Джек наблюдал за мной, как учитель фехтования, пока я не освоил удары настолько, что он был доволен – или, по меньшей мере, чтобы я сам был доволен.
– Теперь мы перейдем к volte и punta riversa.
– Если только мы не нужны внутри, – сказал я с надеждой.
Но Джек слишком сильно наслаждался своей ролью наставника и отмел в сторону мое замечание так же просто, как отводил мой клинок. Мы делали выпады и отражали удары, крутились и вертелись на лужайке доктора, как пара танцоров. Было раннее весеннее утро – одно из тех, что, кажется, предвосхищают лето. Пот струился по моему лицу. Наконец, к моему облегчению, Лоренс Сэвидж позвал Джека обратно в дом для повторения одной из сцен, и я остался предоставлен самому себе. Я рухнул, утонув в высокой траве, и положил рядом с собой свой сверкающий клинок.
– Stocatta, imbrocatta, – говорил я с присвистом сквозь сжатые зубы, как истинный итальянец, – volte, punta riversa… pu-u-unta river-r-r-rsa.
Затем я снова встал, поднял с земли свою шпагу и делал выпады, и парировал, все время повторяя названия, которые употреблял Джек. Я чувствовал себя настоящим Меркуцио. Вдруг я остановился. За мной наблюдали.
Откуда-то сверху легонько захлопали в ладоши.
– Bene, – произнес голос.
Я поднял голову и увидел Сьюзен Констант, наблюдавшую за мной со склона над лужайкой с неким подобием того, что могло быть улыбкой веселья. Как любой, кого застали врасплох за совершением чего-то немного дурацкого, я попытался отшутиться.
Я знал, кто она такая, но не хотел признаваться в этом (потому что она могла подумать, что я наводил о ней справки – что я и в самом деле делал), так что я просто поклонился и представился.
– О, я знаю, кто вы, мастер Ревилл. Я видела, как вы привели госпожу Рут на днях. И совсем только что я видела, как вас убивали на дуэли.
– Именно поэтому мне нужно практиковаться, госпожа, – ответил я. – Чтобы меня не убили в следующий раз.
– Но ведь все уже написано, не так ли? Что вы должны умереть.
– Только в этой пьесе. Будучи актером, я восстану и пойду сражаться и на следующий день. Я умирал и поднимался много раз.
– Тогда, возможно, вы тот самый человек, кто может помочь?
– Помочь кому?
– Нам. Мне.
– Вам, леди? Но я даже не вполне уверен, к кому имею честь обращаться.
– Разве? – усмехнулась она. – Что ж, я Сьюзен Констант.
Все это время она стояла надо мной на насыпи; теперь она сбежала вниз по склону, и наши головы не оказались на одном уровне. Я ждал, что она заговорит первой, ибо и вправду представления не имел, чего она хотела.
– Ваша труппа находится здесь, чтобы показать «Ромео и Джульетту» – и сгладить этим любые препятствия, лежащие на пути брака моей кузины?
– Ваша кузина – Сара Констант? А говорите вы, значит, о ее браке с Вильямом Сэдлером. Да, именно поэтому мы здесь, хотя мы также играем во дворе таверны «Золотой крест» для всех желающих. Но вам лучше поговорить с кем-нибудь из старших или с доктором Ферном. Они знают больше, чем я. Я всего лишь простой актер.
– Ваш друг Абель Глейз рассказал мне о вас, – призналась она.
– Я бы тоже мог вам кое-что о нем рассказать.
– Вы сегодня играете в «Золотом кресте»?
– В два часа пополудни. «Потерянную любовь». – Заметив ее озадаченный взгляд, я добавил: – Это название пьесы Вильяма Хордла.
– Кто такой Вильям Хордл?
– Сочинитель. Он сейчас набирает популярность в Лондоне.
– Это трагедия?
Ближе к комедии, несмотря на название. Вы уйдете довольной.
– Вы играете там?
– Мадам, наша труппа не настолько велика, так что почти все мы постоянно заняты, – изрек я, про себя подумав, куда же ведет эта игра в вопросы и ответы.
– Тогда я буду в «Золотом кресте» сегодня днем. Мастер Ревилл, я бы очень хотела поговорить с вами после представления.
– Почту за честь поговорить с вами после представления или в любое иное время, госпожа Констант, – ответил я, – но не могли бы вы хотя бы намекнуть на то, какого рода помощь, о которой вы говорите, вам требуется?
В первый раз за всю нашу беседу Сьюзен Констант смутилась. Она поглядела, обернувшись, на дом Фернов.
– Нет, – сказала она, – не здесь и не сейчас. Сегодня днем, после спектакля.
Она повернулась и побежала обратно вверх по склону.
Я стоял на месте, раздумывая, не следовало ли мне попросту отказать ей во встрече после спектакля. Однако сколько мужчин способны отвернуться от женщины, просящей о помощи? На самом деле многие. Но если женщина молода и – даже если ее вряд ли можно назвать хорошенькой и уж точно нельзя назвать красивой – все же по-своему привлекательна, как Сьюзен Констант? Не говоря уже о хорошем происхождении – опять же как Сьюзен Констант? Тогда уже не так просто отказать ей, да? Госпожа Констант выказала некоторую порывистость, обрушив на меня все свои вопросы и сказав о своих требованиях, – эта порывистость подходила ее точеным чертам лица и изящной фигурке, и я находил ее… не лишенной обаяния.
Любопытство тоже сыграло здесь свою роль. Что же она хотела мне сказать? В какой помощи она нуждалась? И что это там Абель Глейз наговорил обо мне?
Я глянул вниз и обнаружил, что все еще держу в руке шпагу, с помощью которой Джек Вилсон обучал меня. Я легонько пощекотал длинную траву ее кончиком. Трава не сопротивлялась. Может, Сьюзен Констант представила Николаса Ревилла этакой благородной фигурой, спасителем девиц, рыцарем во всеоружии, что готов вскочить в седло и галопом помчаться ей на помощь? Отчасти я надеялся, что это было не так, поскольку мое умение ладить с лошадьми было примерно на одном уровне с моим умением ладить с оружием.
Я сделал несколько пробных выпадов. И снова почувствовал, что за мной наблюдают. Я посмотрел вверх и увидел доктора Ферна, стоявшего на насыпи, там, где несколько минут назад находилась Сьюзен Констант. Я улыбнулся доброму доктору, а он одарил меня в ответ своей усмешкой херувима.
Итак, мы сыграли «Потерянную любовь» Вильяма Хордла тем днем во дворе «Золотого креста», и наши зрители не скупились на смех и аплодисменты. После я почти ожидал увидеть госпожу Сьюзен Констант, расхаживающую в ожидании меня возле одной из наших временных уборных. В углу двора был ряд крошечных комнат, где влсели наши одежды среди всякого хлама таверны. Однако леди, ошивающиеся поблизости от мест, где одеваются и раздеваются актеры, как правило, относятся к определенному сорту женщин (а иногда и определенному сорту мужчин). Госпожа Констант, вероятно, не относилась к таким праздношатающимся дамам.
Быстро переодевшись в свое платье, я покинул «Золотой крест» и свернул на Корнмаркет, не встретив ее. Я не видел ее и на представлении. Сперва я был польщен просьбой Сьюзен о беседе, затем она меня слегка рассердила и обеспокоила. Теперь же, когда все указывало на то, что она передумала, я почувствовал разочарование. Я уже поговорил с Абелем Глейзом, чтобы выяснить, какие мои секреты он успел выдать, но он божился, что сказал ей обо мне не больше, чем общие слова похвалы.
– Мастер Ревилл.
Чья-то рука прикоснулась к моему плечу. За секунду до того я оглядывался, но не видел Сьюзен на улице.
– Николас, – произнесла она.
– Госпожа Констант! Я уже думал, вы не придете.
– Давайте пройдем здесь. Здесь не так людно.
– Вы не хотите, чтобы вас увидели с актером?
Она не ответила, но быстро повела меня через Корнмаркет и площадь под названием Карфакс там, где она пересекала Хай-стрит.
– Вы смотрели пьесу? – спросил я.
– Да. Довольно забавна.
Это была очень пресная похвала. Я подозревал, что госпожа Констант, вероятно, могла уделить пьесам очень мало времени. Это бывает. Я не лез из кожи вон, напрашиваясь на комплименты своей игре, – я уже не столь отчаянно жаждал их, как в первые дни своего актерства. К тому же в «Потерянной любви» я играл всего лишь простака, маленькую роль.
Через некоторое время мы оказались на улице, вдоль которой тянулись городские дома, а затем свернули вправо на аллею. Потом мы вышли на лужайки, окаймленные дорожками и украшенные начинавшими уже зеленеть деревьями. Моя спутница сказала мне, что мы находимся на лугу Кардинальского колледжа, или Крайст-Черч. По дорожкам прогуливались люди; среди них были оборванцы-школяры, но были и франты.
День клонился к закату. Небо затянули облака, но в воздухе еще чувствовалось тепло. Я был не прочь прогуляться с привлекательной женщиной.
– Чего вы хотите от меня? – спросил я.
– Найти убийцу.
Слова эти прозвучали так буднично, что я подумал, что ослышался. Я косо взглянул на нее, но она не смотрела на меня. Впервые я обратил внимание на ее линию подбородка, сдержанную и четко вылепленную.
– Кто… умер?
– Никто не умер.
Ну конечно, она сошла с ума – хотя внешне, может, и не выглядела безумной.
– Дело скорее в том, кто умрет.
Либо сумасшедшая, либо, как у моей подруги Люси Милфорд, оставшейся в Лондоне, у нее был «дар», способность видеть будущее. Боже упаси, только не еще одна провидица, взмолился я про себя.
