опять «давай
201
донесём…»
– Да я-то что? Я мужика пожалела. Подумала – вдруг завалится… У него и так уже глаза
окостенели…
Что ж, Роману не остаётся иного, как согласиться, честно взявшись, конечно, за комель.
Тяжесть в бревне и в самом деле неимоверная. Кисти рук и пальцы просто не выдерживают,
разгибаются сами собой. Однако же, проиграть Демидовне Роман не имеет никакого права.
Хорошо ещё, что хоть нести этого дурака недалеко. Когда они продвигаются мимо домика
квартирантов, то изумлённые лица заготовителей залепляют окошечко. И хоть все эти лица в
застеклённый квадратик не умещаются, но выйти наружу или даже выглянуть в дверь никто
почему-то не решается. Роман думает, что если бы он видел эту сцену со стороны то, наверное,
обхохотался бы, но теперь он больше озабочен выражением своего лица, которое, наверное, такое
же, как и у предыдущего помощничка. И улыбка у него, очевидно, как у Юрия Никулина в цирковой
миниатюре «Брёвнышко», только тут-то брёвнышко совсем не бутафорское. Теперь уж и Роману
без всякого сомнения очевидно, что чёрненький заготовитель прав тысячу раз: нормальному
человеку такая тёща действительно не нужна…
Бревно бросается за сараем. У Романа от перенапряжения раскалывается голова, перед
глазами пляшут тёмные мухи. Приходится и спину по примеру своего предшественника выгнуть в
обратную сторону.
– Вот и ладно, – тяжело опустившись на чурбан, заключает Демидовна, – я его завтра же
ножовкой на дрова иссажу.
– А что, за оградой-то его нельзя было иссадить? – спрашивает Роман.
– И то верно! – радуется она подсказке. – Можно было и там, да потом чурками стаскать. Не
додумалась. Да теперь-то уж ладно – припёрли… Не потащишь же обратно…
У Демидовны удивительно мягкий, даже какой-то ласковый выговор. Так же ласкова она со
всеми, хотя к существам мужского пола от ребёнка до старика, ласкова вдвойне. Почему в ней нет
презрения к мужчинам, которые слабее её? Или этому презрению мешает её нереализованная
любовь и нежность? Не в эту ли ласковую, безмозольную физическую мощь и переплавляется её
женская, никем не востребованная суть?
Интересные здесь люди. Кроме того, что почти все они здесь светлые, они ещё словно
очерчены густой чертой индивидуальности: Илья Никандрович, Дарья Семеновна, Каргинский, да и
все остальные. «Интересно, – думает Роман, – а каков на их фоне я? Серый, наверное, совсем не
заметный». Всюду слышно: коллектив, чувство коллективизма… А ведь самые-то интересные люди
как раз индивидуалы. И ничего тут не попишешь…
Домой Роман возвращается с насосом в мешке. Он уже знает, как его приспособить: установит в
колодце, а шланг от насоса проведёт прямо в дом. На зиму шланг утеплит тряпьём и зароет
поглубже в землю. Новая идея захватывает так, что Роман уже не может освободиться от зуда тут
же взяться за неё. Нет, ну надо ж, как ему повезло с этим насосом! Просто сюрприз, да и всё тут. .
На крыльце их дома кто-то сидит и курит. Наверное, Бычков, кто же ещё? Видеть его сегодня
совсем не хочется, даже если он и с деньгами. Ну не будет же он третий раз просить?!
Однако на ступеньках крыльца сидит Митя Ельников, а около завалинки стоят два велосипеда.
И то ли уж кажется Роману, или тут что-то совсем иное, может быть солнце вечернее виновато, да
только спицы одного из велосипедов почему-то отсвечивают золотом, и спицы, будто звонко
натянутые золотые струны. Просто чудеса какие-то! Или день сегодня такой… Хотя, всё равно тут
явно что-то не то. Не бывает таких велосипедов…
– Здороово! – говорит Митя со своей детской улыбкой. – Где это ты пропадаешь? Я уже целый
час тут загораю…
– А мог бы и вовсе не дождаться. Я обычно поздно прихожу. Калымлю. С кем это ты прикатил?
Роман озирается по усадьбе, не понимая, кто здесь ещё?
– Я-то? – говорит Митя, хитро засмеявшись. – Да я-то один… Это я тебе велосипед пригнал.
Поехали завтра в лес…
– Как это – «пригнал»? Где ты его взял?
– В магазине, где же ещё? Вишь, новенький совсем. Пока тебя ждал, все гайки протянул, всё
протёр и смазал, где надо. Во, как блестит! Настя сегодня отпускные получила. Я говорю: «Давай
Ромке велик купим, да мы с ним хоть за черемшой будем ездить или чо?». Она говорит: «Давай». И
отсчитала мне, зараза, точно девяносто рублей. Я говорю: «Ну, так и на бутылку тогда сразу
давай». Она ни в какую: ты, мол, и так закладываешь, как кишалот. Жадная, прямо не знаю, как
кто! Я уж собрался было психануть, да думаю: не-ет, с тобой надо лучше по-хорошему. Говорю ей
так это умно: «Слушай-ка, Настя, ты же образованная, умная женщина-баба. Ты что же думаешь, я
о своей глотке пекусь? Разве ты не знаешь, что если велосипед не обмыть, то он долго не
прослужит? Поверье такое есть». Ну, она после этого, конечно, сразу и согласилась. Во, видишь…
Митя тычет большим пальцем через плечо, а Роману и видеть не надо. Митя сидит весь такой
жёлтый, золотистый, просвечивающий насквозь, что трёхчекушечная бутылка монументального
«Агдама», стоящая в секрете за его спиной, видна и так. Роман садится на ступеньку вместе со
202
своим насосом в мешке.
– Митя, а насос тебе не нужен?
– Какой насос?
– Воду из колодца качать.
– Да не-е… Мы с Настей всего сложного, да путанного не уважаем – ведро-то куда надёжней.
Мы же в позапрошлом году даже мопед покупали. А потом продали. Ну его к чёрту. В нём же ничо
не поймёшь. То ли дело велик. Тут вон видишь: всё открыто и на виду.
– Ну а как я расплачусь-то с тобой?
– А-а, да чо об этом толковать? Расплатишься как-нибудь, – неопределённо машет Митя. – А не
расплатишься, так и не надо. Пойдём-ка лучше обмоем, а то у меня уже в горле пеокарчит. Уже
смотреть на неё, гадину, не могу, видишь, подальше убрал. Пусть у велосипеда колёса мягче
крутятся…
Требуется какое-то время, чтобы отойти от такого события. Ай да Митя! Ай да Настя! Вот,
кстати пожалуйста, ещё два современных античных персонажа со своей особой нечеловеческой
или, напротив, человеческой мощью! Так поступают или очень добрые люди или большие дети.
За столом Митино непосредственное восприятие жизни в очередной раз ставит в тупик. Выпив,
он спокойно делится такими интимнейшими деталями жизни с женой, что Роман сидит с красными
ушами. Но для Мити всё естественно, тем более что к своей Насте он относится уважительно и
трогательно. «Жена не печка, но без неё в доме холодно», – посмеиваясь, говорит он.
