Он смотрит-смотрит-смотрит. Неотрывно, жадно, словно впитывает в себя их образы. Ему… интересно.
И это как будто маленькая победа. Возможно, рычаг? Потому что как иначе с ним теперь разговаривать я не представляю.
Детишки балуются, гулят.
— Что теперь будет? — спрашиваю я спокойно.
— Нам не обязательно обсуждать это прямо сейчас. Ты измотана и напугана.
— Мой муж чуть не погиб, разумеется, я измотана! Сегодня страшный день. Во всех его проявлениях. И он только, блин, на середине.
— Рада, посмотри на меня.
Я качаю головой, но слушаюсь. Не сдерживаюсь, правда, и кривлюсь при виде карих глаз. Мне нравятся карие, такой цвет радужки у моих детей. Просто у Адам они лживые. Сплошная театральная постановка. Непрекращающийся сюр.
— Ты всегда была не по годам умненькой девочкой. Как ты думаешь, мне сейчас нужна смерть в отеле с расследованием и вытекающими?
— Вряд ли.
— Хорошо. Поэтому перестань трястись. Нам всем будет удобнее, чтобы твой муж пока оставался в здравии. Но лучше, чтобы подальше отсюда. Надю бы тоже хорошо отослать. Она беззлобная, но дуреха. Мало ли что выкинет. Как в прошлый раз, например.
— Можно, мы тоже уедем? Пожалуйста, — сжимаю ладони. — Я обещаю, что привезу детей позже, когда ты снова захочешь их увидеть. Но сейчас мне плохо. Дурно. Я не могу на тебя смотреть. Я чувствую, будто заблудилась в лесу, и ничего не понимаю. Как ты это провернул? Неужели не было другого выхода?
Мы слышим шум, и оба оборачиваемся: Надя открывает дверь, впуская в домик поток холодного воздуха.
— Бр-р! Ну и дубак! Что-то мне уже поднадоел север… ой, здравствуйте! У вас прекрасный отель! — быстро говорит она, заприметив Давида. — Один из самых красивых, что я видела!
— Спасибо, — произносит Давид.
— Ты рано, — упрекаю ее я.
— Там никого нет, мне одной скучно. О, вы уже полдничать сели! Не рано? Сейчас я приберу!
Надя уходит мыть руки и переодеваться. Давид же нехотя поднимается.
— Приходи вечером в ресторан, пообщаемся, — говорит он с нажимом, как будто я не могу отказаться.
Быстро киваю и поднимаюсь, чтобы убрать тарелки в мойку. Как прежде уже не будет, и мне нужно разобраться, как действовать дальше. Мне нужно понять своего нового оппонента.
***
После прихода Нади и выпиваю чашку ромашкового чая и вырубаюсь мертвым сном на три часа.
А проснувшись, свежим разумом прихожу к мысли, что смерть Ростика Давиду и правда может быть невыгодной. Но, тем не менее, этот человек привык действовать в экстренных ситуациях и быстро менять решения, поэтому открытая провокация — это не мой вариант.
Как бы там ни было, мне нужно собрать побольше информации. Поэтому я принимаю душ, укладываю волосы, выбираю платье по фигуре и, попрощавшись с Надей и мальчиками, отправляюсь в ресторан.
Дорога занимает несколько минут, но я успеваю порадоваться, что захватила шапку. Бр-р. Тропинка, правда, очень красивая, вся в огнях. В какой-то момент я останавливаюсь даже полюбоваться на озеро.
В ресторан захожу с колотящимся сердцем, готовая ко всему на свете.
Давида замечаю мгновенно — он в компании утренних рыбаков стоит у барной стойки. Мужчины бурно что-то обсуждают. Администратор помогает снять верхнюю одежду, но не успеваю я сделать и нескольких шагов, как меня замечают.
Взгляды мужчин обращаются в мою сторону. Они все бизнесмены или топ-менеджеры, одеты довольно расслаблено, но при этом дорого. Я встречала таких на конференциях.
— Добрый вечер, Рада, верно же? Как ваш муж?
Разумеется, они все волнуются. Оборачиваются, разглядывают.
— В порядке, спасибо. До утра побудет в больнице, а там по состоянию. Опасный спорт, ваша рыбалка.
— Это случилось так быстро, мы поначалу и не поняли… Только что стоял на катере, бульк и тишина. Еще и без гидрокостюма!
— Да, он не успел надеть. В них неудобно.
— Хорошо, что Давид и парни быстро сориентировались, развернули катер. Я как осознал, что в ледяной воде человек, мгновенно вспотел. Роман, кстати, — представляется один из мужчин. Протягивает руку и бесстыже пялится в глаза.
— Очень приятно. Вас зовут как одного из моих сыновей, — улыбаюсь я.
— У вас их много?
— Двое. Иногда, правда, кажется, что все десять. Они мое главное счастье в жизни.
— Вот как. Может, вино, шампанское? — уточняет Роман.
— Спасибо, я почти не пью.
— Тебе не помешает немного расслабиться, — перебивает Давид. — Егермейстер, пожалуйста, в ледяной стопке, — заказывает он в баре, и на стойке тут же оказывается наполненная стопка и чашечка с лимоном и солью.
— Выпьешь со мной? — спрашиваю я сухо.
— Две стопки, Аркадий.
Мы поднимаем стопки, но не чокаемся, я быстро опрокидываю свою, закусываю лимоном. И говорю:
— Еще.
Спустя еще две стопки, я занимаю место за большим круглым столом, за которым ужинает хозяин отеля с их друзьями и женами. Венеры нет, и мне не терпится узнать, куда она делась.
Давид ведет себя так, будто он в кругу этих людей провел всю свою жизнь, словно это его друзья детства и самые близкие люди. Слушает, отвечает, улыбается. Расслаблен, весел, спокоен.
Я спрашиваю у Нади про детей, убеждаюсь, что они крепко спят, и осушаю бокал шампанского. А потом и еще один до середины.
С непривычки алкоголь быстро ударяет в голову. Я догадываюсь, что Давид позвал меня сюда не просто так, мое присутствие важно, это часть какой-то игры, и снова не понимаю, какой.
Время летит вперед! Мы всей компанией оставляем пафосный ресторан переходим в соседний зал, где располагаются бильярдные столы. Я тоже беру кий, верчу в руках.
Как же давно я не играла? Сто лет, наверное. В детстве меня учил отец. Потом много лет я не помнила о бильярде, пока не начала жить с Адамом. Мы часто ездили в бар поиграть. Это было весело. Он учил меня всяким штукам.
— Ты умеешь? — спрашивает Роман.
— Да, немного, — отвечаю я. — Совсем каплю.
— Тогда разбивай!
Что я и делаю. Игра захватывает, я сосредотачиваюсь на действиях, и выигрываю!
— Немного? Она сказала немного и разбила меня всухую!
— Мой парень меня учил, — говорю я. — Он неплохо играл. Раньше. Я была уверена, что все забыла.
Бросаю взгляд на Давида, который стоит у бара и, оказывается, неотрывно следит за мной. Разумеется, слышал каждое слово. Слегка улыбается.
— А вы не играете? — спрашиваю я, отдавая себе отчет, что скачу с ты на вы, но ничего не могу поделать.
— Не умею, к сожалению, — отвечает. На губах вновь скользит легкая улыбка.
И в этот момент меня окончательно размазывает.
Живой. Живой. Живой! Он живой!
Я верила, я знала, я сердцем чувствовала. Не могла в душе похоронить его, искала глазами на улице. Была права. Воспоминания о том, как мы обнимались на пляже, целовались в ванне, расплескивая воду и смеялись обрушиваются градом. Вот же стоит. Он.
Я набираю воздуха в легкие.
Была готова на все, чтобы увидеть его еще раз. Получается, я лгала? Самой себе? Раз не радуюсь. Раз не испытываю восторга за его счастье с Венерой, вместо этого — словно в пустоту рухнула. Кругом лицемерие.
Я быстро отворачиваюсь и отхожу в сторонку к подоконнику. Опускаю глаза и вдруг обнаруживаю зацепку на колготках. Решаю разгладить, нервно поддеваю ногтям — крошечная зацепка мгновенно превращается в дыру. Пытаюсь ее стянуть, и стрелка ползет вверх.
О нет.
Я чуть приподнимаю юбку, дабы убедиться, что дела плохи. Быстро оглядываю гостей, к счастью, никто на меня не смотрит… кроме одного человека.
Давид Сергеевич смотрит на мои ноги. И взгляд у него точно такой же, как был у Адама, едва мы оказывались наедине.
Глава 19
Я пулей залетаю в дамскую комнату, хлопаю дверью сильнее, чем планировала, и кидаюсь к раковине. У меня явно начинается истерика.
Тщательно мою руки, вытираю их полотенцем, бросаю его в корзину. И снова мою, как будто одного раза недостаточно. Зачем он так смотрит на меня? Что ему нужно?
