– Я прикажу обезглавить герцога Гиза и сошлю королевумать в один из замков… Вас же, кузен… Впрочем, прежде чем я окончательно выскажусь относительно вас, я должен произвести один опыт. Скажите, не знаете ли вы некоего Лагира?
– Нет, государь, не помню такого! – спокойно ответил Генрих.
– Вы видали его когда-нибудь?
– Не помню, государь; мне кажется, что нет.
– Хорошо! Пибрак, вели принести сюда камзол пажа, подходящий по росту к наваррскому королю.
Пибрак исполнил приказание короля и вскоре принес требуемое.
Тогда Карл сказал:
– Хорошо! Теперь ступай и приведи сюда заключенного в При-Дье, а вы, кузен, потрудитесь одеть пажеский камзол и встать за моим креслом, как если бы вы были заправским пажом.
Через несколько минут Пибрак привел Лагира. Гасконец при входе в комнату низко поклонился королю, бросил равнодушный взгляд на стоявшего за креслом пажа и выжидательным взором уставился на короля Карла.
Последний внимательно наблюдал за ним, но на лице хорошо владевшего собою гасконца нельзя было прочитать ничего, кроме ожидания.
– Ну-с, кузен, так вы не знаете этого юноши? – спросил король.
– Кажется, я видал его где-то, государь! – ответил Генрих. При этих словах Лагир вздрогнул, отступил на шаг и с видом величайшего изумления посмотрел на человека, который был одет пажом, но которого король именовал кузеном.
Это вышло у гасконца так естественно, что король Карл окончательно убедился в непричастности Генриха Наваррского к истории похищения королевы, и, несколько подумав, произнес:
– Свет пролит наконец, и вы свободны, кузен! Пибрак, верни шпагу его величеству наваррскому королю! Что же касается вас, молодой человек,- обратился он к Лагиру,- то выбирайте: или вы назовете мне своих соучастников, или вернетесь в При-Дье, где пробудете до самого дня суда.
– Я не предатель, государь,- ответил Лагир.
– Что же делать, в таком случае уведи его в При-Дье, Пибрак!
Капитан опять увел арестованного, однако в коридоре, опасливо оглянувшись по всем сторонам, сказал:
– Вы умеете плавать и нырять, надеюсь?
– Умею. А что?
– Возьмите вот эту свечку, кремень и огниво, а затем вот вам веревка с узлами. Привяжите эту веревку к кольцу около ублиетты – вы рассмотрите его с помощью свечи – и затем опускайтесь по веревке вниз. Сквозь воду вы увидите светящуюся полоску: это – оконце, через которое у нас случайно удрал Лашеней. Небольшая холодная ванна – - и вы будете спасены, ну, а когда вы выплывете в Сену, то вас уж подберет какая- нибудь лодочка.
– Да я и так доплыву до берега, лишь бы выбраться! – радостно воскликнул Лагир, с благодарностью принимая от Пибрака перечисленные им предметы.
Пибрак запер узника и отправился обратно в прихожую короля. Проходя по коридору, он услыхал на дворе большой шум и, высунувшись в окно, убедился, что это приехала из Медона королева-мать.
– Гм…- пробурчал Пибрак,- я, кажется, вовремя выручил Лагира; ведь королеве-матери захочется хоть на ком-либо сорвать гнев, а так как наваррскому королю, слава богу, удалось вывернуться вполне благополучно, то все пало бы на голову несчастного гасконца.
Действительно, Екатерина Медичи вернулась во дворец в мрачном расположении духа. Во-первых, она была недовольна оборотом, который приняло дело вследствие наглой и смелой лжи Лагира еще в медонском домике; во-вторых, она ожидала, что при входе во дворец встретит ее сын, король Карл; между тем он не только не сделал этого, но еще через дежурного офицера приказал просить мать к себе.
Войдя в королевский кабинет, Екатерина Медичи была поражена бледностью сына.
– Что с вами, государь, здоровы ли вы? – заботливо спросила она.
– Вы чересчур много заботитесь о моем здоровье,- загремел в ответ король, – поговорим лучше о вас. В каком замке предпочитаете вы, ваше величество, провести остаток своих дней?
– К чему этот вопрос, сын мой? – изумленно спросила Екатерина.
– К тому, что я ссылаю вас! – крикнул Карл, швыряя матери письмо герцога Франсуа.- А, так я, по-вашему, болен, и вы заботитесь о моем наследнике? Вот как, вот как?..- Он захохотал хриплым, злым смехом. Вдруг его лицо сильно покраснело вплоть до белков глаз, и, схватившись за виски, он простонал: – Боже мой, уж не напророчили ли вы? Мне дурно… Все кружится перед глазами… Как болит голова!..
Королева испуганно смотрела на сына. А тот вдруг с протяжным воем схватился за голову и тяжело рухнул на пол.
– Помогите! Помогите! Помогите! – отчаянно закричала Екатерина.
Вбежали пажи и подняли короля с пола. Вдруг он с силой оттолкнул их и, обнажив шпагу, бросился на мать с криком:
– А, ведьма! Ты хотела убить меня? Ну погоди, негодная! Погоди, убийца!
Королева в ужасе бросилась бежать, но Карл настиг ее. Еще минута – и совершилось бы страшное матереубийство; однако в комнату вбежал лейб-медик короля Мирон; он охватил Карла сзади и обезоружил его.
Король спокойно осмотрелся по сторонам и затем с довольной улыбкой уселся на пол, бессмысленно напевая неприличную солдатскую песенку.
– Король помешался! – сказал Мирон.
Екатерина выпрямилась с дикой энергией и радостно сказала:
– В таком случае отныне править страной буду уже я, королева-мать!
XXII
Скинув с себя костюм пажа, надетый лишь для испытания Лагира, Генрих Наваррский вернулся к себе в комнату и уселся читать.
Не прошло и часа, как в дверь постучали и вошел Пибрак, вид которого свидетельствовал о крайней тревоге и растерянности.
– Ваше величество,- сказал он,- вам нужно бежать, не теряя ни минуты!
– Да что с вами, Пибрак? – изумленно спросил Генрих.- Ведь только что король…
– Во Франции нет больше короля, государь: государством правит на правах регентши королева Екатерина!
– Пибрак, да вы бредите?
– Увы, нет, государь! Подобно Карлу VI, королем Карлом IX овладело буйное умопомешательство, и королева-мать объявила себя регентшей.
– Чертвозьми! -сказал Генрих.-Если это так, то действительно луврский воздух становится для наваррского короля опасным.
– Надо бежать, не теряя ни минуты, государь!
– Вы со мной?
– Конечно, государь! – воскликнул Пибрак.- Ведь мне тоже придется не сладко!
– Но как мы выйдем из Лувра?
– Пойдемте, государь, только поскорее! Наверное, у маленькой потерны еще не сменили стражи, и там стоят мои швейцарцы. Но главное, нельзя терять ни одной минуты.
Наваррский король накинул плащ и вышел вслед за Пибраком в коридор. Но здесь их стерегла неожиданная неприятность – навстречу им попался офицер, который сказал Пибраку:
– Капитан, королева-правительница приказала мне потребовать у вас вашу шпагу и доставить вас в Венсенскую крепость. Пибрак нагнулся к королю и шепнул:
– Спасайтесь скорее, государь, а то и вас тоже арестуют! Генрих решил последовать доброму совету, но едва только он сделал шаг в сторону, как тот же офицер, отобравший шпагу у Пибрака, заявил:
– Ни с места, ваше величество!
– Как? – крикнул Генрих Наваррский.- Ты осмеливаешься, негодяй…
– Ваше величество,- спокойно ответил офицер,- ее величество королева-правительница приказала мне потребовать шпагу у вашего величества.
– Меня тоже отправят в Венсенскую крепость?
– Нет, государь, ее величество приказала содержать вас под домашним арестом.
– Ну что же,- смеясь сказал Генрих,- я нахожу, что это очень внимательно с ее стороны! – и, не переставая смеяться, он вручил офицеру свою шпагу.
– Прощайте, государь! – печально сказал Пибрак.
– Скажите "до свиданья", милый Пибрак!
– Ну так до свиданья, государь!
Пибрака увели, а Генрих Наваррский по приглашению офицера вернулся в свои комнаты. Как мог он убедиться вскоре, его апартаменты были оцеплены часовыми и были приняты все меры к тому, чтобы он не мог убежать.
Генрих уселся читать, но его мысли были в разброде, и он никак не мог сосредоточиться. Тогда он принялся расхаживать по комнате, но вскоре и это занятие утомило его. Наконец он распахнул окно, выходившее во двор, и прилег на подоконник.
На дворе никого не было, кроме пажа Готье, забавлявшегося с ручным соколом.
– Эй, Готье! – осторожно крикнул Генрих. Паж подошел поближе и почтительно поклонился наваррскому королю.
– Мне до смерти скучно,- продолжал Генрих.- Не можешь ли ты подняться ко мне наверх?
– Это будет, пожалуй, трудно, ваше величество, но… попытаюсь!
Паж Готье был ближайшим другом Рауля, Рауль любил Нанси, а Нанси была предана наваррскому королю, следовательно, и Готье тоже втайне держал сторону наваррского короля.
Кроме того, вообще вся низшая дворцовая прислуга обожала Генриха за веселость, ловкость и простоту обращения. Поэтому Готье не остановился перед неприятностями, ожидавшими его в случае обнаружения его проделки, и смело сказал часовому у двери комнаты Генриха:
