В его вопросе, Артем уловил какую-то хитрость, какой-то подвох. Он не ожидал услышать мудрые, правильные речи в убогом захолустье. Обычно, в таких местах живут набожные или совершенно атеистического склада простенькие люди, с набором стандартных занятий, типа, огород, сад, подсобное хозяйство со скотиной, телевизор, кафетерий и языком почесать с соседом собутыльником. Но сегодня, сейчас, Артем никак не ожидал, не был готов к таким вопросам, которые заводили его в тупик. Он с годами привык и ассоциировал их с проверкой на вшивость или разведкой конкурентов. В таких случаях, старался переводить тематику в другое русло и если собеседник догадывался, обращал на это внимание, тогда он просто-напросто отказывался от дальнейшего общения. Но сейчас, совсем другое, другая ситуация, возможно перед ним стоял будущий родственник – образованный, начитанный, почтенный человек, который пришелся Артему по душе, и увиливать теперь от ответа было не правильно. «Что скрывать? все равно узнают», – думал Салтанов.
– Снабжаю население дефицитными товарами. – Сказал Артем, туманно, издалека.
– Удивили, а что сейчас нехватка таковых? Завалили турецким и польским барахлом, наши предприятия бедствуют из-за этого. Кто нами правит? Кто? – раздраженно сказал Владимир Николаевич, скрестив брови домиком, прикасаясь указательным и средним пальцем к виску.
Решив не доводить политизированного собеседника до стресса, Артем все же перешел на другую тему и стал расспрашивать владельца библиотеки о том или ином писателе. В дальнейшем разговоре он понял – Настин отец предпочитал отечественную литературу, особенно послевоенную тематику. Любимый писатель – это Солженицын со своей драматической биографией. Настолько он был близок ему по содержанию и кумир по жизни. Владимир Николаевич заметил хитрый ход Артема, который явно увиливал от вопроса, и не стал включать свои принципы. Он относился к тем россиянам, которые не привыкли досаждать и залазить в личную жизнь, в душу другого человека и жил по принципу – захочет, сам расскажет, когда время придет.
Свадьба походила на скромное, малочисленное мероприятие. Инициатором такого эконом мероприятия выступил сам Артем. Он в студенческие годы подрабатывал музыкантом в фирме обрядовых услуг и насмотрелся на весь негатив пафосных, с большим количеством гостей застолий, на которых и кражи, и драки присутствовали в порядке вещей. Поначалу он вообще выдвинул предложение не проводить посиделки, а скромно расписаться в ЗАГСе, на что Настя обиделась, протестовала молчанием и резкими высказываниями. Для неё этот день – важное событие, одно из главных в жизни. Исключить обряд – значит исключить праздник, к которому уважающая себя девушка готовится всю жизнь. Набравшись смелости, она выставила ультиматум: без платья – жениху придется искать другую невесту.
В день свадьбы, жених, дружок и нанятый водитель, на иномарке, подъехали к подъезду с противоположной стороны, в надежде перехитрить просящих выкуп. Но этот трюк не спас от собравшихся соседей, перевязавших проезд и подъезд разноцветными лентами, желая получить вознаграждение. Торги продвигались медленно, собравшиеся ни в какую не желали за бесценок отдавать любимицу: культурную, отзывчивую, скромную девушку, которую знали с детства. Дружок заливался потом, переговоры с его участием затягивались, риск опоздать на роспись заставил нервничать, и в итоге жениху пришлось раскошелиться. Лифт, постукивая, иногда поскрипывая, поднимал на восьмой этаж виновника торжества. Наконец, распахнулась дверь спальни, и свет, и сияние её красоты заново поразили Артема. Он не сводил глаз с невесты, с её образа, с очаровательной прически. Локоны волос свисали спиралями книзу, придавая шарм и утраивая красоту. Заколки, шпилечки, какие-то висюльки, легкий макияж и улыбка сводили с ума Артема. Он подошел ближе и начал прикасаться к платью, к висюлькам и заколкам, не доверяя увиденному. Ему показалось все не естественным, сказочным, в какой-то момент он испугался, что её могут украсть – отобрать как любимую куклу. Появились порывы ревности. Он оглядывался вокруг и видел улыбающиеся лица, не сводящие с неё глаз, и эти, как показалось ему, извращенные взгляды ещё больше нагнетали в нем порывы ревности. Настя вошла в роль принцессы, кокетливо позировала, получала удовольствие от этих взглядов и придерживала платье, приподнимая шлейф. Теперь Салтанов понимал, для чего нужен обряд и наряд невесты.
Во дворце, хотя дворцом язык не поворачивался назвать бывшее здание районного комитета КПСС, тамада выступала с заученной наизусть речью. На её лице отпечаталась противоестественная, артистическая улыбка, не натуральная до крайности. По-очереди, молодые и свидетели скрепили документ своими подписями. После, дружок и дружка расстелили рушник, кто стал первым на рушник, не трудно догадаться, конечно же Настя. Далее, по накатанному сценарию виновникам торжества предложили выпить по бокалу шампанского. Как вдруг, толи от волнения, толи от скорости пития, совершенно некстати, жених чуть не подавился напитком: закашлялся, поперхнулся, покраснел от того, что шипучий эликсир пошел не в то горло, не по тем сосудам. Увиденное подействовало на зрителей и они одновременно во весь голос вздохнули. В их рядах прокатился испуганный гул, но тут невеста быстро сообразила и сильно ударила жениха по спине – удар пришелся в нужную точку. По видимому от такой встряски, причиненной организму, шампанское все же нашло правильную дорогу, и инцидент благополучно завершился. После чего сопровождающие молодоженов гости выдохнули и стали весело реготать. Артем нисколько не смутился, не растерялся, и под хохот, под вопли «горька» крепко обнял уже жену, и принялся горячо целовать её на глазах у публики, которая аплодировала и считала до десяти. Поцелуй длился одиннадцать – целых одиннадцать секунд. Оператор заснял этот удивительный кадр на видео пленку. Ведущая призвала родителей и пришедших друзей поздравить молодых с их браком, с рождением новой семьи и пожелала Артему и Насте дожить вместе, рука об руку, до глубокой старости. Играл марш Мендельсона. Родители плакали. У невесты тоже наполнились глаза слезинками. Слезы катились по щекам, и они не успевали сметать их ладонями, тем более руки у всех были заняты огромными букетами. По заурядному сценарию, в след за торжественной частью, все поехали домой отмечать рождение новой семьи. Ничего особенного, сногсшибательного на пиршестве не произошло: посуду не били, бутылки с водкой со столов не крали. Малое количество избранных знакомых и родственников, сделало свое дело. Общение было бурным и оживленным, никто не остался без внимания, особенно по душе пришлась вечеринка Артему и Насте.
Дни пролетали не заметно. Подходил срок рожать Насте. Ребята договорились рожать в том же роддоме, в котором родился Артем. Схватки начались за две недели до Нового года. Уходил 1993 – год петуха.
Много событий принес тот бурный, порой безжалостный, но в целом добрый год. Все-таки, в начале, Артем встретил свою любовь, своего ангела, а вот теперь доставил этого ангела в заведение, в котором врачи помогли явится на свет маленькому наследнику. Оставив Настю в фойе санпропускника, он поспешил обратно домой. Стояли морозные дни, а во флигеле, в который они перебрались, в печи горел уголь. Оставить без присмотра, надолго, было небезопасно, да и потухнуть огонь мог в любую минуту. Процедура растопки занимала массу времени и сил. Прожив детство и юность в собственном доме, Артем был хорошо знаком с печкой, рубкой дров и складированием в сарай угля. Возвратившись поздним вечером, засыпав в печи жар антрацитом, он не заметил, как уснул. Утром его разбудил телефонный звонок. Линия во флигеле была запараллелена с родительским домом. На доли секунд раньше, трубку подняла мама. Артем затаив дыхание слушал:
– Алло, доброе утро, квартира Салтановых?
– Да, да, – сказала мама. – Простите, а с кем говорю?
– Это из родильного дома, а Артема Анатольевича, можно услышать?
– Конечно, конечно, – закричал спросонья Артем, придерживая трубку плечом, впопыхах натягивая спортивные штаны. – Я, я, это я, говорите!
– Пляши, папаша! У тебя сын родился. Вес три пятьсот, – сказал женский голос и положил трубку.
Артем действительно хотел плясать и петь, сердце выскакивало наружу.
«Слава Богу! Какой он? Какой он мой сын? «– этот вопрос задавал Салтанов сам себе, в то утро, сотни раз и уже спешил по гололеду, не обращая внимания на светофоры к родильному отделению.
Из гигиенических соображений, и так, для порядка, в палаты посторонних не пускали, просмотр разрешался только с улицы. Посетители-папаши выстраивались перед окнами, что-то кричали своим любимым, но их совершенно никто не слышал в здании, и, тогда они, губами, открывая широко рот, применяя жестикуляцию пальцев, как глухонемые, старались донести сказанное. Все это походило на театр пантомимы. В ответ, молодые мамы подносили своих детенышей к окну и показывали сквозь покрывшиеся инеем стекла. Туго завернутые в пеленки младенцы, похожие на матрешек, щурились от яркого, зимнего солнца, некоторые из них открывали свои малюсенькие ротики, изображая зевоту и желание вздремнуть. Счастливчики папаши, оказывались те, у которых жены-роженицы находились на первом этаже, но если на третьем, то это была явная неудача. Настеньку определили на первом. Помахав, она указала на санпропускник. Медленно передвигаясь, придерживая за больное место руками, чуть ниже живота, который не успел уменьшиться до нормы, она шла на встречу длинным коридором. И вот молодые родители сблизились и обнялись.
