и в борьбе с внутренней оппозицией этому урегулированию. Как Бегин был готов уйти с Синая в обмен на мирный договор с Египтом, так и Шамир, как утверждалось, в конечном счете может рассчитывать на обмен земли на мир на восточном и северном фронтах Израиля. Однако такое представление о Шамире было основано не более чем на желаемом.
Ключ к разгадке загадки Шамира содержится в интервью, которое он дал в 1985 году. "Сегодня мне семьдесят лет, - сказал Шамир. "Пятьдесят лет я живу в Земле Израиля и шестьдесят лет борюсь за наши принципы. Неужели вы думаете, что я откажусь от этих принципов ради кого-то?" Авишай Маргалит, внимательный наблюдатель израильской политической сцены, подчеркнул жесткость основной позиции Шамира:
Успех Шамира у многих американских евреев, по-видимому, основан на их уверенности в том, что он, по сути, является жестким торгашом - еврейским Асадом. Но Шамир - не торгаш. Шамир - двухмерный человек. Одно измерение - это длина Земли Израиля, второе - ее ширина. Поскольку историческое видение Шамира измеряется в дюймах, он не уступит ни дюйма. Он не будет торговаться ни по поводу Земли Израиля, ни по поводу какого-либо промежуточного соглашения, которое будет связано с наименьшим риском потери контроля над оккупированными территориями.
В мировоззрении Шамира сила была первостепенным фактором. Для достижения своих целей Израиль должен быть сильным. В начале своей статьи "Роль Израиля на меняющемся Ближнем Востоке", опубликованной в престижном американском журнале Foreign Affairs, Шамир писал: "Традиционно двойными целями внешней политики Израиля всегда были мир и безопасность - два тесно взаимосвязанных понятия: Где есть сила, там есть мир - по крайней мере, можно сказать, что у мира есть шанс. Мир будет недостижим, если Израиль будет слаб или будет считаться таковым. Это, по сути, один из важнейших уроков, который можно извлечь из истории Ближнего Востока после окончания Второй мировой войны."
По мнению Шамира, слабый не мог заслужить уважения в суровом мире межгосударственных отношений. Арабские голоса, призывающие к миру с Израилем, были для Шамира всего лишь "звуками". Они были либо признаком слабости, либо уловкой для продолжения войны против Израиля другими средствами. Шамир рассматривал мирную политику Египта как тактику, а не как отражение стратегических обязательств, и с подозрением относился к королю Хусейну, который, как ему казалось, говорил на два голоса. Это подозрение к намерениям арабов стало основанием для пассивности и сохранения статус-кво. Реагируя на политические инициативы, предупреждал Шамир, Израиль ослабит себя и подорвет свою способность пользоваться уважением и добиваться своих целей. Готовность к переговорам будет воспринята арабами как признак слабости и приведет к ущемлению национальных интересов Израиля, главным из которых является сохранение статус-кво. Равнодушный к вопросам морали и справедливости, Шамир страстно заботился о военной мощи Израиля как единственном надежном инструменте сохранения статус-кво.
"Мир - это абстрактная вещь", - сказал Шамир в своем выступлении по случаю годовщины со дня рождения Зеэва Жаботинского. Вы подписываете бумагу и говорите: "Вот мир". Но что, если завтра вы разорвете бумагу и одним росчерком пера отмените договор?" Неопределенность, связанная с подписанием мирного договора, была менее терпима, чем неопределенность, связанная с сохранением статус-кво. Мирный договор можно разорвать, а территорию вернуть не так просто. "У нас достаточно опыта, - сказал Шамир, - и поэтому мы больше не будем отдавать землю в обмен на мир, а только мир в обмен на мир". Это была косвенная критика Менахема Бегина, который отдал землю в обмен на мир с Египтом. По мнению Шамира, такой подход противоречил доктрине Жаботинского о железной стене. 5 Однако сам Шамир был виновен в упрощении и, как следствие, искажении учения Жаботинского. Жаботинский, безусловно, считал железную стену необходимым условием достижения сионистской цели - создания государства, но он также признавал необходимость переговоров о национальных правах палестинцев после создания еврейского государства, а Шамир - нет. Железная стена Жаботинского включала в себя теорию изменений в арабо-еврейских отношениях, ведущих к примирению и мирному сосуществованию, в то время как Шамир был зациклен на железной стене как инструменте предотвращения любых изменений в арабо-израильских отношениях.
Мирная инициатива Шамира
Приход к власти правительства Шамира совпал с революцией в палестинском политическом мышлении. Толчком к этой революции послужила интифада, а ее лидером стал Ясир Арафат. Успех интифады придал Арафату и его сторонникам уверенность, необходимую для изменения политической программы. После долгих лет колебаний они перешли Рубикон. На заседании Палестинского национального совета (ПНС) в Алжире в середине ноября 1988 г. Арафат большинством голосов принял историческое решение о признании легитимности Израиля, принятии всех соответствующих резолюций ООН, начиная с 29 ноября 1947 г., и утверждении принципа двух государств. Притязания на всю Палестину, закрепленные в Палестинской национальной хартии, были окончательно сняты, и была принята декларация о независимости мини-государства на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа со столицей в Восточном Иерусалиме.
Израиль очень резко отреагировал на резолюции от 15 ноября 1988 года. В то время как палестинцы шли на территориальный компромисс, Израиль под руководством Шамира уходил от него. В тот же день Шамир изложил свою реакцию в письменном заявлении: "Решения ООП и провозглашение государства - это обманчивый пропагандистский ход, призванный создать впечатление умеренности и достижений для тех, кто совершает насильственные действия на территориях Иудеи и Самарии". Не менее пренебрежительно к алжирским резолюциям отнесся и израильский кабинет министров. По итогам своего заседания 20 ноября кабинет сделал следующее заявление: "Декларация КНП - это очередная попытка дезинформации, нагромождение иллюзий, призванное ввести в заблуждение мировое общественное мнение. ООП не изменила ни своего договора, ни своей политики, ни своего террористического курса, ни своего характера".
После принятия Алжирских резолюций ООП предприняла целенаправленную попытку создать более умеренный образ. Особое внимание уделялось тому, чтобы добиться респектабельности путем отмежевания ООП от терроризма. Арафат сделал ряд заявлений на эту тему, которые не удовлетворили США, и в конце концов Госдепартамент фактически продиктовал текст, который Арафат зачитал на открытии своей пресс-конференции в Женеве 14 декабря. "Я повторяю для протокола, - заявил Арафат, - что мы полностью и абсолютно отказываемся от всех форм терроризма, включая индивидуальный, групповой и государственный терроризм. Между Женевой и Алжиром мы предельно ясно изложили нашу позицию". В заявлении безоговорочно принимались резолюции 242 и 338 и четко признавалось право Израиля на существование. Все условия, которые Генри Киссинджер выдвинул в 1975 году для работы с ООП, теперь были выполнены. Одним из последних важных внешнеполитических актов уходящей администрации Рейгана стало признание ООП и начало
