понятно, что тут надо либо отдать эту несчастную пятёрку и идти, наконец,
на берег, либо сидеть с гостем весь вечер, вникая в его дурацкие проблемы. И один не уйдёшь,
оставив его здесь – он со зла ещё какую-нибудь пакость устроит…
Выпроводив Бычкова за ворота с одной из синеньких бумажек, заработанных за два дня, Роман
бредёт по берегу речки к Байкалу. Но настроение испорчено, и, возможно, поэтому ничего
интересного он ни в одной деревяшке не находит. Завалы леса на берегу, вроде как не
существующие официально, снова напоминают о «принципе печника», о котором сам печник,
возможно, не задумывается. Откуда в нём такое представление о деле, когда всё вокруг, вся
страна больше живёт, если можно так сказать, по «принципу Романа» или по «принципу халтуры»?
Вся страна без оглядки несётся и несётся вперёд, не останавливаясь на ошибках и не исправляя
их. Доказательством тому и байкальский «деревянный» берег, и совхозные порядки в Пылёвке. Так
что же, значит, чтобы исправить эти ошибки, нужно вернуться к их истокам? И как далеко следует
разбирать эту «кладку»? Не до самого же фундамента? Спросив об этом себя, Роман и сам не
понимает о чём он, собственно, спрашивает. О какой кладке, о каком фундаменте речь? Тут уж,
пожалуй, какой-то большой политикой пахнет. На личном примере это куда понятней. Сколько он
уже покуролесил: и поблудил порядочно, и детей с женой бросил. Да и сейчас, если честно, то
истинно не живёт. Ведь жену-то он так и не любит по-настоящему… Вот она, его правда. В его
жизненной «кладке» полно кривых, уже горевших кирпичей, если смотреть на судьбу по большому
счёту.
* * *
На дежурстве Роман опасается, как бы Илья Никандрович на своей ностальгической волне не
закончил работу в одиночку. Однако печник, намаявшись за два дня, и не подумал работать без
помощника. В этот третий день обучения мастер позволяет кладку Роману. Сам же, вооружённый
уровнем и отвесом, тщательно контролирует его работу. И поначалу Роман даже волнуется от
такой высокой ответственности.
После обеда становится очевидным, что работа сегодня завершится. Печник веселеет,
покрикивает на ученика, называя его то Лёшкой, то Мишкой. Потом, заметив эту путаницу,
спрашивает, наконец, имя своего помощника, но и, услышав, путается дальше. Очевидно, кирпичи
он путает меньше, чем имена.
Когда печка поднимается до потолка, так, что уже пора переходить на трубу, Илья Никандрович
протягивает ученику свои главные, свято почитаемые инструменты – уровень и отвес. Работу
Роман должен завершить самостоятельно. Конечно, назвать доверием это трудно, просто самому
печнику на крышу уже не вскарабкаться.
Работает Роман неспешно и основательно, чтобы не рассердить мастера, да и сам уже не
может выбиться из настроя, заданного печником. Через каждые два ряда кирпичей промазывает
изнутри растущую трубу, на чём Илья Никандрович, сегодня к тому же и немного разговорившийся,
настаивает особенно. От гладкости трубы зависит тяга.
Выкладывать трубу над шифером, на виду пусть и редких прохожих, даже неловко. Печки нужны
многим, его могут взять на заметку, а он пока ничего не умеет. Эх, научиться бы класть печки по-
настоящему…
Закончив с трубой, Роман в ожидании новых распоряжений сидит на самом острие крыши,
снова с радостью осматриваясь в этом сине-зелёном мире. Как густа, массивна и основательна
здешняя жизнь. Какая ширь и щедрость кругом! Как всё это соответствует сейчас состоянию его
души!
Илья Никандрович выходит из тепляка с блестящим от пота лицом, с руками по локоть в глине.
Походив туда-сюда по ограде, поприцеливавшись к трубе с разных точек, он, не обнаружив
никакого изъяна, для порядка кричит:
196
– Изнутри-то хорошо промазал?
– Нормально, – ответственно заверяет Роман.
В голосах молодого и старого слишком много гордости собой, а когда они ещё и глазами
встречаются, то обоим становится даже неловко от этакого самодовольства и самолюбования.
– Сделал, так слезай! – тут же сердито кричит печник. – Не петух на коньке сидеть!
Оказывается, пока Роман занимался трубой, Илья Никандрович обмазал печь тонким слоем
глины и побелил на первый раз. Печка стоит сырая и серая, но её стройность и, как будто даже
лёгкость, поразительны. Все углы этой печечки словно отчёркнуты – прямые в какой хочешь
плоскости. Прикладывай линейку в любом месте – нигде просвета не найдёшь. Теперь, в глине,
печка видится уже чуть иначе. Оказывается, шедеврами могут быть не только картины и
скульптуры, но и печки. Удивительно, что такая красавица создана этим корявым, хромым,
занудливо аккуратным стариком. Как она вышла у него такого? Где, в каком уголке его души
таилась?
Теперь остаётся лишь уборка. Пол прометается мокрым веником, оставляющим грязные
полосы. Выходя из тепляка с двумя ведрами мусора, Роман видит появившуюся в воротах
Демидовну. Роману она улыбается во всё своё белое круглое лицо, иссечённое мелкими
поверхностными морщинками. Оценивающе полюбовавшись новой трубой над шифером, она
входит в тепляк, не опасаясь пыли и грязи. С восхищением осматривает печку.
– Ну что, весь берег-то спалила? – с усмешкой и с бодрым настроением спрашивает её хозяин.
– Да не-е, – отмахнувшись, говорит она, – там ещё навалом всякого мусора.
Дарья Семёновна выходит на крыльцо с ножиком и с недочищенной картошиной в руке.
– Демидовна! – окликает она. – Иди сюда, хоть покалякаем немного, – и, не дожидаясь, пока
вышедшая из тепляка гостья приблизится к крыльцу, уже «калякает» сама.
Но вот уборка закончена. Илья Никандрович и Роман моются под умывальником, поднимаются
на веранду, где на газовой плите довариваются ароматные капустные щи.
– Ну, слава Богу, закончили, – говорит хозяйка, расставляя тарелки. – Повезло нам, Илья, с
помощником-то – молодой, да боёвый.
– Эх, жалко, что у меня печка хорошая, – говорит Демидовна, – а то бы подрядила вас. И
заплатила бы хорошо. А, что Роман Михайлович, пол настелить ты сможешь? – спрашивает она
работника. – Мне надо в ограде доски заменить.
– Сможет, сможет, хватка у него есть, – заверяет Дарья Семёновна, с удивлением слыша, что их
молодого помощника Демидовна называет по имени отчеству.
– Да я знаю, что сможет. Согласен ли? Вы класть-то больше нигде не подрядились?
– Надо отдохнуть с недельку, – говорит Илья Никандрович. – Настели ей пока пол, а дальше
поглядим. Меня тут приглашали русскую печь класть. Вот уж там-то есть чему поучиться.
– Ладно, попробую, – соглашается Роман, довольный своим трудовым авторитетом.
Хотя он-то, конечно, настроен на печки. Отклоняться от задуманного не хочется. О, да они с
Ильёй Никандровичем ещё таких печек наделают! Самых правильных печек!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Созвездие Золотого Велосипеда
Просыпается Роман в каком-то помятом состоянии. Доски полатей выпирают сразу в двух
местах, так что вначале,
