мире всегда обнаруживались какие-то недостатки, идеальным он не мог быть. Спады и подъемы чередовались на протяжении бесконечных циклов. Люинь не могла понять, что делать. Ее семейство так много сил вложило в подобные попытки, а мир ни капельки не стал лучше. А если он стал лучше, то в чем? А если бы не стал, то как бы поступили люди? Люинь чувствовала, как ее мир опустошается. Она стояла на краю пустой вселенной. Не было видно ни края, ни конца. Нигде нельзя было отыскать рай.
– Доктор Рейни, – проговорила Люинь сдавленно, – вы знали о том, что я совсем не была уверена в правильности этого движения? Я с самого начала боролась с собой и не знала, участвовать мне в этом или нет. В конце концов я решила присоединиться к акции протеста, потому что не понимала, что еще делать, где еще обрести то ощущение, о котором я мечтала. Я искала ощущения жизни, живой радости осуществления себя… и смысла существования. Мне хотелось заниматься чем-то, чему стоит посвятить жизнь, всю жизнь целиком, всю себя. Мне так хотелось этого чувства, что о цели этого движения я не слишком задумывалась. Я даже о том не думала, верно ли оно по сути или нет. Мне просто хотелось, чтобы в моей жизни пылал огонь и чтобы я ощущала это горение.
– Думаю, я тебя понимаю, – кивнул Рейни.
– Вы считаете меня наивной?
– Вовсе нет. Думаю, многие носят в себе такую надежду. Помнишь, ты говорила о болезни, которую называют «безумием больших достижений»? Такое состояние не такая уж редкость для человечества.
– Из-за любви к грандиозности?
– Не только из-за этого, но и из-за гораздо более возвышенного желания – желания осуществиться во всей полноте. Ты ищешь некоего смысла, чтобы в него погрузиться. Многие ищут того же. Они стремятся к тому, чтобы стать значительной личностью на фоне такой далекой мечты. Без этого стремления не сможет осуществиться никакой контроль над людьми, никакие инициативы. Если много людей не захотят встроиться в схему, никакая схема не может быть создана. Не все люди одержимы желанием совершить великие подвиги, но великие подвиги определенно дают отдельному человеку это чувство присутствия, сознание собственной нужности.
– Но вы хотите сказать, что это бессмысленно?
– Тут всё зависит от того, что ты считаешь наполненным смыслом.
Люинь на миг задумалась:
– Что же мне теперь делать?
– Это тебе решать, – сказал Рейни. – Я могу только рассказывать тебе разные истории, но конечный выбор всегда за тобой.
Рейни подошел к входу в комнату и потянул на себя створку позолоченной двери. Дверная рама, по виду похожая на мрамор, была украшена прекрасной резьбой в виде цветочной гирлянды. В створку двери было вмонтировано зеркало.
Люинь посмотрела на свое отражение. Подол задрапированного хитона доходил ей до лодыжек. Белые искусственные цветы украшали лавровый венок на ее голове. Длинные черные волосы волнами ниспадали до талии. Она увидела, как сильно бледна и растерянна. Почти так же она выглядела два месяца назад. Она надеялась, что станет сильной и решительной, но, пережив столько, она стала еще слабее и окончательно потерялась. Она пошла к зеркалу, к себе. У двери она остановилась и посмотрела на Рейни. Тот кивнул ей. Она прикоснулась к своему отражению – так, будто решила потрогать другое пространство и время.
Она пошла по короткому коридору, и это показалось ей целой вечностью. Пол был разрисован сценами из истории человечества. Ступни Люинь ощущали холод стекла и покрытого краской металла. Круглые витражные стекла вдоль стен коридора сияли чистым и священным светом. На пол ложились геометрически правильные тени. Двери в конце коридора были закрыты и не впускали шум с площади.
За мгновение до того, как Люинь была готова открыть двери, Рейни обратился к ней:
– Пожалуй, мне стоит сказать тебе еще кое-что. Ты помнишь психически больного пациента, который выпрыгнул из окна и разбился насмерть?
– Да.
– Его звали Дженкинс. Помнишь историю с неисправностью буровой машины, из-за которой меня когда-то наказали?
– Да.
– Мое наказание случилось десять лет назад. Дженкинс в то время был архонтом системы, пробивным и рвущимся к власти человеком. Вместо того чтобы заняться решением задач управления, он окружил себя группой тех, кто ему поддакивал и тешил его эго. Еще до того происшествия его линия производства шахтерских вагонеток уже была в плачевном состоянии. Никому не было дела до проверки безопасности, поэтому несчастный случай был всего лишь вопросом времени. Поскольку наказали меня, отчет о расследовании вину Дженкинса скрыл, и Совету удалось его спасти. Но вместо того, чтобы усвоить преподанный урок, он продолжал руководить производством кое-как. Год спустя случилась еще одна крупная авария, и на этот раз Дженкинса наказали. Его лишили руководства и запретили в дальнейшем любой карьерный рост.
– Значит, это он виновен в разрушении вашей жизни.
– «Разрушение» – это слишком сильно сказано. Думаю, более верно будет сказать, что на нем лежала часть ответственности.
Люинь смотрела на Рейни и не знала, что думать. Человек, которого Рейни ненавидел, погиб у нее на глазах, а она со своими друзьями затеяла протестное движение, чтобы почтить его память. Из-за некомпетентности этого человека рухнула карьера Рейни, но потом он сошел с ума и покончил с собой, и это вызвало у Люинь и ее друзей сочувствие к нему, как к жертве системы, расшевелило их чувство справедливости.
– А как он сошел с ума? – спросила Люинь.
– Он не смог вынести того, что его перестали восхвалять, никто перед ним не пресмыкался.
Рейни заботливо положил руку на плечо Люинь. Его тяжелая ладонь передала ей ощущение силы и решительности. Она смотрела на него глазами, полными печали, а он только кивнул и ничего не сказал. Он нажал на кнопку рядом с дверью, и тяжелые металлические створки открылись. Люинь повернула голову. Площадь была подобна слепящему солнцу.
Она неотрывно смотрела на свет, на сияющую пустоту. И ничего не видела.
Мало-помалу к Люинь вернулось зрение. Она увидела, что толпа молодежи разбилась на небольшие группы. Молодые люди стояли и сидели, говорили, спорили. Как только все увидели Люинь, шум сразу же стих. Все смотрели на нее и ждали, что она скажет. Люинь сделала несколько шагов по ступеням и убедилась, что ее услышат все. Она чувствовала, что Рейни смотрит на нее, хотя он и находился довольно далеко.
Люинь кашлянула:
– Давайте все разойдемся по домам.
Ее голос прозвучал негромко, но ее услышали все, кто находился на площади. Все смотрели на нее, долго никто ничего не говорил.
– Давайте все разойдемся по домам, – повторила Люинь. –
