небытия врата, мощёная гулкими досками площадь перед ними и великий праздник возвращения — в сиянии и чуде небесном. А дальше всё погасло, в смысле — в магазине «Поэзия» отключилось электричество.
— Без зонта? — спросила продавщица.
Высокая такая, я бы сказал, нордического вида, даже с веночком косы и в жилетке: толстой, меховой, расшитой очень ярко…
— Они вечно ломаются, — ответил я. — Дождь утихнет, и я дальше побегу, ведь не из сахара.
Через стекло до нас донёсся смех, прозвенели бубенцы, и кто-то прошлёпал по лужам, танцуя в хороводе — но одинокие прохожие нашей стороны жались под стеною, не думая глядеть за ливень.
… Где-то высоко над городом, за дождём, пели трубы, и кто-то дудел в рог…
— Большой праздник, — сказала продавщица и вздохнула. — А ты не веселишься?
— Жду, — ответил я.
Одинокая Дракондра, оставшаяся снаружи, сиротливо впилась в карниз и сидела, грустно пыхая паром в дождь.
— Я тоже ждала, — вдруг сказала женщина. — И жду. Много-много зим.
— Да ладно, — примиряюще сказал я. — Не так уж и много.
— Ты знаешь не всё, — ответила она, — только делаешь вид.
— Сейчас скажу, что знаю, — рассердился я. И взял её за руку…
Стало ещё темнее, а с неба упал пепел, прямо на снег, и без того грязный от крови.
… Грохотали деревянные мостовые, доски под ногами стучали и постанывали. Время от времени раздавались глухие мерные удары, словно бревном били в стену или створы, что-то трещало, падали камни, кроша белёные фахверковые дома, высокие резные заборы, жарко полыхало пламя вокруг и дым… дым застилал всё. Кричали люди. Яростно и трубно ревели какие-то животные… Пахло гарью и смолой.
— Захотел знать? — спросила меня продавщица. Здесь она выглядела по-другому, как воин, в высоком шлеме, длинной кольчуге и пластинчатых латах — наплечья и нагрудник.
— Теперь знаешь? Знаешь то же, что и я? Знаешь, зачем ты здесь? — переспросила она и разжала руку…
Мы стояли в магазине — тёмном, пустом, похожем при свете молний на пещеру… Меня чуть лихорадило. Запах гари рассеялся, но не пропал до конца.
— С той стороны зима? — спросил я.
— Почти всегда декабрь, — ответила она.
— Ага… — ответил я. — А вы?
— Одна из семерых, — ответила она с немалым достоинством. — Я дева Севера у Южных врат.
— Женщины-викинги — миф, — сказал я. — Выдумка. Вы что, здешний страж? А где лев? Это ведь южные ворота, на них обычно лев, а пёс на северных…
— Ты знаешь про гермиевых зверей? — удивилась она. — Откуда?
— У меня свои источники, — ответил я. — Все непроверенные.
— Здесь было иначе, — ответила она. — На моих… на этих… воротах был пёс, крылатый. На Восточных, например, кот. А лев над главными.
— А западные? — переспросил я. — Неужели телец?
— Нет. — ответила она. — Змеи.
— Хм… — ответил я, — хорошо хоть не коза.
— Это город для жизни… — сказала продавщица грустно. — Несмотря на мёртвых.
— Чего на них смотреть… — ответил я, любуясь купающейся Дракондрой. — Умерли и умерли. Вот помнить, да. Удел живых. Теперь понятно, из-за кого город пал… Значит, пёс… Наверное, болонка грозная.
— Ты понял не всё правильно, — заметила девушка. — Хочешь мёду? Терпкого и горячего?
— А! Мёд! — сказал я. — Ага! Тю! Здрасьте! Какое падение! Дева Ингольд в клоаке… то есть в «Поэзии»…
— И ничего не падение, — буркнула заметно раскрасневшаяся дева. — Между прочим, на мой мёд — спрос. Устойчивый. Ходят известные люди.
— И вдохновенно пишут кляузы. Страшная сила! — прокомментировал я. — Чего же ждать ещё, когда такой успех. Скальды теперь не те.
— Я слыхала, он вернулся, — полувопросительно сказала продавщица.
— Как я понял, — ответил я, — к другой.
Она вздохнула. Дождь почти смыл дракона с карниза.
— Меня привёз сюда весёлый воин, — проговорила тяжко дева Ингольд. — Хорошо спрашивал судьбу, ловко торговался, складывал славные висы — тем и подкупил. Ты же знаешь — мы любим тех, кто говорит с нами… Обещал показать оба Рума и красную землю, обещание сдержал. Только спешил он к другой. И пел о том бесстыдно.
— Про деву в Гардах, да? — спросил я.
— Не я сказала, — ответила Ингольд. — Прошло почти пять здешних жизней.
— Двести лет?
— Чуть меньше. Я жила у врат и делала, что знала.
— Мёд?
— Да. Но многим нравился, просили больше…
— Так всё же. Это ведь твои ворота проломили…
— Их было слишком много, — ответила она. — Меня ранили. А его… а он… а его предали. Того, кого я полюбила здесь. Защитника. Нашлись такие. Говорили разное: убит, в плену, смертельно ранен… Ну… началось смятение, перепалка, ряды разомкнулись. Но вражьи рати ворвались совсем с другого края, — мстительно заметила дева Ин-гольд. — Где Пробитый Вал…
— Инсинуации, — фыркнул я.
— Потом узнала: нашлась тут одна, погрузила его в сон — чтобы не жив, не мёртв, не найден… А дальше мать вмешалась. Превратила чародейку в стаю… Невозможно было и подойти: подозрения, распри и склоки. Я была избрана местоблюстителем… Врат юга.
— Ты же с севера… — удивился я.
— Но время ушло, — глухо сказала дева Ингольд. — Так прямо и не скажешь куда… Здесь, среди смертных, начинаешь чувствовать его иначе, тяжелее. Оно всюду здесь, словно колючки на кустарнике — каждый день царапина, и незаметно вроде. Эти отрывные календари… ведь дни теряются. Ты замечал? Оторвёшь день, минутку спустя листочка нету! Нигде! Я проверяла.
— Помогает поэзия, — сказал я.
— О! — сказала дева Ингольд. — Ею спасаюсь одной. А теперь… Что будет, как его увижу? Встречу… Что скажу? А время ушло… Моё время.
— Ну, да… Лучше не видеть. Невозможно дышать потом, — поддакнул я. — Но, может быть, поможет это?.. — и я протянул ей красный шарик.
— Хм… — ответила дева Ингольд. — Лучшее из мест… Ты же знаешь, если потереть за ухом, да?.. Можно попасть в лучшее из мест… Ну… Я могу предложить тебе вход.
И она протянула мне монетку. С глазастою совою. Тоненькую, будто акации листок.
— Вот тебе твоё. Обол госпожи Атены, — сказала продавщица. — И молот в придачу… — И она дала мне амулет. — Такие здесь сотнями везде, а под землёй особо. Перунцы. На вход и выход, — пояснила дева Ингольд. — Я провожу тебя через Стогну, до ступеней. Подожди минутку, надо взять зонт.
— От дождя?
— От взглядов.
Мы вышли на улицу, она махнула рукой три раза, по-особому складывая пальцы и дождь будто расступился. Я оглянулся — ярко освещённая «Поэзия» кишела покупателями, ну или теми, кто спрятался от дождя. Или ожидал отведать мёду.
Мы шли и шли, дождь и праздник шли рядом, но не с нами, а она рассказывала о бойком месте. Старой дороге, давнем торговище, крепости на
