дивизий Коновницына и Капцевича. Слева Ней, выдвинув две дивизии и оставив третью в резерве, подошел к цитадели, у которой накануне потерпел неудачу 46-й полк. Густые заросли кустарника мешали распознать форму и слабое место земляной цитадели, не обнесенной частоколом и потому доступной для захвата. Ней не осмелился атаковать ее вслепую, но прорвался в предместье Красное, занятое дивизией Лихачева, которую и оттеснил к городским рвам.
Эта минута назначалась для главной атаки на Мстиславль и Рославль, которую должен был исполнить Даву. Большая дорога, разделявшая предместья, вела к Малаховским воротам. Сначала маршал направил на нее дивизию Морана, чтобы изолировать одно предместье от другого и облегчить последующую фронтальную атаку. Тринадцатый легкий полк, ведомый генералом Дальтоном, при поддержке 30-го линейного пошел в штыковую атаку на неприятельские войска, расположившиеся перед дорогой, оттеснил их, под градом пуль со всех сторон устремился по дороге вперед и отбросил русских к самой городской ограде. Слева дивизия Гюдена, ведомая своим генералом и лично маршалом Даву, с такой же силой атаковала Мстиславль, обороняемый дивизией Капцевича, оттеснила ее штыками к входу в предместье, затем прорвалась в него, прогнала дивизию по всем улицам и отвела к краю рва в ту самую минуту, когда туда по большой дороге подошла и дивизия Морана. Справа дивизия Фриана захватила Рославль и добралась, как и две другие дивизии, до крепостной стены.
Тем временем русские, которым Барклай-де-Толли отправил в подкрепление дивизию принца Вюртембергского, попытались вновь перейти в наступление, исполнив вылазки через Никольские и Малаховские ворота. Князю Понятовскому, подошедшему к Никольским воротам, понадобилась вся доблесть его поляков, чтобы оттеснить русских обратно в город. Не меньше доблести пришлось проявить и Даву перед Малаховскими воротами. Он имел дело с дивизией Коновницына и дивизией принца Вюртембергского, возобновившими яростную атаку. Однако их оттеснили и вынудили вернуться в город через те же ворота, через какие они попытались выйти. Между тем генерал Сорбье подвел орудия 12-го калибра из артиллерийского резерва гвардии, и их поставили так, чтобы накрывать продольным огнем рвы и вправо и влево, в результате чего русские окончательно заперлись в Смоленске. Тогда всю артиллерию нацелили на городскую стену, но ядра застревали в старой кирпичной кладке и не причиняли ей серьезных повреждений. Из несколько сотен пушек стали обстреливать город поверх стены, и каждый снаряд либо разрушал дома, либо убивал защитников, скученных на улицах и городских площадях.
В конце концов, после шести часов ужасного боя сражавшихся разделила стена, которую французы не могли форсировать и из которой русские больше не решались выходить. Даву подготовил всё, чтобы захватить город наутро после ночного обстрела. Наполеон велел передать маршалу, что город следует захватить любой ценой, и предоставил ему свободу выбора средств. Невозможно же было, в самом деле, понеся столь значительные потери, не суметь захватить штурмом город.
По совету генерала Аксо, которому удалось осмотреть ограду под сильным огнем неприятеля, Даву решил предпринять атаку на правом фланге, между расположениями 1-го корпуса и корпуса князя Понятовского, где имелась старая брешь, так называемая брешь Сигизмунда, которую так и не заделали и только прикрыли земляным бруствером. Аксо объявил позицию доступной, и Даву предоставил генералу Фриану честь повести наутро его дивизию на приступ.
Ночь оказалась страшной. Русские, пожертвовав, наконец, драгоценным городом, за который только что пролили столько крови, присоединились к французам в его разрушении и подожгли его сами, тогда как нападавшие поджигали его снарядами невольно. Внезапно среди темноты взметнулись потоки огня и дыма. Армия, стоявшая на высотах, была потрясена необычайным зрелищем, подобным извержению Везувия ясной летней ночью (по выражению Наполеона в его бюллетене). Это зрелище заставило ощутить всю ярость войны, и хотя никого не ужаснуло, но исполнило всех волнения. Наша многочисленная артиллерия добавила к пожару своего огня, дабы сделать пребывание неприятеля в Смоленске решительно невозможным.
В самом деле, обильно пролитая русскими кровь удовлетворила их честь, долг, благочестие и все чувства, побудившие их сражаться. Поначалу принеся расчет в жертву чувству, Барклай-де-Толли вернулся к расчету и предписал Дохтурову, Неверовскому и принцу Вюртембергскому оставить Смоленск в течение ночи, что они и сделали, предав город огню, дабы сдать врагу обугленный труп, а не тело великого города.
На рассвете несколько солдат Даву, приблизившись к земляному укреплению, которое должны были захватить, обнаружили его незащищенным, взобрались на него и услышали с другой стороны славянский говор. Поначалу они решили, что наткнулись на русских, но вскоре, узнав поляков, которые только что вошли в город через Раченку, помчались с добрым известием к Даву. Французы валом повалили в город и поспешили отбить его у огня, в надежде спасти хотя бы частично. Реальные потери французов составили 6–7 тысяч убитыми и ранеными, а потери русских, по самым точным оценкам, составляли не менее 12–13 тысяч.
Опустошение от пожара было значительным, основные склады оказались уничтожены, потери продовольствия, особенно колониальных товаров, – огромны. Большинство жителей разбежались, а те, что остались, не успев или не имея средств убежать, собрались в главной церкви Смоленска, старой византийской базилике, пользовавшейся в городе большой известностью. К счастью, снаряды пощадили почитаемое здание, избавив нападавших от огорчения из-за бессмысленного кощунства.
Наша армия, несмотря на упоение боем и победой, испытала при вступлении в Смоленск мучительные чувства. Прежде, когда мы вступали в покоренные города, жители, ободренные доброжелательностью французских солдат, после первой минуты страха возвращались в жилища, которые никто и не думал разрушать, и спешили поделиться с нами (за деньги, естественно) своими припасами. Пожары возникали только от наших снарядов. В последней же кампании, особенно после пересечения границы Московии, мы повсюду встречали безлюдье и пламя, и если редкие жители оказывались в наших руках, на их лицах читались только ужас и ненависть. Видя одни пожары, безлюдье и распростертые на улицах трупы, наши солдаты начали понимать, что эта война не из тех, когда неприятеля обезоруживают посредством блестящих боев и человечности. Но тяга к необычайному всё еще владела ими и влекла их, вид Наполеона по-прежнему приводил их в восхищение, и они верили, что участвуют в экспедиции, которая превзойдет все экспедиции древности.
Наполеон объехал верхом предместья и город, а затем поднялся в одну из башен, которые фланкировали стену со стороны Днепра, и с которых можно было обозреть всё происходящее за рекой. Он увидел, что русские занимают другой берег и еще удерживают новый город, но готовятся его оставить, думая, очевидно, защищать его лишь то время, что необходимо для отвода войск. Таким образом, главной операцией дня стало обеспечение переправы через Днепр. Русские разрушили мост между старым и новым городами. Генералу Эбле приказали перебросить
