За китайской ширмой слышатся всхлипывания, затем сдавленный стон. Мать поднимается с дивана.
Мать. За ширмой кто-то есть, какой-то зверь.
Отец. Ваш пудель или ангорский кот.
Мать. Там кто-то шевелится.
Отец. Я ваш зверь, ваш дракон, ваш единорог!
Мать (отталкивает его, идет к ширме и отодвигает ее).
Из-за ширмы появляется испуганный мальчик.
Эдвард!
Отец. Эдди! Что ты здесь делаешь?
Э д в а р д-м а л ь ч и к (он не в силах говорить, только показывает на них и громко кричит. Одновременно с ним кричит и Эдвард-взрослый). Обезьяны, павианы, шимпанзе, орангутаны!
Эдвард-мальчик убегает.
Отец и мать обескураженно смотрят друг на друга.
Отец (бежит к двери). Эдди! Подожди! Вернись! Это совсем не то, что ты думаешь, мой мальчик!
Э д в а р д-в з р о с л ы й (родителям). Ну и что теперь? Что вы теперь скажете? Меня ведь там больше нет.
Отец. Госпожа… Мариэтта, я не виноват.
Э д в а р д-в зрослый. Я не желаю этого слышать. Найдите какие-то иные слова! Довольно театра! Спектакль окончен.
Отец. Мариэтта, у тебя корона съехала набок.
Мать вытирает помаду с его щеки.
Я хочу есть. На работе съел только омлет.
Мать. Есть баранья ножка. И ананас на десерт.
Отец. Ананас на десерт…
Мать. Ты думаешь, Эдди все слышал?..
Э д в а р д-взрослый (резко перебивая ее). Нет! Не смейте! Не вмешивайте меня. Меня ведь там уже нет.
Отец. Ты очень добра ко мне, Мариэтта.
Мать. Я люблю тебя. Ты очень сильный и так добр ко мне… И я знаю, ты меня любишь.
Отец. И что же теперь?
Мать (спокойно). Пойду сниму это платье.
Отец (снимает галстук, расстегивает рубашку). Да, пойди переоденься.
Мать. Теперь эти костюмы нам больше ни к чему.
Отец. Пожалуй.
Мать уходит, отец за ней. Эдвард бросается за ними следом.
Эдвард. Не уходите, не убегайте, трусы! Я хочу услышать вас теперь, когда вы перестали играть ваш спектакль. Погодите, еще не конец. Ну пожалуйста!
Отец и мать уходят.
(Обращаясь к Элене.) В лохмотья они одеты, Элена, и это навсегда. В обыкновенные лохмотья! Все эти сказки, забавы и танцы не могут продолжаться бесконечно. В один прекрасный день неизбежно прорывается наружу… настоящая жизнь. Главных слов они так и не сказали, а то, что они говорили, лишено смысла. Ни малейшего смысла.
Элена. Ты болтаешь какую-то чепуху! Я не вижу смысла в твоих словах.
Эдвард. Мне холодно!
Элена. Иди в дом.
Эдвард. Нет.
Элена. Хочешь есть?
Он кивает.
На рынке только баранина. Говядина здесь ужасная, но как-нибудь надо попробовать купить. Будешь суп?
Эдвард. Мне сейчас было так страшно, Элена, я не могу тебе передать. (В пространство.) Я не святой, который, сидя на скале, питается репейниками и кузнечиками. (Снова начинает декламировать.) И когда придет его час, он лицом к лицу встретится с Великой Вселенной и, умиротворенный, вручит ей свое тело на вечный покой. Нет! Кровь еще играет во мне. И моя трепетная плоть еще жива.
Элена. Подумать только, решиться на такое. И это все из-за меня.
Эдвард (деловито). Вовсе не из-за тебя! Просто я не терплю, когда меня обманывают.
Элена. Это одно и то же.
Эдвард (нежно). Но ведь не ты одна обманываешь меня.
Элена. Эдвард, я хочу уехать с этого острова.
Эдвард. Я тоже. Давай вернемся домой.
Элена. Как хочется снова увидеть наш сад. И нашего садовника. И телевизор. И наш дождь.
Эдвард. Как прекрасно твое загорелое тело!
Элена. Еще! Еще!
Эдвард. Все…
Она развязывает ему галстук, снимает с него туфли, снимает с него пиджак и вешает на стул.
Элена. Ты обгорел. Нужно быть осторожнее с солнцем. Сначала надо загорать не больше десяти минут, потом… (Достает из сумочки крем и смазывает ему лицо.) Сиди спокойно.
Пауза. Вдалеке слышны крики купающихся детей.
Ну вот. Все в порядке! Вчера вечером ничего не произошло, верно? Ни со мной, ни с тобой. Забудем все это! Вычеркнем из памяти. Договорились? И все будет как прежде.
Эдвард (говорит это как бы мимо нее). Ты очень добра ко мне.
Элена. Я люблю тебя. И ты любишь меня.
Эдвард. Солнце похоже на колесо. Оно наезжает на тебя и сбивает с ног.
Из дома громко доносится арабская мелодия «Танец цапли».
Занавес.
Сахар
Пьеса
Действующие лица:
Кило.
Макс.
Старший Минне.
Младший Минне.
Ягер.
М а л у.
Б о б е к.
Два поляка.
Картина первая
Один из бараков для сезонных рабочих на территории сахарного завода в Верьере (Северная Франция). Сцена представляет собой барак, где живут фламандцы, слева — дверь, за нею виден коридор. В комнате десять кроватей, четыре из них составлены штабелем. На пятой свалена одежда. Крайними справа стоят кровати двух братьев Минне. Следующая Макса, дальше — Кило. Слева, как бы отдельно от других, стоит кровать Ягера. Рядом с ней — печка. На заднем плане — три шкафа светлого дерева, армейского образца. Одним пользуются братья Минне, другим — Кило и Макс, третий — в полном распоряжении Ягера. В глубине барака — титан с водой и на стене — мишень для игры в «птичьи клювы»[216]. Братья Минне сидят на своих постелях — это двое похожих как две капли воды лысых старца. Тот, кого называют старшим, появился на свет раньше на четверть часа. На нем рабочая спецодежда — синий комбинезон и резиновые сапоги. Младший в длинных подштанниках и серой шерстяной нижней рубахе. Ягер, в стороне, насвистывая, чистит ботинки.
Младший Минне. Минне!
Старший Минне (что-то бурчит).
Младший Минне. Попроси его еще раз.
Старший Минне. Он не хочет. Он, видите ли, устал. (Смотрит на Ягера.) Но чистить ботинки силы у него есть. Зачем ему чистить ботинки? Не спрашивай меня, спроси лучше у него. (Пауза.) Завтра утром он выйдет на свое болото, и ботинки тут же промокнут насквозь и порыжеют. Снова надо будет чистить.
Ягер (не поднимая глаз). Это смягчает кожу, и обувь дольше носится.
Старший Минне. Нет чтобы ходить в сапогах, как все мы, он, видите ли, из другою теста.
Ягер. В сапогах у меня потеют ноги.
Старший Минне. Просто ему нужно чем-нибудь себя занять. В этом все дело. И он прав. Праздность — мать всех пороков. Ну, а если мы тоже хотим себя занять и приглашаем его перекинуться в картишки, ему это не по душе.
Младший Минне. Ну давай же, Ягер.
Ягер. А какова ставка?
Старший Минне. Франк.
Ягер пожимает плечами.
А ты что предлагаешь? Пять франков? Ты думаешь, у нас денег куры не клюют? (Пауза.) Уверен, мы и по тысяче франков не привезем с собой в Эвергем, а ведь целый сезон здесь надрывались, ровно клячи на руднике. Спина у меня согнулась, будто резиновая, и к тому же вся в рубцах и ссадинах. Да, этот сезон я никогда не забуду, господа! Сначала эти шуты гороховые объявили забастовку, не успели мы загрузить свеклой первую тачку, как они начали голосовать. «Стоп! — орут. — Нам слишком мало платят»…
Ягер. Уж если рассказывать, так давай по порядку, Минне. Сначала расскажи об этих французских шутах гороховых, которые дома, во Фландрии, обещали нам двадцать два франка в час и бесплатное питание, а когда мы приехали, стали платить по двадцати одному франку да еще берут с нас деньги за харчи. Вот с чего начни!
Старший Минне. А сколько ты получаешь сейчас? Вот то-то! Или, может, ты уже не платишь за харчи? Вот то-то! И мне приходится работать за тех семерых, что сбежали домой. Нечего сказать, хороша компания, бросили нас здесь отдуваться за двадцать один франк. Вначале было тридцать пять человек, а осталось пять. Подсчитай-ка. Я работаю за семерых, господин Ягер. Да еще прибавь к ним этого. (Кивает головой на Младшего Минне.)
Ягер. Никто не заставлял тебя оставаться.
Старший Минне. Не заставлял. Но что нам делать дома?
Младший Минне. Вот именно: что нам делать дома?
Старший Минне (брату). Уж во всяком случае, там нам было бы лучше, чем здесь. Сам посуди — каждый день на обед капустный суп, у меня от него потом понос всю зиму. Ну, не корчи такую рожу, Минне. И у тебя тоже.
Младший Минне. Да у меня давным-давно понос. С тех пор, как мне пятьдесят стукнуло.
Старший Минне. Ну а у меня он от капустного супа. А от поноса — слабость.
Пауза.
Младший Минне. Осталось еще девять дней.
Старший Минне. Подбрось-ка угля в печку.
Младший Минне исполняет его приказание.
И подоткни тряпкой дверь.
Младший Минне выполняет и это.
