— Ньярл между прочим умел принимать роды и не чурался этого.
— У него видимо была слишком скучная и долгая жизнь.
Мом замолчал. Я, воспользовавшись передышкой, украдкой заглянула в бардачок, проверяя, не завалялась ли там хотя бы одна сигарета.
Не сказать, чтобы я была удивлена поведением сына, но раньше он хотя бы немного уважал меня, не изливая поток желчи и притворяясь послушным сыном. Его отдаление от брата и сестры казалось обычным делом для подростка, тем более, когда Эреб так нахваливал его успехи в фехтовании, точных науках и атлетике.
«Наследник растет.»
«Весь в меня.»
«Гордость семьи.»
Я ведь и правда верила, что муж может знать лучше, что он не станет вредить собственному сыну, что из Мома выйдет опора и защита. Боги, что же Эреб сделал с ним…
Укол вины и обиды в первую очередь на себя отозвался болью в сердце. Куда ни глянь я всюду была виновата: и в смерти Ньярла, и в падении страны, и даже в бедах детей. Надеясь обрести свое счастье, умудрилась уничтожить все, что было так дорого и едва не потеряла брата.
До сих пор самым страшным кошмаром мне снится тот день, когда я отказалась помогать прадеду, считая, что они с Каином сами во всем разберутся. Это же Ньярл, в конце концов, кто может быть сильнее и мудрее его? Ему не нужна моя поддержка, он способен справиться с любой проблемой. Так я думала. И стоя там под сводами Храма, злилась, что всю жизнь мне приходилось непрерывно работать, развивать свой талант и тренироваться до изнеможения, чтобы уметь защитить себя от какой-то эфемерной угрозы. Почти полсотни лет я ежедневно выходила на площадку и раз за разом училась драться против Каина и других некромантов, получала двойные и тройные нагрузки даже за самую мелкую ошибку, рано приобрела собственного демона и пыталась приспособиться к жизни с ним. В то время, пока остальные ученики имели хотя бы долю личной жизни, друзей, первые влюбленности и прогулки под звездным небом, я раз за разом переступала через себя, чтобы стать еще лучше в чужих глазах.
Мне казалось это пыткой, наказанием за то, что наша мать осталась в Целестии и не смогла себя защитить. Мы с братом обязаны были стать сильнее ее, настолько, насколько это вообще возможно, любой ценой, жертвуя собственными желаниями.
Солнце в закате отбрасывало длинные тени на песке тренировочной площадки. Пот струится по лицу, временами мешая увидеть брата. Боль в мышцах почти невыносима. Хочется лечь и умереть, забыв обо всем на свете, и больше никогда не притрагиваться к мечу.
Трость ударяет по каменному полу галереи, звук разносится по внутреннему двору как удар хлыста, жесткий, холодный голос повторяет в сотый раз за вечер:
— Еще.
Сил вставать в стойку нет, тело отказывается слушаться, и я беспомощно смотрю на Каина, едва сдерживая слезы. Видя это, брат еле заметно мотает головой, приоткрыв глаза шире от испуга. Если я сейчас не подчинюсь, придется делать вдвое больше, а я не могу, не могу снова драться.
— Помоги.
Мои губы едва шевельнулись, но я была уверена, что Каин услышал, его состояние не лучше моего, но он всегда был самую чуточку выносливее и оставался лидером по физическим показателям среди нас двоих. В противовес этому, у меня магические дуэли и заклинания получались легче.
— Аван, ты сдаешься?
— Н-нет, учитель.
Слезы всё же хлынули из глаз, но наверняка не были заметны на и без того мокром лице. Стиснув зубы, я онемевшими руками сжала рукоять и ценой титанических усилий встала в подобие стойки. Остатки моей гордости и тонна страха ушли на это простое движение, и сделать выпад вперед показалось равносильно смерти. Каин повторил стойку, его руки чуть тряслись, в глазах мелькнула уверенность, но даже с ней ему пришлось до крови прикусить губу, чтобы сделать всего пару шагов. Я не успела ответить ему, даже скорее не могла, но, кажется, брат на это и рассчитывал. Кончик его меча точно ударил в кисть выбивая мое оружие и распоров кожу. Боль хлестнула меня с новой силой, но я не проронила ни слова. Кровь закапала на песок, бой был проигран, и я точно не могла продолжить. Получив возможность отдохнуть и выслушивая бесконечные извинения Каина, я тем не менее никогда в жизни не была ему так сильно благодарна как тогда, зажимая перебинтованную кисть и рыдая у него на плече от счастья.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Какого это, отдать собственного сына в рабство?
— Ты сейчас пытаешься давить на жалость?
— Взываю к совести.
— Что-то не помню, где была твоя совесть, когда ты напал на Ганима.
— Не помню, чтобы он был против.
— И Гера тоже?
— Она сама просила отрезать руку.
— А там, в лесу?
— Я ее и пальцем не тронул.
— Да, в этом и проблема, ты просто смотрел как она пытается отбиться.
— Кто знает, может ей пошло бы это на пользу. По крайней мере у тебя появились бы внуки, на мужеложца же надежды нет.
Глубоко вздохнув, я в уме досчитала до десяти и, сжав в руках руль, вновь обратилась к дороге. Боги, есть в этом мире есть хоть что-то, что вернет мне моего милого, любящего сына? Сейчас я теряю всякую надежду помочь ему и дать осознать, насколько он не прав.
— Ненавидишь меня?
— Нет, все еще нет.
— Почему?
— Видимо, до конца надеюсь на то, что все поправимо.
Встрепенувшись, Мом нахмурился и, пересев на сидения рядом с перегородкой водителя, тихо зашипел.
— Надеешься на то, что я снова стану милым мальчиком? Что буду заглядывать к тебе в рот, как сестра, или покорно слушаться, как брат?
— Не обязательно, хотя бы просто вспомнишь, что мы тебе не враги.
— Вы всегда были мне врагами! Всю мою жизнь, и ты, и брат с сестрой были только обузой! Досадной помехой, которая, как камень, висела у меня на шее!
— Что ж, тогда ты должен быть счастлив, избавившись от нас.
— Нет, потому что это вы избавились от меня, едва я стал чуть менее удобным! Ты всегда всё разрешала Гани и Гере, любой их каприз, в то время как я должен был работать на износ и показывать себя примерным наследником, чтобы заслужить хотя бы каплю любви! Я нужен был только отцу, и ты еще тогда сбагрила меня ему, вечно сюсюкаясь с этим сопляком.
— А мне Эреб говорил иначе, что ты был слишком занят, что не желаешь отвлекаться от учебы, что тебе не нужна помощь и излишнее внимание.
— О, как удачно ты нашла виноватого, свалить все грехи на единственного человека, что обо мне заботился, какая мудрая мысль, мамочка! Может стоит тогда развернуться и поехать к нему? Спросить, кто из нас прав?
— Мы не одни едем в деревню, и до суда нас все равно к нему не пустят.
— Ты правда отдала его под суд?!
— Да, законы для всех одинаковы.
Мом с минуту молчал, с ненавистью буравя меня взглядом, но все же отсел на прежнее место, отвернувшись к окну.
— Что ж, даже в этом есть свои плюсы, без его помощи ты быстрее сдохнешь.
Чуть дрожащей ладонью я украдкой смахнула слезу с щеки и медленно выдохнула, разжимая зубы, надеясь на то, что сын не услышит всхлипов. Кажется, история повторилась, а Мом невольно пошел по моим же стопам.
Главный зал Храма освещали лишь свечи у алтаря, слегка разгоняя густую, будто живую, тьму, заполнившую пространство и вырисовывавшую два силуэта у блестящего черного валуна.
Привычно потирая шрам на руке, я, набравшись храбрости, двинулась на свет, прислушиваясь к тихим переговорам. С тех пор как отметина появилась на ладони, прошло уже лет сорок, все это время мы с братом честно выполняли свои обязанности, став лучшими из лучших. Долгое время мы стремились к общей цели, учились защищать себя и других, наращивали силы, ведомые местью Ньярла, что он заботливо передал нам по наследству, хоть и в виде стремления. Клинок все еще не был подвластен ни мне, ни Каину, так как наши чувства были слишком слабы, чтобы направлять столь сильное оружие.
