Норма чувствовала, как щетка беспорядочно ерзает по ее туфле. Она снова завороженно поглядела на эту лохматую голову в черных завитках, которые мягко касались ее колен, и машинально произнесла:
— Может быть, все-таки сменим тему?
Когда дверь открывалась, в заведение проникал гул Рамблы, по которой тянулась нескончаемая процессия масок и ряженых. Перед Лицео смуглая девушка с черными косами, с наброшенным на плечи каталонским флагом и в цыганской юбке играла на скрипке, а какой-то пьяный пританцовывал возле нее с бутылкой в руке.
Некоторое время Рибас наблюдал за неуклюжими и неуверенными движениями Мареса. Он толкнул Тотона локтем.
— Слушай, разве так чистят обувь? — спросил он вполголоса.
— Что ж ты хочешь, с одним-то глазом...
— Вторую ножку, сеньора, сделайте милость, — пробормотал чистильщик, не поднимая глаз.
Норма убрала с упора ногу и поставила другую, не в силах оторвать глаз от гордой головы, склоненной к коленям парижской проститутки. Она почувствовала, как сильные пальцы торопливо ощупывают ее лодыжку и подъем ноги, по ступне внезапно разлилось тепло и поднялось по внутренней стороне ноги к бедрам. По спине пробежали мурашки. Она рассеянно взглянула на зеленую туфлю, по которой только что скользила щетка, и увидела, что она такая же тусклая, как раньше. В этот момент стоявшая рядом Джорджина слегка коснулась ее рукой:
— Говорят, что если бы ты увидела его на улице, то не узнала бы.
— У меня нет ни малейшего желания его видеть.
— Что поделаешь, все мы изменились за эти годы.
— Наверняка он выглядит моложе. — Норма задумалась и добавила: — С ним никогда не знаешь, каков он на самом деле.
— Я слышала, он превратился в нищего, в попрошайку. Его видели где-то на ступеньках метро, с плакатом на груди, на котором написано, что он голодает и страшно одинок, что-то в этом роде.
— С тех пор как мы расстались, прошло много лет, и мне совершенно безразлично, что с ним теперь, — сказала Норма. — Хотя, по-правде говоря, если бы я знала, на каком углу он сидит со своим плакатом, я, может быть, и поглядела бы на него издалека...
— Я тоже кое-что слышал, — сказал Рибас. — Кажется, он играет на флейте, зажав ее ногами, и при этом ложкой отстукивает по бутылке ритм.
Услышав эту подробность, Норма вздрогнула.
— Вечно ты говоришь гадости, Эудальд.
Рибас покорно махнул рукой и пояснил, обращаясь к Тассису и Тотону:
— Норма так и не потрудилась узнать, кто на самом деле этот бедный сиротка. Для нее так и осталось тайной, кем он был, откуда взялся, что ему надо. Вот уж, действительно, любовь слепа. — Он протянул руку и в шутку ущипнул Норму за подбородок. Она недовольно отпрянула. — Знала ли ты, например, что он сын полоумной певички из варьете?
— Ну и что?
— По-моему, это уж слишком, Эудальд, — вмешалась Мирея.
— Когда мы познакомились, его матери уже не было в живых, — ответила Норма, старательно избегая смотреть Рибасу в глаза. — От него я, во всяком случае, ничего подобного не слышала...
— А что в этом такого? Здесь стыдиться нечего, — сказала Мирея и положила руку Норме на плечо, словно желая защитить ее от ядовитых нападок Рибаса. — Одно я знаю, дорогая: когда вы расстались, он с ума по тебе сходил.
— Ведь это так, признайся, — протянула Джорджина немного в нос, как настоящая каталонская аристократка. — Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь кого-нибудь так безумно любил.
— Сказать по правде, я уважал его, — заметил Рибас. — Хотя он вечно разыгрывал какой-то спектакль... И кто бы мог подумать, что его доконает любовная история! Чего только не бывает на свете! Бедняга!
Внезапно чистильщик-самозванец страшно смутился, щетка выпала из его рук и покатилась по полу. Норма чувствовала, как кончики его пальцев нежно поглаживают ее ногу. Затем он обеими руками взял бархотку и принялся натирать носок туфли. Он по-прежнему казался неуверенным в себе и очень неуклюжим. Бархотка то и дело соскакивала с туфли, и ее шершавые прикосновения к коже, едва защищенной тонкой тканью чулка, обжигали Норму.
— Будьте поосторожнее, вы же мне туфли чистите, а не ногу, — тихонько произнесла она.
Рибас, который уже давно заметил ошибки нерадивого чистильщика, спросил:
— Вы, должно быть, новичок в этом деле, приятель?
Марес покашлял и, не поднимая лица, простуженным и разбитым голосом проговорил:
— Не ругайте меня, сеньор, и не торопите, пожалуйста. Я работаю, как могу. И вы меня простите, сеньора. — Он быстро взглянул на Норму единственным глазом и вновь опустил голову. — Дела мои, сеньоры, из рук вон плохи, денег совсем нет, вот я и взялся за щетку и гуталин... Я за всю свою жизнь ни одного башмака не почистил. Я пока еще не навострился, но клянусь вам, что скоро эти туфельки засверкают, как золото. Правду вам говорю. Такие славные зеленые туфли, такие хорошенькие. А если вам что не понравится, подайте мне хоть сколько-нибудь и отпустите на все четыре стороны.
Норма рассеянно слушала этот простоватый хриплый голос. Рот ее слегка приоткрылся, над верхней губой выступили капельки пота. Она неподвижно смотрела на его затылок, туда, где завитки смоляных волос плотно прижимала закрывающая глаз черная повязка. Она вновь почувствовала, как легкий холодок пробежал по внутренней поверхности ее плотно сжатых бедер.
— Не спешите, — сказала она, — у вас все отлично получается, и у нас много времени.
Она попросила Рибаса, чтобы он наполнил ей бокал, а Мирея вновь заговорила о Жоане Маресе и его головокружительном падении на дно жизни.
— Учитывая столь пылкую любовь, — рассуждала Мирея, — трудно представить, как ему удалось исчезнуть из жизни Нормы, так и не попытавшись ни разу даже увидеть ее.
— Он пробовал, когда-то давно, в самом начале, но я не хотела с ним видеться, — ответила Норма. — Поговорим о чем-нибудь другом. Кстати, Мирея, если ты как-нибудь зайдешь за мной в офис, мы сможем вместе пообедать. Как ты на это смотришь?
— Честно говоря, я до сих пор не представляю, где этот твой офис находится.
— Будьте добры, сеньора, — пробормотал чистильщик — Потерпите минутку...
Он снял с ноги Нормы туфлю и, чтобы не пачкать больше ее чулок, принялся чистить туфлю на весу, сжав ее в руке. Никто не обратил на него внимания. Однако ловкости эта маленькая хитрость ему не прибавила. Норма поставила разутую ногу на упор и размяла пальцы. Марес видел, как просвечивает сквозь матовый чулок красный лак на ногтях. Он различил крошечный, словно детский, ноготок мизинца, смутно розовеющий сквозь черный шелк. Эта деталь потрясла Мареса. В его памяти немедленно ожили воспоминания об их уютных семейных вечерах, ценить которые он тогда еще не умел, и ему захотелось покорно положить голову на колени Нормы и заплакать.
Задыхаясь под гнетом сплетен и лжи, которые только что градом сыпались на него со всех сторон, он рассеянно слушал, как Норма рассказывала что-то про свою работу в отделе культуры при Женералитате, где она занималась лингвистическими исследованиями, изучением миграции в Каталонию и языковой политикой. Ее нежный и глубокий голос напомнил ему солнце и цветы, звон лета над огромным запущенным садом Виллы Валенти... Сейчас Норма объясняла Мирее, что по утрам она обычно приходит в офис в Палау Марк на улице Майорка, где ведет иногда забавные телефонные разговоры с полуграмотными южанами, консультируя их по вопросам перевода на каталонский. Он бережно обул Норму и вновь поставил ее ногу на упор. Заметив, что Марес замер и сидит неподвижно, Рибас наклонился к Норме и прошептал ей на ухо:
— Гляди-ка, этот Квазимодо задремал на твоей чудной ножке.
Голова Мареса склонялась на грудь, измазанные ваксой кисти рук беспомощно свисали вдоль лодыжек Нормы, словно он не знал, что ему делать дальше. Несколько секунд он был совершенно неподвижен, а затем произнес чужим хриплым голосом:
— Еще пару минуточек, сеньора.
Норма не взглянула на него и ничего не сказала в ответ. Взгляд ее сквозь толстые стекла очков казался чужим и отрешенным. Тассис что-то объяснял Мирее о работе Нормы, о ее друзьях-социолингвистах:
— Это все сложнее, чем может показаться, дорогая. Норма собирает анкетные данные и занимается нашим с тобой каталонским языком. Изучает языковые конфликты. Это когда два языка, скажем каталонский и испанский, сталкиваются и взаимодействуют друг с другом. Такие вещи происходят с каждым из нас — ведь мы говорим на разных языках — и во всем нашем обществе. Мы и есть то самое место, где два языка встречаются друг с другом.
— Короче, — перебил его Рибас, — ее работа — два языка в живом контакте.
— Ты полный идиот, — рассмеялась Норма.
— Смейся, смейся, — сказал Тотон Фонтан. — А меня лично уже достала вся эта чертова нормализация, в которую угодил наш каталонский язык.
