– Товарищ начальник! – с треском распахнулась дверь, и в кабинет влетел надзиратель. – Беда в одиночке!
– Что стряслось? – Минуров так и вскочил.
– В глазок проверял, когда первый обход делал, арестованный на нарах сидел, из чашки хлебал. Второй обход сделал – он ничком на полу и не движется!
– Зачем паникуешь? – Минуров старался сдерживаться. – Камеру открыл?
– Я Матвеича крикнул. Вместе открыли и забежали. Мёртв!
– Как мёртв? Почему? Один же был?
– Один. Только не дышит и пена у рта.
– За врачом, за Абажуровым беги, остолоп! Может, припадок? А ты крик поднял!
– Отошёл… – прислонился к стене надзиратель и руки без сил уронил. – Матвеич пульс пытался считать. А его нет, холодное тело…
– Кто умер? – чуя недоброе, Джанерти задёргал начальника тюрьмы за рукав. – Кто в одиночке был?
– Да ваш арестант! – покрасневшее лицо Минурова покрылось мелкими капельками пота. – Сотрудник милиции… Губин этот… Которого вы допрашивать собрались.
XI
Странников уезжал на курорт, оттуда в Москву к месту новой службы. Отгуляли прощальные балы, отгремели пафосные речи. Весть, облетев город, взбудоражила всех, и желающие запечатлеть своё почтение в последние дни пребывания выстраивались длинными очередями за дверью приёмной.
Облачась в мундир, тайком привезённый в палату, Турин удрал из больницы. Худющий, в фуражке, спадающей на нос, бледный, но чисто выбритый, покачиваясь от слабости, шёл он по коридору губкома к кабинету ответственного секретаря. Знавшие расступались сами, недовольных теснил, а перехватив негодующий жест с запозданием выскочившей из-за стола Ариадны Яковлевны – командующей парадом, осадил её тяжёлым взглядом, не дав раскрыть рта, рванул ручку двери на себя и шагнул за порог кабинета.
Он должен был видеть секретаря губкома, объясниться с ним с глазу на глаз и помешать этому не нашлось бы никакой силы.
Кабинет был пуст. Но за дверьми известной комнаты царило веселье, раздавались шум и гам голосов. Высунулся раскрасневшийся Задов, ахнул, неестественно закатив глаза, всплеснул руками: «Кого я вижу!», нырнул назад. Турин снял фуражку, рукавом стёр холодный пот со лба; дверь комнаты распахнулась шире, и вывалился сам Странников. Навеселе, с рюмками в руках, протягивая одну, крикнул:
– Тёзка! Вот уж не ждал не гадал!
– Здравия желаю, товарищ ответственный секретарь губкома! – попробовал Турин вытянуться, как бывало, щёлкнуть каблуками, но не получилось. – Вот…
– Ничего, солдат! Своими ногами пожаловал! Благодарствую! Выписали, значит?
– Не совсем так…
– Это хорошо! – не слушая, перебил тот. – Выпьем за твоё здоровье!
Турин принял рюмку, Странников, не дожидаясь, осушил свою.
– А ведь я тебя не забыл! – потрепал он его по плечу, не замечая, как тот скривился от боли. – Собирался заглянуть перед отъездом. Артистов взять думал!.. Устроили б тебе концерт по случаю выздоровления!
Он обернулся, за спиной его толпились выбравшиеся развесёлый Задов, дородная Анна Андреевна, побрякивающая на гитаре, особа пожиже и обнажённей, знакомые профессора мединститута: Телятин или Телятников, второй по фамилии Эксельман или Виксельман, признательно кланяясь, твердящие наперебой: «Где же вы, батенька, лечились? К нам нужно было. Мы б вас в один миг на ноги, а то что же – кожа да кости»… Анна Андреевна наседала на Задова, перебирая струны: «Григорий, может, здравицу по такому случаю?»
– Видишь, как рады тебе? – пьяно сверкал глазами Странников. – Айда к нам! – и поманил за собой в комнату. – Сегодня тут только друзья! Сегодня!..
– Василий Петрович, – коснулся его рукава Турин, – у меня разговор к вам.
– Что? Не годится моя компания? – Странников переменился в лице, поморщился, ухмыльнулся. – Мне они тоже изрядно надоели. Прогнать их к чёртовой матери?
– Обстоятельства не терпят…
– Так уж не терпят? – осклабился тот и, покачивая головой, пристально уставился на Турина. – Тайны у тебя?.. Секреты особые не для моих друзей?.. А зря, ведь я про тебя всё давно знаю.
Турин выпрямился, встретил взгляд секретаря.
– Ты на койке лежал, а мне докладывали про твои героические подвиги и победы! – зло начал Странников. – Брауха злодеи погубили, а ты их упустил… В тюрьме уже свидетелей убивают!..
– Василий Петрович!
– Прав ты, тёзка, в одном. Терпеть больше нет сил. Мне! Понимаешь?.. Мне терпеть надоело! Однако я тебя за свой стол зову, как гостя важного представляю, а ты брезгуешь!..
Турин не опустил головы:
– Оправдываться не стану. Правы во всём.
– Вот! – Странников хлопнул его по плечу, опять не заметив, как тот закусил губу от боли. – Признаёшь?.. Не наговаривают, значит, на тебя завистники?
– Нет.
– За это и держу тебя, что не врёшь. Но ведь переполнилась чаша терпения. Жалуются… развалил ты милицию! Не проходит твоя кандидатура в её начальники.
Турин смолчал.
– Что ж мне делать? Гнать тебя? Судить?
– Вам решать, товарищ ответственный секретарь, только прошу уделить мне несколько минут наедине.
– С глазу на глаз? – Странников издевался или потешался, трудно понять, однако осмыслен был его взгляд, суров вид.
– Желательно, – не дрогнул, спокойнее обычного ответил Турин, в критических ситуациях имел он привычку холодеть рассудком и управлять собой.
С минуту разглядывал его Странников. Трезвел, раздумывал. Наконец крикнул в спину уходящему в комнату Задову:
– Гришка! Забирай всю компанию и катитесь к едрене фене! Погуляли и будя! Утром явишься чемоданы паковать.
– Василий Петрович… – обернулся тот, в недоумении развёл руки. – В самый разгар?..
– Убирайтесь! – отрезал секретарь, набивая трубку табаком и закуривая. – Не нарывайся на грубость!
И отвернулся, задымив, кивнул Турину на стул у рабочего стола. Тот доковылял тяжело, уселся, основательно устраиваясь, фуражку перед собой аккуратно положил.
– Выкладывай с чем пришёл, – когда остались одни, процедил сквозь зубы секретарь. – Но имей в виду, встреча наша может стать и последней.
– Последней… – как эхо повторил Турин и мрачно напомнил: – Последний раз встреча наша почему-то не состоялась. Зря прождал я вас на Саратовском вокзале. А сказать уже было чего.
– Погоди, погоди! – полез в ящик стола секретарь. – Не про это ли хочешь рассказать? – и швырнул газету с броским заголовком:
Внимание всем!
Сегодня близ остановки «Городское кладбище» при невыясненных обстоятельствах под рельсами трамвая погибла блиставшая в прошлом актриса театра Стравинская Аграфена Валериановна. Саратовский уголовный розыск просит всех очевидцев происшествия позвонить в дежурную часть по телефону 6–00.
– Глазкин подсунул? – так и перекосило Трубина.
– Привёз. А что тебя так удивляет? О моих отношениях с Павлиной тебе стало известно в Саратове, куда ты на мой вызов прикатил и от меня услышал, а Глазкин раньше многое удумал, чтоб меня в свою подлость завлечь, подстелил даже свою невесту ради решения своих гадких проблем!
Турин напрягся.
– Да-да… Что глаза таращишь? Мог бы догадаться! А когда я узнал об её смерти, сам задурил, страх разум сковал – я ж первый подозреваемый! Так выходило. Он что-то плёл, будто невеста сама руки на себя наложила, засовестившись, но я-то успел её узнать, бабу насквозь видно, как в постели переспишь. К тому же так и эдак получалось – на мне её смерть. Запил я… Э-э-эх! – Странников грохнул кулаком по столу. – Прихватил он меня под самые жабры! Запсиховал я, а он успокаивал, что свидетельницей всему является одна хозяйка той квартиры, она, мол, с перепуга сбежала куда-то, может, сдохла уже где, сама могла из-за корысти на убийство пойти, у покойницы деньги немалые были. А в милицию он заявился, ему сказывали – не нашли при трупе ничего…
– Вот оно как… Вы, значит, и с Глазкиным до моего приезда виделись? – переменился в лице Турин. – Что ж тогда всё это от меня скрывали?
– А чем делиться? Своими подозрениями? Глазкин пообещал, что о моих связях с его невестой никто не пронюхает, я и запивал тоску, страшные свои догадки водкой. Надеялся, что ты сыщик опытный, скумекаешь сам. Да и что врать, здорово тогда я за себя перепугался – летела бы карьера к чёртовой матери, вылези что наружу. Кому сейчас верят, Турин?.. Поэтому рванул в Москву, как из запоя вышел. А оттуда лишь возвратился, Глазкин тут как тут с газетой вот этой, – он ткнул пальцем в заметку, – вот, говорит, как предполагал, перст судьбы покарал убийцу, спокойно жить можно. Но тогда ещё глубже меня прошибло, что не всё так просто – врёт он. Похоже, без его рук убийство Павлины не обошлось…
– Вы догадывались, а я точно знаю, что бывшую актрису театра Аграфену Валериановну Стравинскую сбросил под рельсы трамвая ваш спаситель Глазкин. А раз её убил, значит, и от невесты своей он избавился. Актриса этому и была свидетельница.
