дня стоил того, чтобы узреть в трещине земного пространства иной мир, услышать голоса счастья и, наконец, ощутить покой и подняться по дорогам и лестницам вверх, где глазам открыта уже не линия на горизонте, а бескрайняя даль.
Вечер и солнце уходили на запад. Первым шёл яркий солнечный круг, почти белый от заполняющего его света. За ним, бережно обволакивая небо и облака, двигался вечерний сумрак. Ночь была близко. Идущая следом за вечером, она гнала впереди себя ветер, будто подхлёстывая им своих предшественников, и шуршала в древесной листве, возвещая миру наступление прохлады. Город наслаждался закатным часом. Он устал от жары и провожал солнце с облегчением, блаженствуя в вечерних тенях и запахах освежающих напитков. Улица у дома Кьяры благоухала холодным кофе, мятной водой и гранитой, что клочковатыми цветными горками красовалась в стаканах, которые Роза разносила посетителям кафе. Пропуская сквозь себя свет от окон, крупицы ароматного фруктового льда горели точно огненные, и стаканы, наполненные ими, походили на маленькие фонарики, зажжённые по случаю особого праздника.
Именно праздничным Марчелло ощущал настроение этого дня. Ещё утром он обратил внимание на то, как умиротворено всё вокруг, как пёстро были одеты прохожие, как заинтересованно заглядывали они в витрины магазинов и веселились на пляже. Чем ещё это могло быть, если не предпраздничной вольностью, чем, если не беззаботной свободой в преддверии торжества? И вот он- праздник в закатный час в радужном свете фонариков и запахах свежести, городское чествование благодатного времени выходного дня. Это ему играла музыка. Насекомые со всех деревьев и трав стрекотали в его славу. Им любовались обитатели домов со своих балконов и из окон, его ждали на протяжении долгих будней и, дождавшись, шли к нему в лучших своих платьях и костюмах.
Лука и Кьяра вышли к нему в сатине и льне, окружённые прозрачным облаком из аромата парфюма. Душный дом, широко распахнув дверь, выпустил их из себя, как внезапно открытая клетка выпускает на волю птиц. Взявшись за руки, красивые и свободные они выпорхнули на улицу и полетели вверх по тротуару в свете фонарей и неотступном сопровождении тени. Она, единая для сомкнутой ладонями пары, скользила по дорожке и трепетала на ветру синхронно лентам на юбке Кьяры.
Взгляд Марчелло, уцепленный за её движение, остекленело преследовал влюблённых, но сам какаду уже наполовину дремал и не мыслил ни о чём. Он засыпал.
Сон второй. Чудовище и Капитан
Кьяра и Лука всё шли вперёд. Дорожка тротуара стелилась под их ногами плитка за плиткой, и фонари у её края вырастали точно из под земли. Продолжая следить за движением тени, взгляд Марчелло тянулся за ней, как привязанный, и попугай, не в силах оторвать его, чувствовал себя так, словно сам влачится по холодному каменному настилу.
Сюжет, в котором влюблённые увлекали внимание за собой казался неисчерпаемым. Время шло, а его действие всё повторялось, не имея ни развития ни конца, как будто кто-то писал его и бросил на полуслове, не сумев придумать продолжения. Красота и лёгкость материй оказались в замкнутой петле. Просмотренные и прочувствованные многократно они потеряли силу удерживать на себе взгляд.
Веки Марчелло дрогнули. Тротуар вдруг оборвался у поворота, а Лука и Кьяра, перешагнув через его недостроенный плиточный край, пошли по широкой дороге, окаймлённой десятками магазинчиков.
Всё это были булочные и витрины их, все как одна, были открыты. Обращенные к улице прилавки предлагали со своих полок груды ароматных хлебов в широких корзинах и лакомую выпечку, искусно выложенную на подносах и вазах из стекла. Жёлтые круги пирогов сбризолона и белые круги тортов маргарита красовались на столешницах высоких кованых стоек, а ниже, на ответвлённых от них полках-стеблях, лежали ряды из пирожных и кексов.
Марчелло был там. Он видел каждый кремовый завиток, каждую облитую желейным сиропом ягоду и мог приблизиться настолько, что от его дыхания со слоёных рожков слетала сахарная пудра. Его уже не удивляла эта способность оказываться рядом с желаемым. Такое происходило с ним не впервые, значит, могло случиться и ещё не раз. Попугай в это верил и чем крепче он держался за свою веру, тем быстрее переносился от магазинчика к магазинчику, исследуя их чудесное наполнение. В одном он видел торты и сладости, в другом крендели и хлеб, третий был заполнен корзинками с гриссини, четвёртый- фруктовым суфле и бисквитами, пятый изобиловал благоухающей брускеттой с маслом и специями, с помидорами и сыром, с тунцом и творогом, с жареными овощами.... Бесчисленное множество сказочно прекрасных лакомств в длинной веренице магазинов, в которых не было ни покупателей ни продавцов, а были открытые витрины и свобода взять всё, что хотелось. Перед попугаем не существовало ни одной преграды. Никто не мог остановить его. Никто бы его не осудил. Все пирожные и хлеба, какие он когда- либо хотел, стали доступны; все они были только для него.
Воля Марчелло понесла его к полкам и корзинам, к подносам и стойкам. Казалось, он мог взять с них всё одним разом, одним своим желанием, в одну секунду!..
Но какаду не взял ничего. Его остановило озарение. Внезапно он понял, что пресытившись недоступным, больше не сможет видеть его прелесть, и мир станет на одну потерянную красоту бледнее. Слишком дорогая плата за минутное наслаждение вкусом. Марчелло не мог себе этого позволить. С усилием он отвёл взгляд от предложенных ему даров и последовал за Кьярой и Лукой.
Влюблённые шли по дороге рука об руку, не видя ни открытых витрин, ни сладостей. Широкая лента дорожного полотна уводила их прочь от улиц и домов, прочь из ночи. Она вела их туда, где мир делился надвое, к пределу темноты, за которым сиял день. В черте города земля и небо оставались в полумраке под светом луны, а сразу за ним, озарённые ярким солнцем они существовали в дневном свете. Ночь и день в одно время и в одном месте- невиданное диво, настолько же интересное насколько и устрашающее. Оно напугало попугая. И он усомнился.
Кьяра и Лука пошли дальше навстречу освещённой солнцем серпантинной дороге, а Марчелло будто повис в воздухе посреди улицы. С волнением глядел он на смело идущих к границе дня и ночи влюблённых и чувствовал, что вера его слабеет, и что через миг безверие вернёт его в клетку, откуда за десятками домов он не увидит ничего, кроме стен. Какаду уже опустился ниже к асфальтному насту, и что-то поволокло его назад от улицы открытых витрин. Фигуры Кьяры и Луки приблизились к краю темноты и шагнули на дорогу дня. Внезапно вместо аромата выпечки воздух дохнул на попугая
