на нее.
— Меня никогда раньше об этом не спрашивали, — сказал он. — И я все равно
не знаю ответа. Я всегда думал, что буду плавать, как мой отец, но теперь Кодекс
это запретил. Так что, возможно, однажды я вернусь в школу, если найду ту, которая принимает ормали. Но сначала я должен остановить эту бессмысленную
войну, и, конечно, найти свою семью, и...
Он резко замолчал. В его сознании внезапно всплыло лицо Таши.
Глиндрик протянула свою длинную руку и коснулась его.
— Сложно! — сказала она. — Мою собственную мечту никогда не было
трудно рассказать. Она улыбнулась, довольно печально. — Да, рассказать было
легко.
— Что это, Глиндрик?
Она со вздохом встала:
— После того, как я принесу воды.
— Позволь мне, — сказал Пазел, вскакивая.
Она посмотрела на него, размышляя. Наконец она сказала:
— Тогда принеси ее, дорогой, но что бы ты ни делал, не задерживайся. Скоро
тебе снова захочется лечь. Я хочу, чтобы ты вернулся через десять минут, ты
понял?
— Да, доктор, — сказал он, и Глиндрик радостно рассмеялась.
Тропинка к колодцу вилась вверх по песчаному берегу, через огород Глиндрик
и рощу корявых яблонь. Там были пчелы и кузнечики, а кролики жирели на ее
239
-
240-
капусте. Пазел добрался до колодца и откинул деревянную крышку.
Холодок пробежал по его спине: он вдруг подумал о длинных руках на своих
руках и ногах. Руки, как у Глиндрик, поднимают и швыряют его в шахту, очень
похожую на эту.
Стряхнув с себя эту мысль, Пазел наполнил ведра и поставил их на землю, чтобы немного отдохнуть. Он посмотрел на север, где широкие петли реки
исчезали в холмах Вестфирта. Суша, подумал он. Подумать только, что можно
отправиться отсюда, как корабль в открытое море, и путешествовать месяцами или
годами, не достигая берега. Эта идея всегда казалась ему абсурдной.
Он посмотрел вниз со склона холма. Он не мог разглядеть плавучий дом, но
сквозь низкие сосны море подмигнуло ему в ответ. Двадцать лет в одиночестве, подумал он. Что это была за мечта, Глиндрик?
Затем он обернулся и увидел кладбище.
Оно было аккуратно разбито за яблонями: двадцать или тридцать могил
короткими рядами, каждая отмечена речными камнями в форме Молочного Древа.
Человеческие могилы, подумал он: фликкеры не поклонялись Рину или какому-либо другому богу человечества.
Сцена, возможно, была трогательной, но после ужасных воспоминаний об
обмане в Утурфе́ Пазел почувствовал тревогу и подозрения. Глиндрик никогда не
говорила о тех, кто умер на ее попечении.
Вдруг снизу раздался ее голос:
— Пазел! Пазел! Вернись сейчас же, мальчик. Время отдохнуть!
Пазел не пошевелился. Почему она не упомянула о кладбище, когда они
говорили обо всем другом?
Глиндрик снова закричала, на этот раз более настойчиво.
Он поднял ведра и начал спускаться по склону, еле волоча ноги. Ему пришла в
голову ужасная мысль: неужели она ставила эксперименты на тех мальчиках?
Пробовала свои варева и зелья на людях, чтобы посмотреть, вылечат они или
убьют?
Пазел остановился за разросшимся кустарником. Ни звука, кроме жужжания
пчел: Глиндрик перестала звать его по имени.
Чушь, подумал он, она спасла мне жизнь. И все же какой-то инстинктивный
страх удерживал его на месте еще мгновение. Затем он глубоко вздохнул и пошел
по берегу к плавучему дому.
Он думал, что она будет ждать на берегу, но она была внутри.
Он пересек трап, спустился на палубу и услышал ее голос из каюты.
Но Глиндрик разговаривала не с ним.
— Очень болен! — сказала она. — Никакой пользы для тебя. А теперь ему
стало совсем плохо и он поковылял в лес. Чтобы умереть, я полагаю.
— Разве я тебе не говорил? — сказал мужчина-фликкер, смеясь.
— Говорил, Праджит. Я никогда не научусь, старая дура.
Пазел замер. Они вернулись, его похитители. Он молча поставил
