Ты давно здесь?
– С февраля, – разжал губы Андрей и почувствовал облегчение: он уже дважды смог обойтись без положенного обращения «сэр».
– О! – удивился и даже будто восхитился белый. – Да чего ты у двери, подойди.
И похлопал ладонью по кровати рядом с собой. Как когда-то. Андрей судорожно сглотнул и заставил себя не подчиниться. Вслепую за спиной нашарил ручку двери и вышел из бокса.
И перевёл дыхание только возле палаты, где лежал Колюня. Николай Авдеев, подорвавшийся на мине сапёр, чудом доживший до госпиталя и буквально собранный по кусочкам Аристовым и остальными хирургами. Андрей несколько раз вдохнул и выдохнул, вытер рукавом лицо и заставил себя забыть того беляка, своего последнего хозяина, что купил его на торгах и держал у себя до зимы, и отдал той банде, откупился им, спасая свою жизнь. Андрей ещё раз вытер лицо, уже ладонью и открыл дверь палаты.
– Здравствуй, Колюня, с Рождеством тебя.
– Андрей? – по подушке катнулась наглухо забинтованная с щел ью ями для ноздрей и рта круглая голова. – Здравствуй, и тебя с Рождеством.
Андрей подошёл и сел рядом, подставив своё колено под щупающую воздух ладонь. Тоже забинтованную в культю, с узкой полоской голой кожи у запястья. А дальше опять бинты, до плеча, а там, у основания шеи, ещё полоска тела. Колюня запястьем провёл по колену Андрея.
– Ты не в халате, что ли?
– Нет, в джинсах, – улыбнулся Андрей. – Я не работаю сегодня. Праздник же.
– Ага, понял.
– Вот, это тебе подарок от меня.
Андрей вложил кулёк в ладонь Колюни и осторожно, мягкими прикосновениями, помог открыть и ощупать конфеты и мандаринку. Мандаринку Колюня поднёс к лицу, вдохнул её запах и негромко засмеялся.
– Пахнет как хорошо. Спасибо, Андрей.
– Очистить тебе?
– Давай. И напополам.
Андрей взял у Колюни мандаринку, очистил её, раскладывая корки на его груди, чтобы Колюня чувствовал запах.
– Жухать не вздумай, – грозно сказал Колюня. – Одну мне, одну себе. Понял?
– Понял, – кивнул Андрей. – А если…
– А они всегда чётные, – хитро улыбнулся Колюня.
Они съели мандаринку. Андрей честно и очень старательно чмокал, изображая еду. Но когда мандаринка закончилась, Колюня усмехнулся:
– А и здоровенная же, больше апельсина. На двадцать долек, что ли?
– Я не считал, – рассмеялся Андрей.
– Жухала ты, – покорно вздохнул Колюня. – Жучила. Ты корки мне на тумбочку положи, ладно? И… и можно попросить тебя?
– Можно, конечно. Чего сделать?
– Ты в город пойдёшь когда… – медленно начал Колюня.
Андрей ждал просьбы чего-нибудь принести и уже решил, что займёт и купит, но просьба оказалась настолько неожиданной, что он растерялся. И даже подумал, что не так понял.
– Ты же на танцы пойдёшь, святки же сейчас, – медленно говорил Колюня. – Так ты один танец за меня спляши, ладно? Ну, будто это я. Мне-то… мне, видно, не плясать больше. Так ты за меня. Выгляди девчонку получше и пригласи. Ладно? Сделаешь?
– Д-да, – не очень уверенно пообещал Андрей.
Бледные губы Колюни дрогнули в улыбке.
– Сколько тебе лет, Андрей?
– Восемнадцать полных.
– Молодой ты ещё, тебе непонятно, конечно, ладно, забудь.
– Нет, – твёрдо ответил Андрей. – Сделаю.
– Спасибо, – серьёзно поблагодарил Колюня. – Как там, льёт?
– Иногда моросит, – улыбнулся Андрей.
И пошёл опять разговор о снеге, что на святках и без снега… паскудство одно.
– Я завтра зайду, – встал Андрей.
– Заходи, поболтаем, – улыбнулся ему Колюня. – Счастливо отпраздновать.
– Спасибо. И тебе счастливо.
В коридоре Андрей перестал улыбаться и устало побрёл по коридору. Обещать-то он обещал, а вот как выполнять будет? Он же… он же ещё ни разу не ходил на танцы, даже близко не совался. Куда ему, спальнику, да ещё и джи. А опознают его, так ведь затопчут, по полу размажут. И остальные парни – он знает – так же. Что же делать? Колюню обмануть… подлость это, после такого сам ведь жить не захочешь, не сможешь, а идти страшно.
Он прошёл на служебную лестницу, спустил вниз и надел куртку уже не внакидку, а в рукава. Ладно. Танцы всё равно вечером, а сейчас он просто пойдёт погуляет. Алик должен его у ворот ждать. В одиночку они в город всё-таки не ходят. Мало ли что…
Алик ждал его у проходной, оживлённо болтая с дежурившим там солдатом, помогая себе при нехватке слов мимикой и жестикуляцией. И оба с удовольствием хохотали. Когда Андрей подошёл к ним, дежурный вытер выступившие от смеха слёзы и махнул им рукой.
– Идите, ребята, веселитесь. Рождество как никак.
– Ага, спасибо, – улыбнулся Андрей.
Когда они отошли от госпитальных ворот, Алик негромко спросил по-английски:
– Случилось чего?
– А что? – так же по-английски ответил Андрей. – Заметно?
– Не очень, но есть.
Андрей ответил не сразу.
– Везёт мне… то на одного… бывшего наткнусь, то на другого.
Алик понимающе кивнул.
– Хреново. Мне пока везёт.
– То-то и оно. На Хэллоуин я чуть не сорвался. Его раненого привезли, – Андрей говорил короткими, рваными фразами, будто плевал. – И сейчас опять. Нельзя мне срываться. А сердце горит, – последнюю фразу он сказал по-русски.
Алик молча кивал. А что тут скажешь? Все они жили с этим страхом: встретить своего хозяина. Даже если не дал клятвы, то всё равно… и главное – дотянуть до отъезда, в России это невозможно, там они никого встретить не могут. Главное – дотянуть, дождаться.
Андрей искоса посмотрел на Алика. Улыбнулся.
– Ничего, – сказал он по-русски.
И Алик тут же кивнул:
– Ничего.
Сырой ветер толкал их в спины, будто подгонял. Улицы были пустынны и сумрачны. Только в окнах горели огни рождественских ёлок.
В город ушли многие, но не все. Крис остался. Помогая наряжать ёлку, развешивать и раскладывать подарки, он так и не решился повесить свой заботливо склеенный и раскрашенный пакетик. Для Люси. Если… если бы ему удалось остаться одному у ёлки, он бы ещё рискнул, а при всех… И сегодня, когда вечером все соберутся в столовой и будут праздновать Рождество, Люся не найдёт его подарка. Вот тогда, представив себе, как она перебирает впустую колючие ветви, он и решил. Сегодня вечером он и сделает это. Сдохнет, а сделает.
Крис лежал на кровати, одетый, поверх одеяла, только ботинки скинул. Вчера, в Сочельник, он сел так, что мог видеть Люсю. Что-то ел вместе со всеми, пил, даже говорил, но ничего не помнит, а она… она ни разу не посмотрела на него. Крис вздохнул. По оконному стеклу текут струйки. Не зима, а слякоть – так, кажется, по-русски? Да, правильно, слякоть. Все русские говорят, что зима здесь ненастоящая, гнилая, скорей бы уехать. И он согласен. Скорей
