– Заледенела? – улыбаясь, он опустился рядом со мной. Я не ответила, глядя в другую сторону. Какая самоуверенность! Как хорошо, что он проявил самоуверенность. Но я обиженно надула губы, изо всех сил стараясь сдержать улыбку. – Хорошо освежает, правда?
– Нет, не правда, – я повернулась к нему.
– Да не говори глупостей! Я же вижу, что тебе понравилось.
Я рывком встала. Нужно было держать себя обиженно и достойно. Я направилась вниз по тропинке. Он пошел следом, накинув мне на плечи свою рубашку. От легких потоков воздуха по моему телу побежали мурашки. Холод ушел, уступив место разгоняющему горячую кровь учащенному сердцебиению. На мокрые ноги налипала прозрачная пыль. Все, что мне сейчас хотелось – это отомстить Васе. Я еле сдерживала подступающий смех. Я скинула его рубашку, развернулась, бросила ее ему в грудь и, крикнув, чтобы он убирался со своей самонадеянностью восвояси, побежала по мокрым камням вниз.
Справа шумела ледяная вода, слева каменные валуны круто уходили вверх. А я бежала, лавируя на камнях, босыми ногами соскальзывая с камня на камень и с трудом удерживая в правой руке скользкие босоножки. Я вновь ощущала себя дикаркой: волосы крупными завитками развевались, играя на моих плечах и спине, подол платья раздувал ветер, а ноги ступали по диким, влажным камням. Я бежала по лесу, по берегу ручья, я бежала вперед, имея своей целью золотистый просвет впереди, там, где потоки воды скрывались среди камней и кустарников и убегали куда-то вниз. Солнце здесь косыми лучами проникало сквозь густую листву, а впереди я видела единственное яркое окно в этом сумеречном мире.
Я стояла на теплой, сухой земле. Острые ветки щекотали мои ноги. Ветер бил в лицо. Я держалась за ствол тонкого дерева, у меня кружилась голова. Яркое солнце било в глаза, ослепляющее, горячее. Тихое «о, Господи!» вырвалось у меня. Кого еще мое подсознание могло вспомнить в это мгновение, настолько же ослепляющее, как и яркий свет, озаривший его. Совершенство, абсолютное, как истина, сила, вечная, неумолимая, жизнь, дарованная Создателем.
Я стояла на краю обрыва. Далеко внизу, покрытые влажной дымкой и прозрачным светом, зеленым лесом и бархатной травой, ровным каньоном расступились склоны гор. Они были слишком далеко и слишком близко, казалось, я могу дотронуться до них рукой. Это было похоже на живописную картину искусного художника, увидевшего во сне долину Вратов Рая. Одинокая птица летела между склонами, лавируя, то опускаясь, то поднимаясь. Мне казалось, я лечу вместе с ней.
Я впервые почувствовала, как я дышу. Казалось, мои легкие наполняются золотым воздухом, животворящим, наполненным мелкими каплями сладкой росы. Свежесть, несвойственная этому времени дня, летела мне навстречу, проникая в каждую клетку моего тела. В объятиях ветра я чувствовала себя совершенной, как и все вокруг меня, я ощущала себя частью общего потока. Я была неотъемлемой крупицей этого незыблемого мира. Я была птицей, видевшей перед собой лишь голубое небо, золотой диск солнца и ветер, – сильный, живительный ветер!
Василий был рядом. Он стоял за моей спиной. Он чувствовал мой восторг и знал, что дар моего красноречия не поможет мне выразить то, что я переживала сейчас. Казалось, он знал меня лучше, чем знала себя я сама.
Молчание сейчас было красноречивее слов. Даже в таком языке, как русский, не могло найтись тех эпитетов и метафор, которые были бы способны донести всю красоту раскинувшейся передо мной долины, и восторг, переживаемый моим сердцем. Оно вырывалось из груди, изнутри била какая-то неведомая ранее сила, – казалось, душа обрела крылья и рвалась из грудной клетки на волю, желая обрести истинный полет и найти наслаждение вдохновения.
Слова забылись, мысли потеряли свою силу, и только чувства были накалены до предела. Ощущения, передаваемые мозгу каждой клеткой тела, были неповторимы. Чувства считаются человеческой слабостью, но не они ли делают человека по-настоящему сильным? Что может разум, сухое мышление без живительного сока впечатлений? Чувства, как смазка, действуют на сознание, давая ему жизнь, толкая на размышления. Разум – почва, нуждающаяся в удобрении чувствами.
Сколько времени мы пробыли здесь, я не заметила. Время здесь не имеет общепринятого значения. Часы измеряются закатами и рассветами, а секунды – вдохами и ударами сердца.
– Это прекрасно, – улыбнулась я, садясь на согретую землю склона. – Я готова часами сидеть вот так, – я глубоко вздохнула. – Знаешь, я так скучала по родным лицам.
– Это мило.
– Нет, это дорого сердцу.
– Мило то, что дорого сердцу, – просто улыбнулся Вася.
– Логично, – я засмеялась.
– Сухая логика душит эмоции, – Василий сел рядом. – Не думай ни о чем сейчас.
– Давно у тебя машина?
– Два года. Знаешь, тебя слишком долго не было… рядом.
– Да… – я посмотрела на Васю, освещенного лучами уже клонящегося к закату солнца, и, поддавшись порыву, я сказала: – Мне так не хватало всего этого. Мне не хватало легкости. Здесь я чувствую себя здоровой и счастливой. Здесь есть все, что мне нужно: свет, тепло, тень, воздух и… ты. Ты замечательный. Спасибо!
– За что? – Вася улыбнулся своей широкой улыбкой. – Я показал тебе только предисловие к повествованию, даже не начав читать его, а ты уже говоришь «спасибо». – Вася улыбнулся еще шире. Ему польстили мои слова.
– Расскажи мне еще что-нибудь, – после недолгого молчания сказала я.
– Из меня рассказчик не очень, – Василий косо посмотрел на меня и улыбнулся: – Временами. Я больше люблю внимать прекрасным девушкам.
– Ну и ладно, – фыркнула я и добавила, особенно выделив второе слово: – Внимай прекрасным девушкам.
– Знаешь таких?
– Честно? Я – нет.
– Да, жаль, жаль… – театрально вздохнув, пожал плечами Вася.
– Почему? А ты знаешь?
– Найдется пара-тройка…
– А я их знаю? Может, просто не замечала.
– Одну знаешь точно.
– Может, просветишь? – я повернулась к нему вполоборота.
– Ее? – Вася хитро прищурил глаза.
– Меня! – и я легонько толкнула его в плечо.
– Ну, нет. Могу только ее, прости. – Вася покачал головой.
– Ну, тогда иди и скажи ей, что она прекрасна, – я театрально отвернулась. – Пусть ведает, какая она.
– Ты прекрасна, – после недолгой паузы проговорил Василий. – Теперь вот и ведай, какая ты.
– Значит, я не знакома с той, кого знаешь ты.
– Логика есть, – согласился Вася.
Мы сидели так, пока солнце не стало опускаться к вершинам предгорий. Мы разговаривали на самые простые темы, обсуждая то, что видели наши глаза: цвет деревьев, форму облаков, неизвестную птицу, обитателей леса, легенды Крыма. Разговор увлек меня, я была совершенно счастлива в те минуты. Вася смеялся, глаза его блестели в оранжевом южном свете, загар казался черным в наступающих сумерках. В какой-то момент я посмотрела на него и подумала, как мог он остаться один? Почему мы не вчетвером сидим сейчас перед этим прекрасным видом, почему все пришло к такому заключению?
Я внезапно перенеслась на берег нашей бухты. Оранжевый диск касался кромки воды. Мне было двенадцать. Мы сидели на валунах, Митя расположился рядом на гальке и складывал камни один на другой.
– Вот бы всегда так сидеть, – сказала я. – Всегда-всегда. Вот бы остановить время, и чтобы мы остались такими, какие мы есть. Мы бы сидели вот так, смотрели на море, вчетвером, а время бы шло, и все бы обходило нас стороной. Мы бы жили-жили и были бы счастливы.
– Какое это счастье – вечно сидеть на валунах? – спросил Митя.
– Мы бы никогда не старели, – я повернулась к Мите.
– Нам было бы неимоверно скучно, – сказал Коля. – Хорошо бездействовать, когда ты устал. А так, вечно сидеть и смотреть на горизонт… Он тебе надоест на третий день.
– К тому же камни слишком жесткие, – добавил Митя, усмехнувшись.
– Тебе еще рано бояться старости, – улыбнулся Вася, кинув в меня маленький камушек.
– Когда-нибудь мы вырастем и разойдемся.
– Кто тебе такое сказал? – возмущенно спросил Коля.
– Я часто об этом думаю.
– Какие странные у тебя мысли, – Вася запустил в меня еще один камушек.
– Марусь, не забивай себе голову ерундой. – Каменная башня Мити с шумом развалилась. – Когда мы станем взрослыми, мы так же будем дружить. Все останется по-прежнему.
– Я хочу, чтоб было так! – с жаром сказала я. – Мы ведь друзья? Самые настоящие!
– И мы всегда будем вместе! – сказал Коля, театрально вздернув кулак.
Эта сцена детских грез ясно предстала у меня перед глазами. «Мы всегда будем вместе». Зачем человек придумал слово «навсегда»? На Земле нет вечного двигателя, вечной жизни, бесконечной дороги. Даже у такого бескрайне голубого неба есть конец. Если мы говорим «навсегда», значит, мы заранее врем? Не лучше ли всегда помнить, что всему приходит конец, тогда не будет так больно по его наступлению?
