— Я тебя ждал, — шепчет Ростик.
Его руки сжимают мою талию, а потом он делает то, чего я совершенно не ждала: целует меня в губы. Обычно он не занимается демонстрацией чувств при других, а тут рядом и дети, и Северянин.
Он как будто догадывается. И… ревнует меня? Заявляет свои права?
К моему полному шоку он сладко целует меня в губы, и я не отталкиваю, потому что это будет несправедливо по отношению к нему.
Не отталкиваю, но и не поощряю, и поцелуй быстро обрывается. Мы обнимаемся еще раз, Ростик клюет меня в щеку.
— Слушай, может, отложишь рыбалку? Я хочу провести день с тобой и детьми, — прошу я. Буквально умоляю.
— Что-то случилось?
— Мы ненадолго, — говорит Северянин без акцента. — Персонал вам поможет, если что-то понадобится. У нас есть дополнительные няни.
Я моргаю. Пытаюсь возразить, но меня никто не слушает. Дети, закончив первый завтрак, начинают выгибаться и требовать свободу. Пора варить им кашу.
Я в растрепанных чувствах просто говорю:
— Ростик, пожалуйста?
— Все будет нормально. Я ненадолго. Обожаю рыбалку.
Они с Северянином направляются к выходу. Напоследок Давид оборачивается, смотрит на меня. На Ростислава. Снова на меня.
И я понимаю, что тормозов у него как не было так и нет.
— Только попробуй что-то ему сделать, — шепчу я, качая головой.
— До вечера, Рада. И будь умницей.
Глава 14
Я гипнотизирую дверь, которую закрыл за собой Северянин.
Передо мной будто портал в другую реальность. В ту, где отец моих мальчиков жив. Вот только она какая-то неправильная. Как из страшного фильма.
— Ма-ма-ма-ма-ма… — восклицает Ромка.
— Да, мой хороший, я здесь. Дяди ушли, — целую сына. — Мы как всегда втроем.
Так сильно сердце болит. Как вернусь в домик, нужно будет померить давление.
Я подкрадываюсь к выходу и выглядываю на улицу. Стены летней террасы мешают обзору, но сквозь просветы все же удаётся разглядеть два силуэта: Давид и Ростислав быстро шагают к причалу, где же собралось человек десять. На них тяжёлые, тёплые куртки, удобные ботинки. Впереди — целый день на воде. Боже, пусть Ростик вернется целым и невредимым.
Ледяные иглы пробегают по коже. Вверх-вниз.
Адам.
Я вдруг сжимаюсь. Внутри наивная влюбленная дурочка кричит изо всех. Кричит так, что кровь стынет, она буквально рвет на себе волосы и топает ногами! Ты живой!
Мачеха часто орала на меня в детстве. Лизавете самой было лет меньше, чем мне сейчас, и она категорически не справлялась. Отец скинул на нее все заботы о доме и детях, сам же пропадал на работе и в кабаках. Я не хочу, чтобы мои дети видели мать такой же истеричной.
Поэтому заставляю себя успокоиться. Бросаю мрачный взгляд в ближайшую камеру. Помню, Адам обожал поглядывать, что творится в его владениях. И медленно качаю головой, показывая, насколько разочарована.
Потом натягиваю улыбку и принимаюсь вытаскивать сыновей из стульев. Отпускаю поползать в детский уголок.
— Круто, да? Обалденный ресторан. И игрушки все словно новые. Хм. Или… они и правда новые? Как будто к нашему приезду были куплены, и все сплошь на возраст один год, — я перебираю содержимое ящиков и качаю головой. — Ни следа ни них, ни намека на то, что кто-то здесь уже играл. Ни одной мелкой детали, которую ребенок мог бы случайно проглотить.
Хотя, может, у меня очередной этап бреда?
В какой-то момент я ловлю свое отражение в зеркале, и пугаюсь: выгляжу жутко. Круглые стеклянные глаза, неестественная улыбка.
Да, некоторые мужчины способны исключительно на разрушение. Я в момент вспоминаю все страшное, что пережила рядом с Адамом. Постоянный ужас за него, за себя, за других, балансирование на грани истерики.
Так вот почему я тогда уехала на два месяца.
Вот из-за чего восстанавливала нервную систему. Как же я могла все это забыть?!
Время близится к семи. Из кухни доносится веселый звон посуды и болтовня персонала. Вскоре зал заполняют аппетитные запахи. Официанты подготавливают шведский стол, вывозят на тележках разные блюда, промывают кофемашины.
Время тянется удручающе медленно.
Накормив мальчиков кашей, я, наконец, уговариваю их оставить игрушки, одеться и отправиться в домик.
По пути нам встречается довольная выспавшаяся Надя. За сутки она успела освоиться в новой местности, но длинному пуховику так и не изменила. Каждый метр Надя останавливается, чтобы сфотографировать природу, полюбоваться видами.
— Доброе утро. Надюш, позавтракай быстрее, пожалуйста, — прошу я. — Мне нужна помощь.
— Доброе утро, Рада. Я бы хотела прогуляться вдоль озера, а потом нормально, не спеша поесть, ужасно голодная!
— Я, блин, тоже! — рявкаю я. — Мы с пяти утра на ногах, а у меня еще крошки хлеба во рту не было!
Надя, конечно, ни в чем не виновата. Но усталость такой силы, что у меня не получается быть славной.
— Прости. Я ужасно хочу спать и есть.
— Хорошо, не буду засиживаться, — быстро говорит она. — Давай, я помогу вам добраться, — подхватывает на руки Ромку, а я, наконец, поднимаю Ярика.
Мы идем к дому. Боже, какие тут небольшие расстояния, если двигаться не со скоростью годовалых любопытных детей.
— Рада, я тебе потом… как ты позавтракаешь и придешь в себя… что-то скажу. Про этого Северянина.
— Что именно? Говори сейчас. Ну же.
— Я вчера весь вечер думала-думала. Знаешь, какое-то неуловимое сходство и правда будто есть. — Она понижает голос: — С нашим Алтаем. Я даже написала Светлане…
Я отчетливо представляю бездыханное тело няни, покачивающееся на волнах озера, и поспешно перебираю:
— Они не родственники, я уточнила. У него была полноценная нормальная семья. И вообще они давно живут заграницей.
— А-а-а. Ну, понятно. Большинство парней с длинными волосами выглядят так, будто не определились: байкеры они или безработные музыканты. А эти богачи… хоть с хвостиком, хоть с ирокезом — всё им к лицу! Наверное, потому что у них парикмахерские специальные, ну эти, где бороды мужики мужикам равняют и виски маслят.
— Да, в барбершопах знают свое дело.
— Во-от! Наверное, что Алтай, что Северянин, ходили в дорогие барбершопы. Вот и похожи.
Что Надя, что я, что Савелий. Без лоха жизнь плоха.
— Да, скорее всего в этом дело.
В номере я делаю несколько рабочих звонков. Мое доверие Светлане иногда выходит за рамки здравого смысла. Разумеется, я догадываюсь, что она меня обворовывает, но надеюсь, что пока — по мелочам. А там дальше разберусь. Будет видно. Наверное, когда Давид выкупит отель, и Светлана и Анатолий вылетят на улицу со скоростью пробки от шампанского.
Этому человеку не нужны даже минимальные риски.
Когда няня возвращается с завтрака, дети сладко сопят в кровати. Дома мальчики уже перешли на один дневной сон, но что в Москве, что здесь — вернулись к прежнему режиму. Видимо, слишком много впечатлений. И я их понимаю. Сама бы поспала, вот только вряд ли получится. Мои глаза широко открыты.
А сердце колотится так, словно я выпила два ведра кофе.
Я показываю Няне знак быть тихой и начинаю одеваться.
— Рано они уснули, — шепчет она. — Опять день кувырком пойдет.
— Напиши, как проснутся, — отвечаю. — Я пройдусь. — Накидываю куртку и выхожу в дневную прохладу.
В ресторан идти не спешу, вместо этого прогуливаюсь по аллее и спускаюсь ближе к озеру.
Солнце над головой не слепит, но согревает. Я усаживаюсь на лавочку, открываю вчерашнюю переписку с Савелием и удаляю фотографию Северянина. Вероятно, Святоша успел ее скачать в память телефона, но вдруг нет.
Больше всего на свете я хочу позвонить Иссе и рассказать о случившемся. Желание такое сильное, что ладони потеют. Но… мы ведь с Давидом не хотим новых жертв.
Достаточно слез. Я погружаюсь в размышления с головой.
Поэтому, когда от Савелия приходит эсэмэс, вздрагиваю, едва не уронив мобильник.
