class="p1">Иона очень волновался и поминутно оправлял свой мешковато сшитый парусиновый пиджак.
Корнелий представил ему приятеля:
— Знакомься — художник Миха Мачавариани, муж Эло.
— Выходит, свояк твой? Спасибо, спасибо вам… Не забыли старика, навестили в деревенской глуши. А знаешь, нам привалило этим летом счастье, — стал рассказывать Иона Корнелию. — Сейчас у нас гостят Степан с женой, тетка твоя Елена с мужем, дядя Димитрий с женой Машо. Жаль только, Что Евгений далеко, в Париже… Вчера все уехали в Зедазени.
— Мама тоже поехала? — спросил Корнелий.
— Нет, она, сам знаешь, домоседка… К тому же и время сейчас горячее — уборка урожая… Это вам, городским, можно разъезжать куда и когда вздумается, — рассмеялся Иона и, вдруг спохватившись, засуетился: — Ах, что же это я, даже не предложил гостям зайти в дом, отдохнуть с дороги. Прошу, прошу, — обратился он к Миха.
— Нет, нет, сперва я повидаю маму, — остановил Иону Корнелий, — узнает, что приехали и задержались у тебя, обидится.
— И то верно. Пойдем к вам. Там можно спокойно посидеть только тогда, когда гостей нет. Ведь с этими женщинами, — хоть уши затыкай, — ничего, кроме пустой болтовни и лицемерия.
Миха с любопытством поглядывал на хозяина дома, на его пышущее здоровьем лицо, лысую голову, на усы и бородку, посеребренные сединой, Взгляд художника привлекали большие, выразительные глаза, орлиный нос с широким вырезом ноздрей, вздувавшиеся на висках жилки и большие мозолистые руки, густо поросшие волосами.
Иона направился к дому. У ног его терлись кошка и собака. Он натянул на себя черные галифе и сапоги, накинул на плечи плащ, надел белую фуражку. Заперев комнаты, кухню и хлев, он опустил ключи в карман и вместе с молодыми людьми направился к дому Терезы.
2
В знак уважения к гостю Иона не позволил молодым людям лезть через плетень. Он провел их к калитке и, растворив ее, торжественно пропустил во двор своей соседки.
Дворовый пес Махаре поднял лай, но, узнав Корнелия, бросился навстречу, стал ласкаться, лизнул руку.
— Ой, мама! — вскрикнул от неожиданности Агойя, работавший во дворе, и устремился навстречу Корнелию. Но, увидав незнакомого человека в очках и Иону, одетого в праздничный костюм, смутился и в нерешительности остановился.
Агойя заметно вырос за этот год и стал уже Корнелию по плечо. На нем были черные брюки, сатиновая рубаха и мягкие чувяки.
— Здравствуй, Агойя! — сказал приветливо Корнелий, протягивая ему руку.
Они обнялись, поцеловались.
— Знакомься — мой лучший друг, Агойя Хведелидзе, — обратился Корнелий к художнику. — Лучший в нашем крае пастух, наездник, рыболов, пловец и вообще парень хоть куда…
— Его теперь не узнаешь, — похвалил Агойю и Иона. — Степенный стал паренек, рассудительный и работает с усердием.
Агойя скромно опустил глаза. Корнелий взял его за подбородок.
— Правда? — спросил он.
Вместо ответа Агойя молча схватил руку Корнелия, крепко сжал ее и лукаво улыбнулся.
— А где мама? — спросил Корнелий.
— На огороде.
Сумерки быстро сгущались. Прищурив глаза, Корнелий увидел мать, возвращавшуюся домой в сопровождении Майко. Тереза не шла, а, можно сказать, бежала. Однако, увидев, незнакомого человека, сразу замедлила шаги, оправила платье, прическу и тогда уже подошла к сыну.
— Свояки приехали, Тереза, свояки! — еще издали оповестил ее Иона.
— Сыночек мой дорогой, сердечко мое, — повторяла Тереза, едва сдерживая слезы. Она говорила еще какие-то ласковые слова, но, взволнованный встречей, Корнелий не слышал их, с жалостью смотря на мать: она очень похудела за этот год, у нее стало еще больше седых волос.
Вслед за Терезой Корнелия расцеловала и Майко.
Корнелий представил Терезе Миха. Затем они поднялись на широкий балкон, затененный вьющимися лозами винограда и глициний.
Сложив вещи на тахту, Корнелий и Миха присели к столу. Иона снял плащ.
Тереза справилась о здоровье семейства Макашвили.
— Рада видеть вас в Карисмерети, но почему же вы приехали без Эло и Нино? — обратилась она к сыну и его будущему свояку.
Корнелий ничего не ответил. Миха же объяснил коротко:
— Так, знаете ли… некоторые обстоятельства…
— И надо же было именно вчера уехать нашим в Зедазени! — сокрушался Иона. — Чудесно провели бы время и здесь. Впрочем, я сожалею только об отсутствии Степана. Ни Димитрия, ни Дата, а тем более женщин разговоры об искусстве не интересуют: им бы только поесть как следует да одеться понаряднее… Завтра мы будем в Зедазени, и вы сами убедитесь…
— Нет, нет, — запротестовала Тереза, обращаясь к Ионе. — Завтра я их никуда не отпущу. Завтра ты будешь здесь развлекать Корнелия и нашего гостя своим пением и поэзией, а послезавтра, в субботу, поедем в Зедазени. Ведь Отия назначил крестины сына на воскресенье.
— Ну и прекрасно! Значит, сегодня кутим у вас, завтра — у меня, а послезавтра — у Отия, — рассчитал Иона и вдруг затянул густым басом: — «Накинув плащ, с гитарой под полою…»
Прервав пение, он неожиданно рассмеялся:
— А что, Корнелий, приятель твой умеет петь и вообще веселиться?
— Миха окончил консерваторию. Кроме того, он художник. Картины его имеют успех на выставках. Сейчас он работает декоратором в оперном театре.
— Замечательно!.. Значит, свояк твой талантлив, как и ты. Между прочим, скажу тебе, что к твоим писаниям я отношусь весьма скептически, хотя рассказ «Годжаспир» и нравится мне. За «Годжаспира» тебя, конечно, не зря называют большевиком. В этом рассказе, спасибо тебе, ты и меня описал. Хотя фамилию мою изменил, но все, кто читал здесь «Годжаспира», сразу узнали меня… Дошло до нас и то, что ты снова побывал на фронте и даже, как говорят, аскера убил. А о твоем выступлении в Ваке, на спортивном празднике узнал из кинохроники, когда в Кутаиси был. Понравилось, что и говорить, хорошо ты себя показал. Способная молодежь растет у нас, Тереза, очень способная!
Но Терезу волновало другое.
— А как твои дела в университете? — спросила она сына.
— Перешел на второй курс.
— Молодец, — похвалил Корнелия Иона. Затем обратился к Миха: — А вы, значит, художник? Люблю живопись, хотя, знаете, поэзию и музыку ставлю выше.
— Леонардо да Винчи говорил: живопись — это немая поэзия, а поэзия — слепая живопись, — ответил Миха.
— Замечательно сказано, глубоко и верно! — пришел в восторг Иона. — Обязательно запишу в свой блокнот.
Тереза знала, что раз беседа зашла об искусстве, Иона не скоро наговорится. Поэтому она зажгла лампы и в комнате и на балконе, а сама с Майко и Агойей отправилась на кухню готовить ужин.
Тереза послала Агойю резать цыплят. Тем временем возвратился с поля Доментий. Он поднялся на балкон и расцеловался с Корнелием. Потом принялся хлопотать по хозяйству: нарубил дров, натаскал воды, пришел к марани и, вскрыв зарытый в землю
