Пелагея Михайловна. То-то я его колбаски по всем углам выметаю.
Лидия Ивановна. Это абсолютно исключено!
Пелагея Михайловна. Ну, соскребла пирог-то?
Рая. Яиц мне жалко, яиц! Одних яиц штук шесть извела.
Пелагея Михайловна. А что яиц? Яиц теперь полно в магазинах. И откуда только в молодых такая жадность? Блокады небось не видали.
Светлана. А вы, наверное, думаете, что мы в эвакуации пировали.
Рая. Суп из крапивы каждый день да малину из лап у медведей летом вырывали!
Пелагея Михайловна. Суп из крапивы! Малина! Да нам с Лидией Ивановной такое и не снилось! А клейстер вприкуску с кожаным ремнем не пробовала?
Лидия Ивановна. А беф а-ля Строганов из кошачьего мяса? Я сама собственным ртом тогда Генриха Второго съела. А до войны даже рыбу живую приготовить не могла. А тут сама убила, ободрала, поджарила и в два дня съела. А какой был кот — черный как ночь, и только на грудке четыре белых волоска. Ем его, а сама плачу, плачу, сама ем.
Пелагея Михайловна. Нашла о ком плакать. Все равно бы с голоду сдох. Вот тут мне говорили — в одной семье младшую сестренку съели.
Рая, Светлана. Как съели?!
Пелагея Михайловна. А так, взяли и съели, как курей едят, так и ее съели. Семья у них большая была, девчонка с голоду уже не вставала, ну ее порешили и съели. Сами и выжили. Только, говорят, все равно мать после войны на себя руки наложила: мучилась, говорят, очень — как-никак, родное дитя.
Лидия Ивановна. Какие вы ужасы всегда рассказываете, Пелагея Михайловна, наслушаетесь где-то всяких бредней, а потом рассказываете. Может быть, во время блокады и бывали случаи людоедства, но зачем же прошлые кошмары опять вспоминать?
Пелагея Михайловна. А чтоб не забывали. Человек, он самое худое норовит из башки поскорее выкинуть, а надо как раз все самое худое помнить, из башки в башку перекладывать, чтоб в другой раз не повадно было.
Светлана. Что-то мы все о войне, да о войне.
Рая. Да, дня не проходит, чтобы войну не поминали.
Пелагея Михайловна. И правильно. Война всякому, кого хоть краешком зацепила, цельный век будет помниться. От родителей к детям, от детей — к внукам, так и пойдет до нескончаемости. Это уж так.
Лидия Ивановна. Нет, нет. Я лично считаю, что плохое забывать должно. Вон уже больше десятилетия нет войны. Как прекрасно! Моя бы воля, я бы за каждые десять лет, что государство без войны прожило, самыми высшими наградами правительство награждала.
Пелагея Михайловна. Без тебя наградять.
Лидия Ивановна. Я понимаю, что без меня, но я бы всей душой этому сочувствовала.
Входят К и р и л л и Д и н а. Оба с чемоданчиками. У К и р и л л а чемоданчик новенький, у Д и н ы — сильно потрепанный. Хозяйки все как одна поворачиваются к ним.
Лидия Ивановна. К тебе гости, Кирюша?
Кирилл. Здравствуйте.
Дина. Здравствуйте.
Светлана. А мамы дома нет — она к Сереже поехала.
Кирилл. Знаю.
Лидия Ивановна. Вот мы и дожили, Кирюша, барышни к тебе в гости ходить стали.
Пелагея Михайловна. А давно ль вон по энтому коридору без порток бегал да на пол прудил!
Рая (смеется). Вы не смущайтесь, девушка, то ж до войны было.
Лидия Ивановна. При царе Горохе!
Пелагея Михайловна. А хотя бы и до войны, все одно как вчерась. Девка-то у тебя ладная, как поглядеть. А вот одета как-то чудно. И волосья встрепаны. Будто бы и не наша. (Кричит.) Из каких будешь, девушка, из агличан али из филянцев?
Дина. Да что вы, бабушка, я русская.
Пелагея Михайловна. Тьфу ты, прости господи! А я думала из энтих… из агличан. Говорят, по городу их теперь тьма ходють, хоть бы одним глазком взглянуть! А мне вот все никак не попадутся.
Лидия Ивановна. С барышней-то давно знаком?
Кирилл. Да никакая она не барышня. Это моя сокурсница Заниматься пришла. У нас завтра коллоквиум.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пелагея Михайловна. Ах вон оно что, клоко… клокольня. Ну тогда дело сурьезное. Тогда иди. Дозволяю. (Смеется.)
Пропускает Д и н у и К и р и л л а в коридор.
Картина вторая
Комната Г о л у б е в ы х. Посередине рояль, много книг, шкаф, очень большое окно, оранжевый шелковый абажур с кистями. Солнце. Д и н а и К и р и л л входят в комнату и, едва за ними закрылась дверь, целуются.
Дина. Как хорошо! Еще, еще и еще!
Снова целуются.
Дина. Еще! Ой, ведь завтра коллоквиум, Кирюха! Мы же поклялись заниматься! Еще…
Кирилл. Мы поклялись, но не на крови! А такая клятва не в счет.
Снова долго целуются.
Дина. Еще! Ох, что же нам делать, я же ничего не знаю по политэкономии! Еще…
Кирилл (решительно). Нет. Немедленно заниматься! Быстро снимай пальто!
Оба раздеваются, берут чемоданчики.
Кирилл. Ты сегодня ужасно красивая.
Дина. Только сегодня?
Кирилл. Всегда. А сегодня особенно. Почему ты всегда не носишь брюки? Тебе очень идет.
Дина. А за мной по улицам толпа ходит. И все тычут пальцами в мои брюки. И подло хихикают. Думаешь, приятно?
Кирилл. А ты плюй на них и носи. Тебе очень идет. Они ничего не понимают. Лет через двадцать они все сами брюки напялят, и те, кому идет, и те, кому брюки, как верблюду купальник. Вот увидишь.
Дина. Так вот как ты живешь-поживаешь, Кирилл Голубев. Старинный рояль посреди комнаты и много-много книг. Интересно. Я еще никогда не видела в комнате рояля, пианино видела, а рояль — нет. Только в институте. Хорошо, наверное, жить в такой большой комнате. Какое большое окно! Здесь всегда много солнца, да? А зачем тебе столько книг?
Кирилл. Это отец собирал. До тебя я очень много читал. А с тобой мне ничего не хочется, только смотреть на тебя и целоваться.
Идет к ней, потом останавливается.
Нет, нет и нет! Заниматься — так заниматься.
Дина (читает на крышке рояля). «Блютнер». А ты умеешь играть на этом элегантном господине Блютнере?
Кирилл. Не-а.
Дина. Мать преподает фортепьяно, а ты играть не умеешь?
Кирилл. Да она меня в детстве учила, но я дальше детских пьес Чайковского не потянул. Знаешь, у него есть такой детский цикл: «Болезнь куклы», «Похороны куклы» и «Новая кукла»?
Дина. Нет.
Кирилл. Так вот я до «Новой куклы» уже не дошел. Сказал: не буду — и не стал. Мама до сих пор переживает.
Дина. А «Болезнь куклы» и «Похороны» — осилил?
Кирилл. «Болезнь» и «Похороны» — осилил.
Дина. Тогда сыграй «Похороны».
Кирилл. Да ну…
Дина. Ну сыграй, я прошу тебя.
Кирилл. Да я уже не помню… Я с детства не играл…
Дина. Я очень тебя прошу!..
Кирилл. Ну, если так… (Садится и играет.)
Дина. Как здорово! Как красиво! Как печально! Мне стало так грустно. Похороны куклы — ведь это похороны детства?
Кирилл. Да! Наверное, это похороны целого мира, который ты выдумал сам. Я никогда раньше об этом не думал. Ты здорово образно мыслишь.
Целуются.
Дина. Еще! Кирюха, ну, я прошу тебя! Давай хоть попробуем немного позаниматься! Еще…
Кирилл. Нет. Ведь я теперь знаю, кого ты любишь больше всех на свете!
Дина. Интересно — кого?
Кирилл. Дела! Ладно. Запомним. И — начнем. (Бросает ей свою книгу.) Садись сюда.
Д и н а бросает ему свою книгу, он ловит, они садятся рядом, раскрывают книги и молча читают. Пауза.
Дина. Строгая у тебя мать?
Кирилл. Нет, просто когда отец уехал к своей фронтовой семье, она вдруг опрокинула на меня весь свой мир.
