– Мама рассказывала, что моя прабабушка во время войны работала радисткой, – сказала подружка, откусывая вафельный стаканчик, из которого на пальцы потекло растаявшее ванильное мороженое, – а прадед был летчиком. Он разбился на самолете. Так и не узнал, что у него родился сын.
– А мне папа рассказывал, что мой прадед был взят в плен и приговорен к расстрелу, – через некоторое время сказала я, – и жизнь прабабушки стала под угрозой, потому что она якобы была женой еврея. Но все было не так. Это случилось из-за ошибки в фамилии польского происхождения. Чтобы спастись, ей нужно было с ним развестись.
– И она развелась? – спросила подружка, болтая ногами.
– Нет.
– Его расстреляли?
– Нет. Он освободился, прошел всю войну до Берлина и даже был награжден медалью Героя Советского Союза.
Мы сидели, глядя на мирные, переливающиеся мягкими цветами сумерек воды, шелестящие у нас под ногами, и говорили о войне. В честь празднования шестидесятилетия Победы в школе нам задали написать выпускное сочинение, посвященное Великой Отечественной войне. Тема разговора пришла сама и поглотила меня с головой. Мы жили в городе, где каждый камень мостовой помнил голод, страдание, смерть. Отполированный временем, истертый историей, он отдавал холодом, проникающим через босые пятки. Безучастный, серый, он навевал воспоминания, которых не было. Воспоминания, которые передаются нам с молоком матери – воспоминания наших предков. Воображение рисовало смятые черно-белые картинки чумазых, изголодавшихся лиц, глаз, сухих, безжизненных, умерщвленных, и опустошенных, одиноких душ, в которых теплилась трепещущим комочком вера. Людская масса сливалась воедино и шла твердой, истощенной стеной, грудью защищая то, во что верила – будущее. Была одна Родина, одна вера, один Бог, который жил в сердцах людей. И не было границ, национальностей и культур. Было единение, и была Победа.
Мы сидели, вспоминая то, что стало словами. Прошлое раскрыло перед нами свою пасть, низвергая на свет стоны истории, омывшей кровью наше будущее.
Но в людских головах никак не может прижиться мысль, что не национальность делает нас людьми. Мы отличаемся друг от друга не принадлежностью к той или иной культуре, цвету волос или предпочтению в музыке, а сознанием, которое определяет наше поведение.
Через два дня оборванный мальчишка, пробегая мимо меня по школьному коридору, дернул меня за волосы и громко крикнул: «Жидовка!».
Так я впервые столкнулась с предательством, порожденным глупостью.
Виктория озвучила то, чему я сама не могла дать определение. «Жизнь научила меня не рассказывать каждому, кто я есть». Люди с какой-то пугающей беспечностью относятся к словам, брошенным ими в лицо и попадающим в самые болезненные уголки души. Оскорбление было нанесено не мне, нет. Меня не оскорбляло само слово «жидовка» – еврейской крови во мне было ровно столько же, сколько японской. Это слово, с пренебрежением брошенное оборванным мальчишкой, ставшим невольным участником клеветы и извращения мысли, относилось не ко мне. Оно улетело в прошлое и попало в чистое, верное сердце моих предков. Самое непростительное оскорбление, которое может получить человек в своей жизни – это оскорбление в адрес его родителей, будь оно прямым или косвенным.
В Виктории я невольно нашла отражение собственных мыслей, и это привлекло меня.
Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, отбросив назад мои волосы. А вместе с потоком холодного воздуха прилетел звонкий девичий смех, неожиданно ударивший в сердце.
Глава 8
Мы ехали уже около получаса. Солнце поднималось все выше, обжигая верхушки деревьев. Знойный ветер бил в лобовое стекло, в машине гуляли бешеные потоки воздуха. Свободная трасса и волнующие виды были нашими главными спутниками. Утром, сразу после завтрака, как только я села в тени деревьев в дедушкином саду, чтобы почитать книжку, на улице послышалось шуршание шин по щебенке, и во дворе показался Василий. Я быстро собралась и села в черный «дефендер», не имея ни малейшего представления, куда мы едем. Атмосфера жаркого южного дня туманом обволакивала мое сознание, заставляя думать о таинственных предгорьях и диких лесах этого уголка.
Мое воображение начинало рисовать поэтические картины прошлого, где царили тавры, воевали римляне, отстраивая древнюю Трою, и приносили жертвы древние женские племена, так недавно ступавшие по этой земле.
Прошло еще полчаса, прежде чем Вася, сбавив скорость, свернул на разбитую дорогу, скрытую густыми зелеными зарослями.
– Куда мы все-таки едем? – я высунулась из окна. Ветер принес душный аромат сухой травы.
– Ты ведь мало где была в Крыму? – Вася улыбнулся.
На тот момент я имела лишь общее представление о Крыме. Машины у деда не было, так что мама иногда покупала билеты на экскурсии, и мы ездили на туристическом автобусе смотреть местные достопримечательности. Экскурсоводы так заунывно рассказывали про постройки времен графа Воронцова, что мне становилось тошно, и в предобморочном состоянии мы возвращались домой, – в голове откладывались лишь смутные впечатления. От сказок, что читала мне в детстве бабушка, я знала некоторые легенды, из скудных школьных знаний – общую историю, последовательность событий которой надолго не задержалась в моей голове. История преподавалась настолько неинтересно и безучастно, что воспринималась как перечень голых фактов о датированных событиях, не имеющих органической почвы судеб живых людей.
– Надо это исправить, – добавил он.
Да, действительно нужно было заполнить этот пробел. Мое воображение требовало новых волнующих впечатлений и эмоций, а судя по уверенному настрою Васи и, насколько я была осведомлена, его исчерпывающему знанию Южного побережья Крыма, они были гарантированы уже сегодня.
Совсем скоро разбитый асфальт закончился, растворившись в местном грунте, так что машина начала подскакивать на редких булыжниках. Дорога вывела автомобиль по крутому склону на асфальтированный серпантин. Вася прибавил скорость. Дорога петляла по склону гор, образовавших что-то вроде котлована, в середине которого, далеко внизу, виднелся лес. Склоны были темно-зелеными от деревьев. Мы проехали по кругу, огибая котлован, и, повернув налево, выехали по узкой грунтовой дороге, разрезающей гору на две части, к небольшой деревушке. Удивительным казалось встретить в таком диком, глухом месте поселение. Деревянные дома были довольно ухоженные, огороды занимали по меньшей мере по двадцать пять соток каждый. Вряд ли местные власти следили здесь за самозахватом территории. По проселочной дороге нам навстречу выехал велосипедист. Я почему-то удивилась, увидев велосипед. Казалось странным встретить здесь присутствие отголоска цивилизации. Еще более нелепо выглядела небольшая башня, одиноко возвышавшаяся над семью бревенчато-каменными домиками.
– Это местная телебашня, – ответил на мой вопрос Вася, а потом с улыбкой добавил: – Они же не совсем отрезаны от мира.
Абрикосовые деревья свисали на проселочную дорогу, яблони прогибались под давлением еще зеленых кислых плодов, виноград обвивал фасады домов. Крыша одного дома, находящегося в низине, была скорее похожа на дополнительные метры сада, чем на кровлю помещения: на зеленой, покрытой травой черепице рос яркий, пышный куст. Казалось, каждый дом здесь составлял неотъемлемую часть местного ландшафта.
Оставив позади деревню, мы остановились у основания покрытого лесом склона. Кроме нас здесь стоял небольшой микроавтобус со спящим за рулем водителем. Со всех сторон нас обступали склоны гор, густо заросшие лесом, образовывая естественную темно-зеленую крепость, освещенную жарким золотым диском.
– Где мы находимся? – я вышла из машины и огляделась.
– Сейчас ты все увидишь. – Вася захлопнул дверцу и направился к тропинке, ведущей по более пологому склону наверх. – Пошли.
Интерес полностью овладел мной. Место представлялось мне диким и заброшенным, и только близкое присутствие людей лишало меня полной уверенности в том, что оно может быть обитаемо кем-то еще. Мы направились вверх. Склон, на первый взгляд представлявшийся пологим, оказался довольно крутым для подъема, мелкие камушки то и дело вылетали у меня из-под ног, так что я инстинктивно схватилась за идущего чуть впереди Васю, крепко сжав его локоть. Он сразу же взял меня за руку и потянул за собой.
Скоро мы вышли на горизонтальную тропинку, и я оценила преимущества жизни на ровной местности. Чуть запыхавшись от подъема, я огляделась по сторонам. Мы были в лесу. Птицы звонко стрекотали, оповещая о своем присутствии. Я подумала, что с наступлением сумерек здесь должно быть довольно жутко. Но при свете дня здесь было прекрасно.
Нас окружал бук, сквозь прямые стволы которого проникали золотые лучи. Кое-где на земле лежали сломанные ветки. Чуть дальше крымская сосна поднимала свои пышные шапки как длинноногая славянская красавица. Тропинка снова повела нас вверх. Дорога пролегала по расположенному каскадом склону горы. Скоро я услышала шум воды. Мы подошли к небольшому обрыву, на дне которого бежала горная речка. Потоки воды пробирались сквозь упавшие деревья и ветки, облизывали каменные глыбы. Ущелье по обеим сторонам было покрыто тонкими деревьями. Вася первым пошел вниз, крепко держа меня за запястье. Мы осторожно спустились к воде. Возле самой кромки лежали поросшие зеленым мхом коричневые камни. Здесь было довольно глубоко. Через бешеный поток воды, шумно прыгающий по каскадным каменным выступам, был перекинут сухой ствол дерева. Вася снял легкие ботинки, подвернул джинсы и зашел в воду.
