Таким образом, первые конституции появились как правовые акты, ограничивающие государственную власть с целью обеспечения личной свободы. Именно основанное на данном принципе устройство общества и государства казалось во времена раннеиндустриальной цивилизации наиболее гуманным и справедливым. И оно действительно означало огромный шаг на пути развития гуманизма. Поэтому вклад конституционализма в развитие гуманистической составляющей человеческого бытия трудно переоценить, в данном отношении он находится в одном ряду с такими явлениями, как христианизация, Возрождение, Реформация и Просвещение, не уступая им по значимости и явившись их порождением и венцом. В связи с этим трудно не согласиться с профессором Н. А. Богдановой в том, что гуманизм является основным вектором в развитии конституционного права121.
Следует, впрочем, отметить, что у такой однозначно положительной с точки зрения содействия гуманизации общества оценки конституционализма имеются противники. Их позиция основана на том общеизвестном обстоятельстве, что раннеиндустриальный период общественного развития явился одновременно периодом «дикого капитализма», характеризовавшегося безудержной эксплуатацией капиталистами наемных работников, а также обострением военных и внутриполитических революционных конфликтов в Европе122. Как справедливо заметил известный французский философ конца XIX – начала XX в. А. Мишель (1857–1904), цели освобождения индивида, признания каждой личности ценностью как превосходные цели явно контрастировали на данном этапе с недостойными средствами123. Определенную роль в этом, очевидно, сыграл конституционализм, послуживший юридическим оформлением, а значит – оправданием, даже поощрением и красивой маскировкой индивидуализма, прагматизма и хищнических устремлений буржуазии124, а также мессианских амбиций лидеров национальных государств-первопроходцев на пути демократии и конституционализма125.
Отчасти с данной точкой зрения невозможно не согласиться. Действительно, высокая степень эксплуатации на раннем этапе индустриального общества не только сохранилась, но и, возможно, в какой-то мере по сравнению с традиционным обществом даже усилилась. Это объяснялось целым рядом обстоятельств, среди которых первостепенными представляются следующие. Во-первых, традиционная экономика, имевшая в качестве главного фактора производства землю, содержала значительно больше сдерживающих эксплуатацию начал (уровень плодородности, размеры угодий, сезонность), чем рыночная, в условиях которой уровень благосостояния производителя в первую очередь стал зависеть от количества и качества произведенной наемными работниками продукции, что создавало мощный импульс их жестокой сверхэксплуатации. Во-вторых, в рамках традиционного общества ввиду низкой степени мобильности населения у феодалов, безусловно, в большей или меньшей степени существовало чувство социальной ответственности за своих крестьян ввиду их не только пожизненной, но и, как правило, наследственной экономической, социальной и даже личной взаимосвязи; в индустриальном же обществе такая связь, а вслед за ней и ответственность, оказались разрушенными, устранив психологические и экономические препятствия для сверхэксплуатации. В-третьих, каждый конкретный представитель высшего класса традиционного общества изначально владел капиталом и был, как правило, весьма образован, что во многих случаях гуманизировало нравы и не содержало импульсов к быстрому и резкому повышению уровня благосостояния; капиталисты же, особенно на этапе первоначального накопления капитала, нередко начинают с весьма низких экономических и социальных позиций, что создает мощное искушение, подкрепленное гипотетическими возможностями, быстро добиться экономического процветания, прибегая для этого к усилению эксплуатации наемных работников. Впрочем, однозначных свидетельств того, что в период «дикого» капитализма жизнь низших слоев населения ухудшилась, нет. Так, Ф. Гизо в своей знаменитой книге «История цивилизации в Европе», написанной в 40-е гг. XIX в., отмечал, «до какой степени положение человека до нашего времени было тягостно, не обеспечено, сурово. <…> положение человека в сравнении с прежним спокойно и удовлетворяет требованиям справедливости»126.
Обострение же как внешних, так и внутренних военных и иных агрессивных конфликтов с участием западных стран объяснялось, среди прочих факторов, национальным и (в меньшей степени) демократическим фанатизмом, который пришел на смену начавшему в середине XVII в. затухать фанатизму религиозному127. Новый фанатизм и вызванная им воинственность были обусловлены образованием национальных государств и обострением в связи с этим национального патриотизма, желанием скорейшей реализации демократических идеалов, а также жаждой личного возвышения лидеров обновления общества, которая, как заметил французский президент Ш. де Голль, во времена раннеиндустриального общества чрезвычайно возросла «из-за… разрушения классов и устоев общества»128.
Итак, издержки классического конституционализма, как и породившего его раннеиндустриального общества в целом, безусловно, заслуживают внимания и критического анализа, и конституционализм, утвердившийся на начальном этапе как юридическое (а также идейное и психологическое) оформление индивидуализма, в какой-то мере их обусловил (хотя во многом высокая степень эксплуатации, а также использования войн и иных форм агрессии как главного способа разрешения конфликтов имели и инерционный по отношению к традиционному обществу характер). Поэтому утверждение об огромной роли конституционализма в укоренении и развитии солидарности и гуманизма в обществе на первый взгляд кажется парадоксальным и даже провокативным.
И все-таки гуманистический потенциал конституционализма и его способность к саморазвитию и самосовершенствованию оказались намного большими, чем его имевшие место отмеченные первородные грехи. Заслуга конституционализма состоит в том, что именно он сделал сверхэксплуатацию и сверхвласть заметными, вызвал их отторжение общественным сознанием, высветил ненормальность, недопустимость и уродливость такого положения вещей, противоречащего осознанию людьми себя свободными и равными в правах и достоинстве личностями, придав тем самым мощный импульс борьбе наемных работников, а затем и иных слабозащищенных слоев населения за свои права и постепенному осознанию всеми слоями общества необходимости социальной солидарности, выразившейся на более поздних этапах развития конституционализма в концепциях социальных прав, социального государства, солидарного общества, социального партнерства, устойчивого развития и т. д129, развивавшихся в рамках социализации конституций.
По выражению Ш. де Голля, раннебуржуазный период человеческой истории «стал свидетелем рождения и роста волны идей и чувств, которые дали начало современным институтам… Это был долгий и трудный переходный период, в течение которого… общество оставалось морально расшатанным». Более того, первоначально данные идеи, «возможно, были притворством, но притворством благородным»130.
Огромную значимость конституционализма как системы ограничений государственной власти для развития социума и солидарности в нем подчеркивал Ф. Бастиа: «Горе народам, не умеющим ограничить надлежащим образом сферу деятельности государства! У них мало-помалу исчезает предприимчивость, а вместе с ней и богатство, благосостояние, независимость, сознание собственного достоинства». Индивидуализм же и порожденная им свобода, по мнению Бастиа, неизбежно ведут к солидарности, появляющейся только с опытом свободного существования, в условиях которого люди постепенно становятся более предусмотрительными и благоразумными, а значит, и приобретают основания доверять друг другу131.
Способность конституционализма к саморазвитию в направлении обеспечения и расширения социальной солидарности проявилась в процессе его эволюции, в частности – в отторжении конституционализмом и демократией на более поздних этапах их развития войн и иной агрессии как способов разрешения социальных конфликтов. Первые крупные попытки разрешения данной ставшей глобальной проблемы были предприняты путем объединения усилий множества государств после Первой мировой войны в рамках Лиги Наций. Поиски путей совместного решения государствами отмеченной проблемы продолжаются и в настоящее время посредством использования целого ряда конституционных, международных и наднациональных институтов.
Таким образом, представляется, что наиболее общим и универсальным принципом конституционализма следует считать свободу личности как главное выражение гуманизма общества. На первом этапе развития конституционализма данный принцип принял форму ярко выраженного крайнего индивидуализма, а именно такого элемента его идейного содержания, как опора на собственные силы. Постепенно, по мере развития индустриального общества и конституционализма как его правовой составляющей, данная дисфункция была преодолена: сама концепция индивидуализма приобрела второй элемент содержания, который стал доминирующим. Это признание «абсолютной моральной ценности каждого отдельного человека»132 с присущими ему достоинством и свободой. Тем самым внутренний потенциал конституционализма с его основной идеей признания человека высшей ценностью раскрылся более полно.
