– Кого? А, Джейн Давенант.
– Несравненную, как вы сказали. Выражение лица Шекспира стало непроницаемым.
– Кормилица Рут хочет поговорить с тобой, смотри, она машет.
Я обернулся. Старуха сидела откинувшись на скамье, вытянув перед собой ноги. Ее юбка была задрана, но ненамного выше пределов, допустимых приличиями, ее ноги осматривал доктор Ферн. Она, впрочем, глядела на меня и подзывающим жестом махнула своей могучей рукой. Пирман, ученик доктора, отошел в сторону. Мой друг Абель Глейз болтал с женщиной, которую Шекспир назвал Сьюзен Констант. Я приблизился.
Хью Ферн мягко говорил:
– Кажется, серьезных повреждений нет, госпожа Рут.
– Нет повреждений. Нет повреждений. Господин Ревилл, оцените сами тот вред, что нанес мне этот скотина возчик.
Это было утверждение, а не вопрос. Я взглянул на ее ноги. А они взглянули на меня, пухлые и крепкие.
– Ну… – только и смог сказать я.
– Бедное мое старое тело, – запричитала госпожа Рут.
Едва ли я когда-либо видел более здорового человека, в каком бы возрасте он ни находился. Я искоса глянул туда, где стоял Шекспир, но он уже ушел.
– Я дам вам проглотить капельку одного лекарства, госпожа Рут, – произнес доктор Ферн, – а также снадобье из говяжьей ножки и другие мази, которые вы будете втирать в пораженное место.
Старая кормилица казалась вполне довольной, и я понял, что мудрый доктор – не говоря уже о преуспевающем – всегда соблюдает равновесие между требованиями пациента и собственными наблюдениями.
– Вы сделаете мне предсказание, доктор Ферн? Как раньше? – спросила госпожа Рут. – Чтобы узнать, стоит ли мне подавать жалобу на этого гадкого возчика, Джона Хоби.
– Я сделаю его на следующей неделе, – ответил Ферн. – Когда луна будет в нужной фазе.
По нотке нежелания в его голосе я догадался, что он не посоветует ей преследовать Хоби, и доктор еще больше вырос в моих глазах.
– А для меня вы сделаете предсказание, сэр? – вмешался Абель Глейз, слышавший окончание этого разговора.
Я несколько удивился тому, что мой друг хотел услышать о своем будущем, может, потому, что сам бы я не стал этого делать (мне и так было неловко от пророчеств Люси Милфорд, а уж они, по крайней мере, доставались мне бесплатно). Возможно, удивление отразилось на моем лице и было истолковано остальными как сомнение или недоверие.
– Доктор Ферн погадал для меня, когда я потеряла чашку, – объяснила Сьюзен Констант. У нее был четкий, решительный голос – почти как у мужчины, – который дополнял ее ясные, вылепленные черты. – Она нашлась там, где он и сказал.
Доктор улыбнулся на это свидетельство своего умения.
– Лично я не потерял ничего ценного, может, потому, что ничего ценного у меня нет, – изворотливо ответил Абель, – но я бы очень хотел узнать, смогу ли приобрести что-либо в будущем.
– Ответ – ничего, – вмешался я. – Мы – бедные актеры. Наше будущее довольно легко предсказать: кочуй с места на место, как перекати-поле.
Не знаю, почему я так ополчился на желание Абеля узнать свое будущее. Это было вполне естественно. Люди любого положения, от кухарок до адмиралов, ходят к врачам не только за лекарствами, но и за предсказаниями, и многие лекари рады услужить.
Хью Ферн, очевидно, посчитал, что я скептически отношусь к гороскопам – хотя вообще это было не так, просто я был с ними осторожен, – потому что он хлопнул себя по круглым щекам и посмотрел на своего помощника:
– Что скажешь, Пирман? Каков знак этого джентльмена?
До сих пор я не обращал внимания на этого типа, но, когда он начал мерить глазами мою фигуру сверху донизу и поворачивать свою костлявую голову из стороны в сторону, как будто чтобы рассмотреть меня со всех углов, я тоже начал исследовать его. Он был среднего роста, с маленькой, напоминавшей мяч головой, рябой и костистой. Было похоже, что его башку пропустили через терку для мускатного ореха. Из моей наружности он, впрочем, извлек гораздо больше.
– Хм… довольно высокий… худощавый… Могу я посмотреть на ваши зубы, сэр?
– Как у лошади, – пробормотал я и одарил его широкой ухмылкой, в которой не было большой доброжелательности. Все-таки, наверно, я должен был бы сказать спасибо. Он мог попросить меня предъявить мою мочу, как это делают некоторые предсказатели.
– Актер… и, следовательно, путешественник, – произнес Пирман, хотя это он знал и до того, как осмотрел мои зубы. – Я бы сказал, что этот джентльмен рожден под знаком Стрельца.
Последняя часть сопровождалась эффектным жестом. Вопреки себе, я был впечатлен или по меньшей мере удивлен, хотя это едва ли было чем-то большим, чем трюк для пивной. Интересно, как бы прокомментировал Вильям Шекспир всю эту сцену?
– Стрелец? Я тоже так думаю, – сказал Ферн, похлопав своего помощника по плечу с удовольствием и посмотрев на меня вопросительно в поисках подтверждения.
– Он прав, – сказал я.
– И по тому, как неохотно вы это признаете, господин Ревилл, я бы добавил, что родились вы рядом со скрытным знаком Скорпиона.
– Довольно близко, – уступил я. – Но мой отец был священник и не верил в то, что по дате рождения можно делать предсказания. Он проповедовал против всего этого.
– А я? – вмешался Абель Глейз, игнорируя мое замечание. – А я кто?
Почему мы так жаждем узнать, кто мы и что мы, узнать, что ждет нас за углом?
В этот момент со скамьи, на которой лежала кормилица Рут, раздался стон. Он был вызван скорее пренебрежением, нежели болью, но его оказалось вполне достаточно для того, чтобы внимание всей компании вновь переключилось на состояние ее здоровья, что позволило нам с Абелем ускользнуть из дома доктора, хотя будущее моего друга так и осталось непредсказанным.
Когда мы шли обратно по дороге, что вела от двери, я с удивлением увидел, что возчик и его пегая кобыла, с нахмуренными бровями и подпрыгивающим наростом (у возчика то есть), медленно движутся нам навстречу. Все это время он приводил в порядок себя и свои дела. Я спрашивал себя, зачем он ехал к дому доктора. Может, желал еще раз повиниться перед госпожой Рут, сдавшись на ее милость? Если так, то это было не лучшее решение. Вероятно, он только снова распалил бы ее гнев. Я хотел было позвать его, сказать, что все, возможно, будет хорошо и что госпожа Рут вряд ли обратится в суд (раз уж доктор Ферн ей этого не посоветует). Но бедный возница выглядел таким обеспокоенным, когда проехал мимо нас, что я счел его недоступным для утешения.
Красавица
Корень – самая действенная часть. Белый и мясистый, когда вы только выкопали его из земли, он сморщивается по мере того, как высыхает. Вы постоянно носите перчатки, когда имеете с ним дело, зная', что яд может проникнуть через любое открытое или незащищенное место на вашей плоти. Высушенный, он похож на миниатюрное зловредное дерево. Потом вы режете его ломтиками с помощью маленького ножика и разминаете в ступе пестиком – до состояния порошка. От него идет слабый неприятный запах. Вкус этого зелья тоже не будет приятным, поэтому его надо будет спрятать за чем-то более сильным и вкусным, используя для маскировки подогретое вино или херес. Если бы у вас было время, вы бы сделали все так же тщательно, как королевский повар, готовящий еду для монарха. Если все делать как должно, порошок следует оставить настаиваться в растворенном виде в каком-нибудь теплом и открытом месте – на подоконнике, скажем, – на месяц или больше. Но вы лишены такой роскоши, как время. События подгоняют вас, заглядывают через плечо. Поэтому на умеренном огне вы отвариваете порошок в вине, пока он весь не растворится. Затем сцеживаете получившуюся жидкость в полдюжины плотно закупоренных флаконов, сделанных из непрозрачного стекла. Вот ваш арсенал.
Белладонна. Белла донна. Красивая женщина.
Именно итальянцы в прошлом – великие мастера отравления. Они превратили это в искусство. Например, они усовершенствовали отравленный ножик, из которого, при легчайшем нажатии на лезвие, выскакивают три маленьких отравленных шипа и вонзаются в ладонь ничего не подозревающего владельца ножа. То, чем занимаетесь вы, довольно просто; впрочем, это только начало. Ибо у вас есть свои чаяния в области ядов. Есть так много сочетаний, так много способов отправить человека на тот свет помимо отравленного ножа. Можно взять трубку и вдунуть порошок в ухо спящего человека, или проткнуть чью-нибудь трахею отравленной иглой, или обмакнуть камзол этого джентльмена в шпанских мушках, или же дать той прекрасной леди ароматический шарик, пропитанный мышьяком. (Хотя разные есть мнения по поводу мышьяка, как вам известно, некоторые говорят, он предохраняет от болезней.)
Овладеть искусством отравления – значит общаться со смертью на высоком уровне. Хотя нужно быть готовым к встрече со своими жертвами лицом к лицу – как это было со старой матушкой Моррисон, – весьма удобно знать, что, если все пройдет гладко, вы можете сохранить расстояние между вами. Вы способны сохранить свои руки незапятнанными. Ну а совесть – совесть может спать спокойно. Что значат две, или три, или пять смертей, когда их будет так много в это чумное время?
