девочкой не пришло бы ему в голову. А если бы и пришло, он бы сам
устыдился продемонстрировать такой страх перед своими людьми. А потом я
просто вышла бы из шатра, и мы бы спокойно уехали, как сделали это
сейчас.
— Даже остаться наедине с воином в доспехах — еще не значит его
убить…
— Есть варианты. Я над этим думала. Например, я начинаю рисовать
некую схему остро отточенным грифелем, а потом втыкаю ему этот грифель
через глаз прямо в мозг…
Я ей этого не подсказывал! Даже намеков никаких не делал. Очевидно,
додумалась сама, исходя из сообщенных мною анатомических сведений. Что
поделать, мне действительно досталась очень умная ученица…
— Это не всегда срабатывает, — сказал я вслух. — Мозг — очень
затейливая вещь. Учитель рассказывал мне об одном солдате, который
тридцать лет прожил с трехдюймовым осколком наконечника копья прямо в
мозгу. И даже не подозревал об этом. Он, конечно, знал, что был ранен в
голову, но на поверхности рана скоро затянулась, а что внутри, он и не
догадывался. Лишь после его смерти — мирной, от старости — учитель
выкупил его тело для исследований и обнаружил в голове эту штуку…
— Есть и другие способы. Например, пропитанная ядом записка,
написанная очень мелким и неразборчивым почерком. Он вынужден будет
поднести ее к самому носу…
А вот до этого не додумался уже я! Действительно, просто и
элегантно. Надежнее, чем моя идея с отравленным цветком. Правда, тут же
я увидел и слабое место:
— У Карла в его возрасте, скорее всего, дальнозоркость. Он не
станет держать записку возле самых глаз.
— Ну, можно придумать еще варианты, — нетерпеливо возразила
Эвелина. — Главное, что в принципе подобраться можно. И выбраться потом
тоже.
— Верное для Рануара может быть неверным для Карла, — качнул
головой я. — Его наверняка охраняют лучше, и сам он более осторожен. К
примеру, специально для случаев, когда секретность требует разговора без
свидетелей, у него может быть глухонемой телохранитель.
— Хммм… — похоже, мне все-таки удалось озадачить Эвьет. — Об этом
я не подумала. Но это — всего лишь новое условие задачи, а не повод
сдаваться.
— Твою бы целеустремленность, да в мирных целях… — вздохнул я.
— Разве может быть цель более мирная, чем убить главного виновника
войны?
— Эвьет, главный виновник войны — это не Карл, и даже не Ришард. А
стремление многочисленных человеческих особей стать главным самцом в
стаде. У животных оно тоже присутствует, но не принимает столь уродливых
форм… Проклятие человека в том, что он достаточно умен, чтобы выйти за
природные рамки, но при этом недостаточно умен, чтобы делать это с
разумными целями. Иными словами, основное занятие человеческого ума -
это делать такие глупости, до которых ни одно животное просто не сможет
додуматься.
— Надеюсь, ты не имеешь в виду присутствующих, — я не видел в
темноте ее лица, но угадал улыбку.
— Я тоже на это надеюсь, — улыбнулся я в ответ. — Хотя, может быть,
самым разумным для нас было бы плюнуть и на Карла, и на Ришарда, и
податься куда-нибудь…
— Куда, Дольф? К восточным варварам, которые забивают камнями,
сажают на кол и сдирают кожу? Или, может быть, к южным, которые ломают
все кости, вымачивают жертву в ледяном ручье, а потом едят заживо?
— Ты права, — вздохнул я. — Мир велик, а бежать некуда.
— Тогда не будем предаваться пустым мечтам. Тем более что Карл так
или иначе должен получить по заслугам. А я должна вернуть свое имение. И
если Рануар настолько глуп, что облик говорящего для него важнее сути
сказанного, если он не понимает, что даже маленький ребенок, играющий в
траве, может узнать то, чего не заметят десять взрослых разведчиков — ну
что ж, тогда я дойду до самого Ришарда. А если и он мне не поможет -
буду действовать сама!
В этом я не сомневался.
Впервые за последние дни я уснул без мысли о том, что с утра надо
куда-то спешить, а потому проснулся поздно, когда солнце стояло уже
довольно высоко. Единственную компанию мне составляла волчья шкура;
впрочем, усевшись на ней, я обнаружил поблизости Верного, который
подергивал ушами, отгоняя раннюю утреннюю муху, и всем своим видом
демонстрировал гордое презрение к высушенной солнцем желтой траве,
недостойной служить пищей благородному коню. Эвелины нигде не было. Не
было больше и военного лагеря — там, где он располагался накануне
вечером, теперь лишь желтела все та же трава (с моей позиции не видно
было даже пятен кострищ — чтобы их разглядеть отсюда, требовалось
подняться повыше). Войско, очевидно, снялось с места без обычных в таких
случаях сигналов горнистов — с такого расстояния я бы услышал их и
проснулся. Еще одно свидетельство, что Рануар не хочет привлекать к
своей армии лишнего внимания… Но где же Эвьет? Не могла же она
оставить меня и уйти с ними!
Я вскочил в полный рост, оглядываясь по сторонам. Девочки нигде не
было.
— Эвьет! — крикнул я, думая, насколько глупо выгляжу, если она
просто уединилась под каким-нибудь кустиком (которые кое-где поднимались
над ровной желтизной травы). Но лучше выглядеть глупо, чем пребывать в
неведении. К тому же ее арбалета тоже не было — правда, она вообще редко
с ним расстается… — Эвьет!
— Я здесь, Дольф! — донеслось вовсе не из-за кустиков, а откуда-то
сверху. Я обернулся и увидел Эвелину, сбегающую по склону холма.
— Их нигде не видно, — объявила девочка, подходя ко мне; между
пальцами она держала длинную травинку, машинально ею помахивая. — Даже
сверху. Значит, ушли еще до рассвета.
— Войско Рануара? — понял я.
— Да. Он дал им на сон не больше пяти часов. Интересно, куда он так
гонит?
— Нам, в общем-то, без разницы, — заметил я. — Ты ведь не надеешься
его переубедить?
— Нет. Если бы он мне помог, мог бы разделить со мной славу в
случае успеха. Но он сам виноват. Он упустил свой шанс. Где сейчас
Ришард?
— Откуда мне знать? — пожал плечами я. — Где-нибудь на севере. До
вчерашнего вечера я полагал, что он как раз там, куда направлялась эта
армия — или, по крайней мере, движется в ту же точку. Может быть,
конечно, он и просто сидит в родовом замке. Но, насколько я знаю, своими
главными силами он предпочитает командовать лично.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
