Уходит. П а р а н а с к а м е й к е целуется, потом скверик исчезает.
Картина первая
Кухня в коммунальной квартире. Воскресенье. Обеденное время. Четыре хозяйки хлопочут вокруг единственной газовой плиты.
Лидия Ивановна. Говорят, в том доме, на углу, что в позапрошлом году рухнул, лежала с войны неразорвавшаяся бомба, а мальчишки в подвале курили, вот механизм и сработал.
Пелагея Михайловна. Кто это тебе сказал?
Лидия Ивановна. Да я сегодня утром на лавочке сидела в скверике, так со мной одна старушка села, культурненькая такая, представьте себе, в наше время — вуалетка и флердоранж на шляпке. Так она знает одну женщину, которая дружила с другой женщиной, у которой двоюродная сестра дружила с женщиной, которая как раз в этом доме живет. Правда, той женщины самой в момент обвала не было, она хоть и была в тот день выходная, но как раз пошла, по счастью, смотреть кинофильм «Мост Ватерлоо»…
Рая. Душевный фильм!
Лидия Ивановна. Так вот та женщина той двоюродной сестре о бомбе сказала, та двоюродная сестра — своей двоюродной сестре, та своей подруге, подруга — своей, а та подруга — этой старушке, а старушка уже мне.
Пелагея Михайловна. Та — энтой, энта — той, та — опять энтой — у тебя ничего не поймешь! Так сплетни и родятся.
Рая. Какая там бомба! Больше десяти лет с конца войны прошло, а мы все ею друг дружку, как детей, стращаем.
Светлана. Те бомбы, что с войны по подвалам лежали, давно уже саперы обезвредили.
Пелагея Михайловна. Тут ясное дело — управдом ротозей был. Мне сказывали, что жильцы того дома давно ему трещины по углам показывали, а он без внимания. Ему надоть было самолично их слова проверить и сказать вовремя, куды надо. Людей бы повыселяли, дому бы объявили капитальный ремонт, и никакого бы обвалу не стало. Вот нас же отремонтировали. Год помучились, зато теперь хорошо стоим. И в баню ходить не надо — ванна поставлена. А тот управдом — ноль внимания. За то его и посадили.
Лидия Ивановна. Это кого же посадили?
Пелагея Михайловна. Ясное дело — управдома посадили! Не тебя же!
Лидия Ивановна Вы заблуждаетесь, Пелагея Михайловна. Управдома не посадили — его заживо камнями завалило прямо в ЖАКТе — день-то был рабочим. Мне та старушка все рассказала. Она очень в курсе дела. И при этом культурненькая такая. Подумать только, коротенькая вуалетка и флердоранж на шляпке!
Пелагея Михайловна. Эка невидаль! Орагутан на шляпке! Орагутан на шляпке — так уж соврать не могет? Соврет за милую душу и с вуалетом и с орагутаном! У моего брата товарищ, так евонная дочь в суде работает уборщицей. Так через нее энто дело как раз и проходило.
Светлана. Тут сажать не за что. Ясное дело — дом рухнул из-за войны. Только никакая это не бомба. Ударом волны его в войну подкосило.
Лидия Ивановна. Десять лет после войны простоял, а тут вдруг подкосило?
Пелагея Михайловна. И подкосило. Война, она не сразу везде сказывается, война — она, проклятущая, еще долго вдоль и поперек меж нас погуляет. Посадить-то управдома посадили, это точно, только и впрямь напрасно посадили. Ведь с чего этому дому просто так рухатъ? Старые-то дома гораздо лучше новых будут. По триста лет простояли и еще столько же простоят. В старые времена на совесть строили. Камешек к камешку. И без замазки. Это вон в нынешних пятиэтажках пукни в уборной — на все пять этажей разом прославишься. А старые-то дома — те тихие, те хорошо стоят.
Лидия Ивановна. Да-да, я этот дом маленькой девочкой хорошо помню, там еще булошная этого… как его… фамилию забыла… Филиппова! Какие у него калачи были по две штуки на три копейки — пальчики оближешь. Теперь таких калачей не делают.
Рая. Да что это вы, Лидия Ивановна, всегда все современное ругаете. Уши вянут каждый день слушать. В ваше время и люди лучше были, и дома, и новая мода вам не нравится, и булки! Может быть, и воздух в ваше время лучше был?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пелагея Михайловна. Верно. И он лучше. Раньше дыхнешь разок и цельный день как сыт.
Лидия Ивановна. Озон чувствовался.
Пелагея Михайловна. Верно. Газон. А теперь не газон, а одна вонь.
Лидия Ивановна. А какая ливерная колбаса раньше была — я ее вкус с самого детства помню. Теперешнюю новомодную колбасу даже Генрих Второй бы не ел, не говоря уж о Генрихе Четвертом. Верно ведь, Пелагея Михайловна?
Пелагея Михайловна. Я при царе колбас не едала, я в деревне среди семерых росла.
Рая. Вот вы дома новые ругаете, а дали бы отдельную квартиру в новом доме — живо бы манатки сложили да переехали, и на позор в уборной и не взглянули бы, а?
Пелагея Михайловна. Да уж, конечно бы не отказалась. Или ты думаешь, краше за такой язвой, как ты, каждый день очереди к горшку дожидаться? Ты вот бы за своим Гришкой лучше смотрела — опять за собой не спустил. Что же это я каждый день на его говно любоваться должна?
Светлана. А вы вчера, Пелагея Михайловна, опять в ванной грязное белье замочили. Мне надо было помыться, а там белье. Я так не помывшись на работу и ушла.
Пелагея Михайловна. Ничего, нехай. Что белье? Белье так не выстирается, белье — оно отмокнуть хорошенько должно. Ты и так кажинное утро под душем телешом стоишь, оно в щелку-то хорошо видать. Больна, что ли, чем? Ты вот нам справку от врача принеси, а то еще чем срамным заразишь.
Лидия Ивановна. Господь с вами, Пелагея Михайловна! Ну разве можно так? Просто Светлана культурная, чистоплотная женщина, что же в этом плохого? Напротив, это очень похвально. Меня вот тоже мама с гимназии приучила, я обязательно каждое утро до бюста обмываюсь.
Пелагея Михайловна. Ишь ты! Значит, на половины себя поделила? Умываешь-то что — низ али верх? А пошто другую-то половину забижаешь?
Светлана. Это вы всегда всех обижаете, Пелагея Михайловна! Ну разве можно так? А по какому праву?
Пелагея Михайловна. А что забижаю? Я верно говорю. Ты моишьси-моишьси, до дыр, видно, домывшись, а женихов все одно что-то не видать.
Лидия Ивановна. Как вам не стыдно, Пелагея Михайловна! Это же трагедия женщин ее поколения — ее женихов всех на войне поубивали! Это же понимать надо!
Рая. А верно, Светлана, ты справочку-то все-таки принеси, а то ведь мы в этой ванной детей купаем!
Светлана. А вы, Рая, Гришины валенки опять в ванной на батарею поставили, а я туда полотенце вешаю. Ванная должна быть самым чистым местом в доме, а вы то грязное белье, то валенки! Противно.
Рая. Противно! Простите, мадам, мы институтов не кончали! Ой, горит что-то! Слышите? У кого горит? Ой, мой пирог! Опять с вами заболталась! Ну и задаст мне Николай — в прошлое воскресенье пирог сырой вышел, а сейчас весь низ пригорел.
Пелагея Михайловна. Ну ничего, небось мука теперь не по карточкам. Другой слепишь.
Рая. Вам все ничего. Не ваш пирог, так вам и не жалко! А вот вчера, Пелагея Михайловна, Гришка опять возле уборной уписался. Ждал вас, ждал, да и уписался.
Пелагея Михайловна. Так что, я ради твоего Гришки у себя в комнате, что ль, гадить должна?
Рая. Так вы ж сидите и курите в уборной! Как ни зайду после вас, там дым коромыслом!
Пелагея Михайловна. И что ж? Ежели у меня без папиросы кишка не работает?
Лидия Ивановна. Кстати? Пелагея Михайловна, вы ведь опять вчера Генриха Четвертого лягнули.
Пелагея Михайловна. Я лягнула? А он тебе говорил?
Лидия Ивановна. Я видела.
Пелагея Михайловна (смеется). Ну вот, коли скажет — так и поговорим. Да ты не боись. Я его легонько мыском, чтобы припугнуть маненько. Он на моем коврике уж гадить пристроился.
Лидия Ивановна. Это исключено. Генрих Четвертый на редкость чистоплотен. Он отправляет свои нужды там… в общем, там, куда царь пешком ходил! И только в свежие опилки!
