Или, может быть, «навсегда» означает человеческую жизнь? Узкие рамки восприятия нашего сознания умещают в такое емкое слово слишком короткое значение? Я поняла, что больше всего в жизни мне претили перемены. Стабильность была мне ближе изменчивости. Я уже знала, я чувствовала, что то, что мы называли дружбой, развалилось от первого дуновения морского ветра, столь слабого и незначительного в сравнении с тем, какую силу несет в себе сама дружба, – ветра, название которому – время. Мы все выросли, детские мечты исчезли, и отношения наши уже не были такими близкими и самозабвенными, какими они были раньше. Словно чьим-то дыханием унесло пыль наших мечтаний. Или, быть может, мечты были только моими? Я отдавалась дружбе со всей страстностью, на которую только было способно мое детское сердце, я полюбила этих мальчишек, я привыкла к этой жизни, которая растворилась в морской воде, прибив к бухте слабый след прошедшего детства в образе Васи. Но и Вася был уже не тот. Он не был мальчиком, он стал мужчиной.
Мне хотелось радостей, я все еще горела желанием броситься вприпрыжку по сосновому лесу, прячась от вымышленных чудовищ и дикарей. А рядом со мной сидело далекое эхо моих желаний. Вася был слишком далек от этих шалостей, и я впервые почувствовала разницу в возрасте. Что мне от его понимания, тихой задумчивости и решительности, если я не могу, как раньше, вскочить ему на плечи, повалить на песок, засыпать камнями? Всем своим видом он воплощал мужественность, руки его были далеки от мальчишеской тонкости, а плечи – слишком широки. Я не могла себе позволить вольного поведения, как раньше. Почему? Что произошло за эти два года? Неужели я так отвыкла от него? Столько лет, проведенных вместе, закончились скованностью и растерянностью. Я почувствовала, что я стесняюсь его. Я боюсь сделать неверное движение, сказать что-то, что выдало бы мою стеснительность.
Василий был необычайно родным и чужим одновременно, и все же…
– Давай никогда не терять связи друг с другом, что бы ни случилось? – вдруг выпалила я невпопад.
Вася удивленно поднял на меня свои глаза. У меня внезапно возникла острая потребность в этом его обещании.
– Давай.
– Ты обещаешь мне? – я помедлила. – Все так странно. Все сильно изменилось. У меня чувство, будто что-то оборвалось. Я не хочу потерять тебя.
– Маша, о чем ты говоришь? – Вася нахмурился.
– Я имею в виду Диму, Колю – то, что с нами происходит. Мы стали другими. Почему-то я поняла это только сейчас.
– Я с тобой, мой друг, – он обнял меня за плечи. – Я всегда буду с тобой.
Сумерки начали опускаться на склоны гор. Нужно было вернуться к машине до наступления темноты. Лес стал еще более таинственным, чем днем. Он полнился тенями, сухие ветки хрустели под ногами. Мое воображение было перенасыщено и утомлено. День был наполнен впечатлениями, и мое усталое сознание уже не воспринимало той полноты воображаемого мира, которым был исполнен вечерний горный лес.
Когда мы были в машине, стало совсем темно. Вася включил фары. Мы двинулись по хрустящей дороге в обратный путь. Мы ехали в молчании. Мне вдруг стало неловко за свой порыв. Что заставило меня сказать все это? Я сказала как будто двусмысленные слова. Я посмотрела на Васю. Неясный свет редких фонарей вырывал из темноты его профиль. Было сложно понять, чем заняты его мысли. В отличие от его проницательности, моя находилась в зародышевом состоянии.
Я прислонила лицо к стеклу. Из приоткрытого окна дул свежий ночной воздух. Мне стало холодно. Удивительный контраст: знойный день и холодная, душная ночь. Противоречиво и гармонично было устроено это место. Мои мысли были подернуты дымкой, туманной казалась дорога. Или это стекло запотело от моего дыхания?..
Я плыла на большом белом пароходе. Вокруг было прозрачное, голубое море. Небо было чистое, и сверкало яркое солнце. Пароход приближался к берегу. Скалистый, крутой берег. Волны ударялись о вертикальную, выжженную солнцем коричневую каменную стену. Когда пароход подплыл ближе к берегу, я поняла, что стена эта большой старой башни, вокруг которой кружили чайки. Я и несколько матросов спустились в лодку и поплыли к этой стене.
По мере приближения к ней я понимала, что это место мне знакомо. Разве могла я раньше бывать в этом диком, заброшенном месте? Основание башни уходило в море, стена была покрыта каким-то налетом, походившем на ржавчину. На берегу повсюду лежали отколовшиеся гранитные куски. Несмотря на дикость места, я хотела сойти на берег.
И вот я стою на берегу, а передо мной зияет темный вход. Я была здесь. Я теперь совершенно уверена, что была. Внезапно из черноты входа вышел мальчик. Спотыкаясь о камни, он пошел навстречу мне. Я ускорила шаг. Что делает ребенок в этом заброшенном месте? Я подняла голову. На самой вершине башни, на развалинах, что остались от нее, сидели три чайки. И вдруг меня осенило, что башня – это старый маяк.
Мальчик приближался ко мне, и внезапно я поняла, что это Вася. Только ему не двадцать, как должно быть, а лет восемь. Мы стояли друг напротив друга, и я не могла понять, что произошло. Внезапно он повернул голову в сторону моря. Проследив за его взглядом, я заметила слева от себя шарообразный кусок горы. Я находилась в нашей бухте. Но маяк… Откуда здесь маяк?
Яркий свет. Яркий солнечный свет бил в глаза. Я сощурилась. Машина стояла перед домом деда, и свет фонаря освещал подъездную дорожку. Я с трудом открыла глаза.
– Мы приехали, – улыбнулся Вася. Он сидел на водительском кресле вполоборота ко мне. Его лицо скрывала темнота.
– Спасибо за день, – сказала я. – Мне очень понравилось.
Я посмотрела на него в ожидании ответа, но наступила пауза.
Я открыла дверь и вышла из машины.
– Может, зайдешь?
– Уже поздно. Не хочу беспокоить, – он положил руки на руль.
– До завтра, – сказала я и хлопнула дверцей.
Машина дала задний ход. Я стояла у калитки и смотрела вслед удаляющимся фарам. Вася уезжал. Два огонька, как маленькие маяки, сверкали в непроглядной ночной тьме. Подумав об этом, я вспомнила маяк из сна. Странно, что это сравнение пришло мне на ум сейчас.
Во всех окнах горел свет. Было часов восемь вечера, повсюду стрекотали цикады. Я поднялась на крыльцо. Снимая босоножки, я услышала из раскрытой двери кухни приглушенные голоса. Мама и дедушка сидели за столом, мерно потягивая смородиновый чай. Даже здесь я чувствовала его тонкий аромат. Дверные занавески чуть надувались от легкого сквозняка, но дома все равно было душно.
Попив ароматного чаю, послушав вечерние разговоры, какие обычно происходили у нас после жаркого летнего дня, замученная зевотой и утомленная пережитыми впечатлениями, я отправилась спать.
Как только моя голова коснулась подушки, я сразу же погрузилась в глубокий сон.
Глава 9
Василий приехал ровно в два часа дня. Его черный «дефендер» блестел в лучах послеобеденного солнца. Я села на заднее сиденье, и мы медленно покатили по улице. Мама и бабушка замерли у калитки со смородиновыми листами в руках. Я помахала им в заднее окно, и они направились к дому.
Как только мы выехали на выездную дорогу, которая, петляя по склону, вливалась в поток шоссе, Вася нажал на педаль газа. Машина взревела и, казалось, напрягая все свои силы, рванула в гору. Я откинулась на спинку сиденья от внезапного толчка. Вася, улыбнувшись на мое «ой», только еще сильнее надавил на газ. Обернувшись, я увидела, что за нами едет серебристая «шкода», еле заметно моргая раскосыми фарами, а за ней гудит синий старенький «БМВ». Я весело помахала им рукой. За ними, внизу, я разглядела голубой кусочек моря, а через некоторое время мне открылся вид на весь городок, который все быстрей удалялся, погружаясь в прозрачный туман.
В зеркале над лобовым стеклом отражались темные глаза Васи, напряженно следившие за дорогой. Его лицо было спокойно, руки крепко сжимали руль. Ветер из открытого окна раздувал его рубашку на рукаве. Вдруг он посмотрел на меня, его глаза сощурились в улыбке, а я неожиданно смутилась.
Вскоре мы выехали на шоссе. Машин было мало, и Вася дал волю своему «дефендеру». Сначала слева и справа нас окружала горная стена. Деревья сплошной зеленой массой мелькали за окнами. Солнце редкими лучами проникало сюда сквозь пышную растительность. Но вот мы выехали на извилистую, ярко освещенную ослепляющим желтым светом ленту дороги. Слева был обрыв, справа – отвесные скалы, сменяющиеся виноградными плантациями и желтыми полями. Дорога здесь была недавно отремонтирована, машина неслась по свежему асфальту, а сердце замирало, когда на еле ощутимых неровностях «дефендер» взлетал, а я оказывалась в невесомости. Иногда внизу, среди деревьев, мелькали крыши домов, а на фоне темно-синего моря вырисовывались высотки. Но они так же быстро исчезали, как и появлялись, сменяясь необитаемыми скалами и зелеными зарослями.
