– Зажи-и-м!! – тонко и гнусаво завизжал он. Судорожными движениями скинул с себя провонявшую потом рубашку, оторвал рукав и прижал импровизированный тампон к ране. – Зажим, он убьет нас всех!!!
Луч фонаря скользнул по его лицу, на мгновение ослепив. Зажим изумленно присвистнул. После этого он направил фонарь в другую сторону, и желтое пятно света остановилось на сгорбленной фигуре Носа. Он сидел, неторопливо вытирая лицо одеялом.
– Твоя работа, Нос? – с тревогой в голосе спросил Зажим.
– Он напал на меня, – совершенно спокойно отозвался зэк. – Хотел отомстить за ту свихнувфуюся идиотку. Я просто затитялся.
– Он… врет, – задыхаясь от гнева и боли, выкрикнул Сава. Тряпка, которой он закрыл рану, моментально набухла от крови. Любое прикосновение к оголенному хрящу причиняло невыносимую боль, от которой темнело в глазах. – Я же говорил… я же…
Не выдержав, он зарыдал. Из огрызка носа, хлюпнув, выполз розовый пузырь.
Зажим загремел наручниками.
– Ну-ка, протяни клешни, Нос.
– Зачем? – промурлыкал зэк, улыбаясь. У него был настолько простодушный вид, какой бывает у добропорядочного гражданина, сидевшего на лавочке с газетой и наслаждающегося хорошей погодой.
– Пожалуй, лучше тебе побыть в «браслетах», – рассудительно произнес Зажим. – Не хочу однажды утром проснуться без носа или уха.
– Я затитялся, – повторил Нос, но руки протянул.
Раздался отчетливый щелчок.
– Утром с тобой разберемся, – нахмурившись, сказал Зажим. – Все.
Испытующе взглянув на Саву, он бросил:
– Сам виноват, валенок. Вечно с тобой всякая хрень происходит. Сидел бы молча, ничего бы не было.
Саве показалось, что он ослышался. Внутри, словно варево под крышкой раскаленного котла, заклокотала ярость.
Зажим себя вел так, будто ничего особенного не случилось.
Значит, это он виноват? Что, они только ограничатся наручниками?! И все?! Можно спать дальше, будто ничего и не произошло?!!
«Будешь качать права, получишь еще», – услышал он внутренний голос.
– Нет… нет, Зажим. Слушайте… – Сава запнулся, отхаркивая скопившуюся во рту кровь. – Мне и этой женщине нужен врач! Я истеку кровью!
– Не истечешь, – буркнул Ходжа. – Заткни тряпкой дырку, и все.
– Он опасный псих! – всхлипывая, захныкал Сава. – Так нельзя… Наручники… ему не помеха. Его нужно связать! Прошу… вас.
– Не смотрите вы, пожалуйста, – медленно, чуть ли не по слогам протянул Нос, подмигивая Саве. – Свысока-а-а… а по небу прокатите нас…
– Зат… заткнись, – едва ворочая языком, проговорил Сава. Он чувствовал себя полностью разбитым – сказывалась потеря крови и болевой шок. – Заткнись, мразь.
Нос тихо рассмеялся. Откинувшись спиной к стене, он застыл, глядя на Саву из-под полуприкрытых век.
– Спокойной ночи, – шепотом произнес он, и Сава содрогнулся.
Он больше не уснет. Иначе эта нелюдь снова подкрадется к нему и обгрызет все лицо.
Оторвав от рубашки второй рукав, зэк поменял «тампон».
Кровь скоро должна остановиться.
Он потерпит. Обязательно потерпит.
Фонарь потух, и зэки вновь улеглись.
Сава придвинулся к женщине. Она глубоко дышала, укрывшись одеялом, и он, нащупав ее руку, робко погладил ее. Странно, но это придало ему немного уверенности.
– Домой…
Сава склонился над ней. Несколько капель крови, сорвавшись с его раны, упали ей на лицо, но, казалось, она этого не заметила.
– Послушай… ты должна бежать отсюда, – прошептал Сава, убедившись, что женщина не спит и смотрит на него.
Сквозь просвет в потолочном настиле скользнул бледно-желтый свет луны, и Саве стало видно ее лицо, бледное и окровавленное.
– Я… я помогу тебе. Беги. Или погибнешь. Утром они опять тебя изнасилуют. И если не придет помощь, мы погибнем.
Несколько секунд она безмолвно смотрела на зэка, потом вздохнула и отвернулась.
Сава вытянул трясущуюся руку, разглядывая ее в лунном свете. Кровь на ней быстро подсыхала, начиная стягивать кожу.
Потом посмотрел в темноту.
Нос.
Там, в трех шагах от него, сидел опасный психопат. Людоед.
«Он смотрит на тебя», – прошелестел в мозгу внутренний голос, и мужчина покрылся ледяным потом.
* * *
«Домой. Домой».
«Домо-о-о-ой…»
Заунывно-монотонный голос сновал по закоулкам сознания, словно смертельно раненный зверек, царапаясь в агонии и оставляя повсюду капельки крови.
Сава потер глаза, стараясь не касаться изуродованного носа. Стреляющая пульсирующими вспышками боль постепенно выровнялась, распространившись на все лицо ровной свинцово-ноющей маской. Губы и щеки распухли и отекли, словно их накачали силиконом. На лоб, вымазанный подсохшей коркой крови, приземлилась муха, и Сава торопливо согнал ее. Та улетела с недовольным жужжанием. Зэк скосил глаза, пытаясь разглядеть рану, однако из-за скудного освещения под землей едва ли что-то увидел. Ноздревато-бордовая каша, смахивающая на кусок застывшей лавы, – вот и все, что он смог рассмотреть.
Тем не менее в землянке стало светлее, и зэк понял, что наступило утро. Он огляделся. Женщина сидела, укутавшись одеялом, сквозь спутанные нечесаные волосы на него с тоскою смотрели рыбьи глаза.
Сава прижал указательный палец к губам.
Кроме уголовницы, в землянке спал еще один зэк, с головой накрытый одеялом. Судя по высунувшемуся ботинку, это был Нос, и Саву передернуло.
Наверху послышались приглушенные голоса, и он затаил дыхание.
Разговаривали Зажим и Ходжа.
– …Мать моя в шлепанцах… череп трещит, как будто меня вертухаи дубинками отхреначили, – жаловался Ходжа. – Эх, пива бы…
– Пива нет, – уныло отозвался Зажим. – Даже вода закончилась. Почему хоть че-то не заныкал?
– Дык, Зажим…
– Ладно, проехали. И курева тоже нет?
– Не-а. В автозаке все выкурили, – извиняющимся тоном проговорил Ходжа.
– А Доктор-то жмот, – заметил Зажим. – Мог бы табачку в рюкзак бросить.
– Дым могли ищейки учуять, – возразил Ходжа.
– До сих пор ни хрена не учуяли.
Несколько секунд они молчали, потом Ходжа озабоченно спросил:
– Слушай, дело тухлое какое-то. Накосячили мы вчера. И Нос этот…
– Ты о чем? – резко спросил Зажим. Послышалось журчание какой-то жидкости, и Сава не сразу сообразил, что кто-то из уголовников справлял малую нужду.
– О том, что Доктору не понравится, что мы наворотили. Эта курица из «стакана» зачем-то была нужна ему. А мы ее того… Того самого, короче… И кстати. Все ума не приложу, почему мне кажется, что я ее где-то видел?
Зажим рассмеялся злым дребезжащим смехом.
– Ну что ж, напряги извилины, может, и вспомнишь эту шмару. Вдруг это у нее после встречи с тобой мозги скисли? А насчет «того самого»… Доктор просил нас привести тех, кто с нами в автозаке. Ну да, просил беречь ее. Но жисть распоряжается по-своему. Ну, малость потрепало бабу ночью. Кто ее так покоцал? Нос. Вот пусть и отвечает. Я ему не хозяин. Захотел с телкой развлечься, ради бога. Пускай Доктор с него и спрашивает.
Ходжа издал нервный смешок. Судя по всему, аргументы Зажима его не убедили.
– Зажим, с Доктором это не прокатит. Малява была тебе адресована. Ты старший, а значит, в ответе за все.
Журчание прекратилось, после чего Зажим сказал:
– Да знаю я. А если на эту мутотень по-другому взглянуть, а?
– Как это?
Помедлив, Зажим неожиданно произнес:
– Кто он такой, этот Доктор? Ты знаешь, Ходжа?
Возникла пауза. Сава воочию представил себе опешившую физиономию Ходжи после столь неожиданно-убийственного вопроса. Провокационного вопроса.
– Доктор? – спросил Ходжа, словно изумляясь звукам собственного голоса. – Дык, это… кто ж не знает Доктора… Маляву тебе передал…
– Маляву? Какую маляву? – с нарочитым спокойствием удивился Зажим. – Первый раз слышу. Эй, кто-нибудь слышал про какую-то маляву?
Очевидно, до Ходжи стало доходить, какую опасную игру затеял его приятель.
– И конечно, ты ее не глотал, – язвительно заметил он.
– Не-а. На хрен мне бумагу есть? А если хотите – вперед, ковыряйтесь в моих катяхах.
– Ты с огнем играешь, Зажим, – предупредил Ходжа. – Доктор, если узнает…
– Плевать на Доктора, – зашипел Зажим, перебив зэка. – Я сам не пальцем деланный. В задницу эти зарубки. Дойдем до деревни, пересидим пару дней. Ты ведь из здешних краев?
– Ну… До поселка километров семь. Ну, может, десять.
– У меня в Плескачево кореш живет. Это где-то в окрестностях. На крайняк туда двинем. Ты ведь найдешь дорогу? – сказал Зажим. – Не ссы, Ходжа. Если со мной, решай прямо щас. Мне точно терять нечего. Сдаваться я не буду. Лучше сдохнуть от пули легавого, чем до конца дней валяться опущенным возле параши.
– Гм… – промычал Ходжа, после чего, понизив голос, спросил: – А с этими… что?
