начали бы выходить на левый фланг неприятеля. Но другой возможности осуществить подобное движение не было, к тому же завеса лесов и болот, отделявшая их от русских, была столь густа, а Наполеон столь искусен в маневрах, что на успех оставалось много шансов.
Решившись, Наполеон назначил выступление на 10–11 августа. Даву предписали присоединить в Бабиновичах и Россасно дивизии Морана, Фриана и Гюдена и вместе с ними и дивизиями Дессе, Компана, а также поляками, вестфальцами и кавалерией Груши приготовиться прикрывать Россасно и Ляды, где армии предстояло перейти через Днепр. За вычетом дивизии Домбровского, оставленной в Минске, войска Даву формировали силу примерно в 80 тысяч человек. Кавалерии Монбрена и Нансути под началом Мюрата и корпусу Нея назначалось перейти через Днепр, доставив тем самым Даву подкрепление в 36 тысяч человек. Наконец, Евгений, выдвинувшись из Суража, и гвардия, выдвинувшись из Витебска, должны были добавить еще 55 тысяч человек к французской армии, по крайней мере к той ее части, которая выдвигалась вперед. Поскольку Латур-Мобур, если бы был призван присоединиться, мог добавить к ней еще 5–6 тысяч всадников, силы, с которыми Наполеон готовился нанести решающий удар, следует оценивать в 175 тысяч боеготовых солдат.
Пока Наполеон готовился к великому движению, русские тоже готовили операцию, но не столь хорошо согласованную и не имевшую таких же шансов на успех. Князь Багратион присоединился к 1-й армии через Смоленск. Понеся некоторые потери в Могилеве и на маршах, он привел к Барклаю-де-Толли 43 тысячи человек, доведя тем самым общую численность противостоявшей Наполеону армии до 135–140 тысяч солдат. От принятого императором Александром и измененного ходом событий генерального плана осталось решение продолжать отступление перед французской армией, не упуская случая использовать все возможные ошибки Наполеона. И казалось, что одну такую ошибку, состоявшую в видимом рассредоточении его расположений, уже обнаружили. Заметив, что расположения французских войск начинаются в Сураже и продолжаются в Витебске, Лиозно, Бабиновичах и до самого Дубровно, предположили, что они разбросаны на пространстве более чем в тридцать лье.
Русские генералы, представлявшие собой скорее военную олигархию, нежели штаб, подчиненный одному начальнику, продолжая считать идею отступления весьма разумной, поддавались ей, между тем, неохотно и всякую минуту испытывали желание попытать счастья в сражении при первом же благоприятном случае. Воссоединение двух армий, доведя общую численность русского войска до 140 тысяч человек, доставило лишний довод в пользу сражения. Князь Багратион, с присущим ему пылом, возглавлял тех, кто хотел сражаться. Рядовые солдаты, недостаточно просвещенные, чтобы оценить преимущества рассчитанного отступления, называли трусами сторонников попятного движения. Солдаты доходили до оскорблений доблестного Барклая-де-Толли, что тот переносил с видимым безразличием, но с внутренней печалью, тем более глубокой, что она была скрытой. Однако 5 августа он собрал военный совет, на котором присутствовали, помимо него самого и Багратиона, великий князь Константин, начальник главного штаба 1-й армии генерал Ермолов, генерал-квартирмейстер 1-й армии полковник Толь, начальник главного штаба 2-й армии граф Сен-При и полковник Вольцоген, наиболее видный поборник системы отступления. Полковник Толь, с горячностью и в резкой форме, ему свойственной, стал отстаивать идею наступления и получил поддержку, которую всегда получают, когда говорят в направлении преобладающей страсти.
Барклай-де-Толли и Вольцоген безуспешно отстаивали преимущества отступления, имевшего целью завлечь французов вглубь России и атаковать их только тогда, когда они будут достаточно ослаблены, чтобы можно было неминуемо восторжествовать над их доблестью. Их не поняли, или же притворились, что не поняли, и оказали их рассуждениям самый холодный прием. Барклай-де-Толли имел только иностранное имя, полковник же Вольцоген был иностранцем и по имени, и по происхождению. Им достаточно ясно дали понять, что они не внушают доверия, и было незамедлительно решено перейти в наступление, хоть и противное рассудку. Решили, что атаковать будут 7 августа, тремя колоннами: две колонны, состоявшие из войск 1-й армии, выдвинутся через верховья Каспли на Инково против расположений Мюрата, центральный пункт линии французов, который расценивался как самый слабый, а третья колонна, состоявшая из 2-й армии под началом Багратиона, выдвинется из Смоленска на Надву, чтобы содействовать усилиям двух первых.
Выдвинулись 7 августа, согласно принятому плану. На следующий же день сильный авангард из казаков Платова и кавалерии Палена приблизился к Инкову, где были расквартированы генерал Себастиани с легкой кавалерией Монбрена и один батальон 24-го легкого, принадлежавший Нею. Генерал Барклай-де-Толли захотел лично присутствовать в авангарде, дабы собственными глазами видеть происходящее. Себастиани, будучи наделен скорее политической прозорливостью, нежели военной, подпустил к себе неприятеля, почти о нем не заподозрив, и только успел сообщить своему командиру, генералу Монбрену, что его плотно теснят и долго он не продержится. По одному лишь его знаку Монбрен вскочил на коня и увидел, как 12 тысяч всадников атакуют 3-тысячное войско генерала. Огонь 24-го батальона долго сдерживал эту тучу всадников, а Монбрену и Себастиани пришлось атаковать их более сорока раз!.. Наконец, потеряв 400–500 человек, в том числе целую роту 24-го, генералы отошли к расположениям Нея и нашли в его корпусе серьезную поддержку.
Русским пришлось остановиться. Эта атака показала им, что если некоторые французские посты и не были в ту минуту начеку, вклиниться в их позицию невозможно. У Поречья, в расположениях Евгения, русские столкнулись с крайней бдительностью и обнаружили значительные массы войск, что было естественно, ибо там собралось много пехоты. Приметив это, Барклай-де-Толли решил, что французы меняют позицию, передвигаясь к левому флангу, чтобы обойти правый фланг русских у истоков Двины и отрезать их от дороги на Санкт-Петербург. Пораженный этим наблюдением генерал, выдвигавшийся против своей воли, разослал генеральный контрприказ по армии от одного крыла до другого и предписал двум главным колоннам, подчинявшимся ему непосредственно, совершить попятное движение, дабы без промедления произвести мощную разведку справа. И поступил совершенно правильно, ибо, продолжив наступательное движение, получил бы во фланг удар от 120 тысяч человек, подходивших с Двины, был бы оттеснен на 55 тысяч, охранявших Днепр, и, вероятно, раздавлен меж теми и другими. Что до Багратиона, он оставался на дороге перед Смоленском, у Надвы.
Девятого августа донесение о непонятных движениях неприятеля поступило в штаб-квартиру. Трудно было разобрать их смысл, но Наполеону так не терпелось схватиться с русскими, что он радовался любой встрече с ними. Он предписал всем быть начеку и решил дождаться развития событий, прежде чем предпринимать свой великий маневр. Но поскольку 9 и 10 августа отступавшие русские не подали никаких признаков жизни, Наполеон предположил, что привлекшие его внимание маневры означали только перемену расположений, и привел армию в движение. Десятого числа погода была ненастной, и выдвинулись только 11-го и 12-го. Выслав
