– Во-во! – заржал рязанец. – Истину глаголешь. Ценность, проверенная временем. И диверсификация активов опять же.
– Так я-то зачем нужен? – Ефим уже почти успокоился. Не здесь, так в следующем витке поисков ему обязательно повезет. – Я не эксперт и даже не искусствовед.
– Это точно, – обидно согласился собеседник. – Но мне нужен именно ты.
– Зачем?
– Картины, что я беру («Вот черт! Как про колбасу!» – ухмыльнулся про себя Ефим), нашел мне дилер, некто Велесов. Одну – на первоклассном аукционе, пять прочих – на каком-то мелком, французском.
– Сомневаешься в подлинности?
– А как я могу сомневаться или не сомневаться? Эксперты говорят – все подлинные.
– Так в чем же дело?
– Харя мне этого Велесова не нравится, вот в чем, – честно признался бывший артиллерист. – А еще статья, по которой тот сидел.
– За фальшаки? – не сильно удивился рекламист.
– За наркоту, – кратко ответил собеседник.
– Интересный расклад, – это удивило даже много повидавшего Ефима. – В принципе, фуфел возможен. Говорят, Айвазовский за всю свою жизнь написал восемь тысяч картин. Из них десять тысяч сейчас находятся в американских музеях…
– Спасибо, утешил, – вежливо поблагодарил звонивший.
– Не за что. Короче, весь вопрос в экспертах.
– С экспертами… – начал было банкир, но оборвал сам себя. – В общем, это не по телефону.
– А если есть сомнения, зачем связываться? – все равно не понимал Береславский. – Ведь полно надежных предложений.
– Работа с большого аукциона, одна-единственная, стоила мне полтора «лимона» гринов. А эти пять – по утверждению искусствоведов, не худшего качества – отдают за миллион евро. То бишь в пять раз дешевле. Причем уже с учетом интересов дилера – он говорит, что купил все это счастье в Европе за триста тыщ евро. Ферштейн?
– Ферштейн-ферштейн… – задумался рекламист. Что-то в этом раскладе ему не нравилось. – А чего этот твой арт-дилер не толканет все дороже? – наконец спросил он. – Без тебя. Если это не фуфел…
– Объясняет логично. Таких денег у него нет, и никогда не было. Дорогую картинку купил на мои, там все чисто. А когда дешевые выкупал с французского аукциона – затемнил, взял у кого-то в долг, под мое обещание выкупить после экспертной оценки. Теперь его жмут проценты – денежки-то он, похоже, не в банке брал. А любой новый покупатель – это затяжка времени.
– Ты уже денег ему давал за эти полотна?
– Немного. Сто тысяч баксов. Под протокол о намерениях.
– Сто тысяч баксов – за неведомое? У вас, богатых, свои причуды.
– Согласен, актив рисковый. Но возможный выигрыш стоит такого риска. К тому же сто тыщ – возвратные, если картины окажутся «не те».
– Короче, и хочется, и колется. Так, дядя Коля?
– Именно так.
– А про фраера и жадность помнишь?
– Кого ты учишь, мальчишка! – заржал герой Афгана. – А то ты сам зебру не трахнешь за десять годовых доходов!
– За мои десять – точно не трахну, – абсолютно искренне сказал Береславский. Тьфу-тьфу, конечно, но до такого экстрима у них в «Беоре» пока не дошло.
– Короче, Фим, – теперь Николай был совершенно серьезен. – Мне нужна твоя помощь. Просто так отказаться от предложения я не могу. Жаба душит. А принять что-то мешает. Разберись с этим, а?
– Я же сказал тебе, я не эксперт.
– Значит, заплатишь экспертам, которых сам найдешь. Старым или новым – кому захочешь и сколько захочешь. Да, и съездишь в Европу, разнюхаешь все около этого аукциона. Независимо от результата ты тоже получишь свои сто штук.
– Сколько это в рублях? – уточнил Ефим.
– Два с половиной миллиона, патриот ты наш…
– Годится, – сказал Береславский. – Хотя прошлое твое приглашение прогуляться по Европе запомнилось надолго.
– Раз помнишь, значит, было ништяк. Плохое забывается быстро, – не стал вдаваться в детали той, действительно не безмятежной поездки Агуреев. – Так ты согласен или нет?
– Может, лучше профессионала нанять? – Ефим старался быть объективным.
– У меня нет второго друга в этой области, – ответил тот. – А здесь весь вопрос в доверии.
– А как насчет аванса? – О главном вопросе дня Береславский чуть не забыл.
– Курьер везет тебе «лимон». Полчаса как выехал, – заржал Агуреев.
– Сволочь ты рязанская! – неубедительно возмутился Ефим Аркадьевич.
– А ты – арбатская, – подытожил содержательную беседу друг-работодатель.
Ну вот. Отсчет пошел.
И, несомненно, это было куда веселее «червивого» творчества.
Глава 8
Надежда Бакенщика
Место: Сибирь, 3,5 тыс. км от Москвы.
Время: точка отсчета.
На хутор к Бакенщику решили плыть утром – и заря не заставила себя ждать: за разговорами (и не только: охлажденная в речной воде «беленькая» под тройную уху шла отлично) остаток ночи пролетел незаметно.
Вот и солнышко начало вставать над противоположным берегом Реки.
– А я ведь дитя твое долгожданное так еще и не видел, – упрекнул старинного дружка Валентин Сергеевич.
Понимал Бакенщик, что никакую тайну навечно не утаишь, но как вести себя в этой ситуации, пока не знал. Ладно, как-нибудь само рассосется. Валя – друг настоящий. И не болтун.
Валентин принял ответное молчание друга как нежелание поддерживать разговор. В общем-то, правильно принял, но все равно слегка обиделся, хотя давно уже привык к неким странностям Бакенщика. А с другой стороны, как могут бакенщики быть не странными? Да еще на Реке, по которой давно не ходят пароходы. Короче, не сильно обиделся Валентин Сергеевич. Тем более что ребенка ему все равно скоро покажут.
«Как бы там не болезнь какая скрывалась», – вдруг подумалось ему. Похоже, это было самым реальным предположением.
Детки не получались у двоих любящих друг друга людей без малого двадцать лет. И вдруг – вышло. Но молодость-то не вернешь, а каждый годок после тридцати пяти увеличивает риск послеродовых проблем. И для мамы, и для дитяти. Конечно, в Европе на это внимания не обращают, компенсируя возраст мам мониторингом и медицинскими инновациями. Но откуда ж на хуторе Бакенщика медицинские инновации?
Что ж, если его печальное предположение справедливо и друг не хочет показывать ребенка-инвалида, это по-человечески объяснимо. Хотя все равно обидно: друг-то – настоящий. И с медицинскими связями в Питере. Как ни обидно, но пока что факт остается фактом: некоторые неизлечимые в провинции болезни в столицах достаточно успешно лечатся. А даже если и не лечатся, то дружеское участие и сопереживание ни в какой беде лишним не будет.
Над водой уже заклубился утренний туман. Да такой густой, что привязанных у берега лодок стало не видать. Все разом отсырело. И, несмотря на многолетние привычки, стало зябко, тем более костер, который прекратили подкармливать полешками, явно начал чахнуть. Быстро свернули палатку питерца, упаковали вещи в непромокаемые мешки, закопали саперной лопаткой невеликую горку оставленного после себя мусора. Вот теперь все чисто, «Гринпис» может спать спокойно.
От берега отвалили две длинные, еле заметные в тумане тени.
Валентин Сергеевич вольготно устроился на корме, используя вместо руля и весел новомодную штуку – небольшой электромотор с совсем уж крошечным винтом на конце длинного вала. Впрочем, мощности моторчика, с учетом отличных ходовых качеств «судна», вполне хватало, чтобы не спеша продвигаться против течения.
Бакенщик же безо всяких технических примочек просто греб редкими, с виду не сильными, гребками, но лодка ни на метр не отставала от питерца. И эта ежедневно повторяющаяся физическая нагрузка вовсе не мешала ему думать.
А думать было о чем.
Легко ли Служить, не понимая, в чем сокровенный смысл этого Служения? Не раз и не два появлялись у Бакенщика сомнения в самой идее этой странной службы.
Ведь отец толком так ничего и не рассказал. Да, что-то передал ему дед, а тому – прадед. Но разве мало примеров, когда не два и даже не десять, а сотни и тысячи человек одновременно совершают нечто нелогичное, если не сказать – безумное?
Сомнения – вот что отравляло жизнь Бакенщика. До такой степени, что уже задумываться начал, не зря ли он потратил свои лучшие годы.
Нет, на Реке ему по-любому было хорошо, пока бакены горели. Но одно дело – просто жить у любимой реки, а другое дело – Служить на Реке. Человеческая жизнь оправданна только тогда, когда для ее описания используются заглавные буквы.
Последние события уменьшили, если вовсе не свели на нет, сомнения Бакенщика. Он действительно Служит. Но ясности в важнейших вопросах, кому и зачем, не прибавилось ни на йоту.
Когда же это началось?
Наверное, два с половиной года назад. Питерец в прошлом и позапрошлом сезонах летом не приезжал, работал в экспедициях на Дальнем Востоке. Значит, точно два с половиной года прошло.
